В передней комнате было здорово, будто на корабле. Дождь и тьма ломились в окна, но внутрь проникнуть не могли. Бушевал ветер, волны вздымались все выше, брызги перелетали через борта, но у нас было сухо и уютно. Папа потягивал пиво, а я налила себе лимонада и слушала Найджела Огдена, лежа на животе в полукруге света от камина.
Я рисовала стоящего на земле ангела из Книги Откровений, того, который дал апостолу Иоанну книжку, сладкую как мед и горькую одновременно. А ведь именно это и сказал в моем сне тот старик о камне, который я выбрала, а я так и не поняла, что это значит. Я все думала, важно ли, что на первом месте, а что на втором, горечь или сладость, попыталась вспомнить, в каком они шли порядке, но так и не вспомнила.
Я люблю Откровение. Оно почти все — про конец света, только последние несколько глав — о том, как все будет после, в Красе Всех Земель.
— А Армагеддон — он какой будет? — спросила я.
— Это будет величайшее событие в истории, — сказал папа, голос его звучал спокойно и добродушно. Он глубоко уселся в кресло и вытянул ноги.
Я поднялась на колени.
— А громы и молнии будут?
— Возможно.
— А землетрясения?
— Может быть.
— А град пойдет, а огненные шары будут кататься по улицам?
— Бог все свершит так, как сочтет нужным.
— Но ведь это довольно странно, правда? — сказала я. — Убить столько людей…
— Ничего странного, — ответил папа. — Ты же помнишь, их уже много лет пытаются предупредить.
— Ну а если один-другой не услышали предупреждений? — спросила я. — Не по своей вине? Ну, если, например, они не слушали, потому что кто-то сказал им не слушать? Бог их простит?
Я посмотрела на свою картинку. Лицо ангела было строгим. На руках буфами выступали мускулы. Вид был такой — не простит.
— Господь способен читать в сердцах, Джудит, — сказал папа. — Наше дело — предоставить все эти вещи Его воле.
Когда он мне это напомнил, мне стало легче, и я продолжила рисовать ангела. Закончив, я показала его папе.
У ангела были голубые глаза и волосы как солнце. Одной ногой он стоял в Египте, а другой — в Алжире.
— Это Великая Рифтовая долина, — сказала я на случай, если папа не заметит.
Папа сказал:
— Замечательно. — А потом сказал: — А почему ангел обеими ногами стоит на земле?
— Что?
— Он должен одной ногой стоять на море.
— Правда?
Я открыла Откровение, 10-ю главу. Папа оказался прав. Но если теперь закрасить Алжир синим, он в результате станет фиолетовым, да и форма выйдет неправильная. Я спросила:
— А это очень важно?
Сама-то я знала, что важно, потому что ангел — это не только аллегория, но еще и символ, то есть он наделен особым значением, как вот Предопределение, а значит, и все детали исполнены особого смысла. Я взяла резинку. И тут грохнул почтовый ящик. Три коротких удара.
Папа пошел к дверям. Открыл, но я не услышала никаких голосов.
— Кто там? — спросила я, когда он вернулся.
— Никого. — Он подбросил дров в камин и отхлебнул пива.
— Никого?
— Никого.
— А-а, — сказала я.
Я стала стирать ангелу ногу, но под резинкой все размазалось. Я вздохнула:
— А может, ангел просто подвинулся. Или у него нога замерзла в воде.
Пока я говорила, почтовый ящик грохнул снова, три коротких удара. На этот раз еще до того, как папа открыл дверь, я услышала стук калитки и смех. Я выглянула из-за шторы, но никого не увидела.
Когда папа вернулся, я спросила:
— Кто там?
— Мальчишки балуются. — Он подбросил еще дров в камин.
— А-а, — сказала я.
Папа казался спокойным, но я видела, что он сердится. Он терпеть не может, когда в дверь громко стучат или когда ею хлопают, потому что в нашу дверь вставлено красивое витражное стекло с изображением дерева — его восстановила мама. Папа часто говорит, какое оно замечательное. Я взяла чистый лист бумаги и нарисовала голову ангела. Не хотелось больше думать о том, что сказал папа. Я как раз начала раскрашивать голову, когда почтовый ящик грохнул снова.
На этот раз папа пошел к задней двери. Я услышала вопль, топот бегущих ног, потом стукнула калитка.
Через минуту папа вернулся, смеясь. Он сказал:
— Я их застал врасплох!
— Кого?
— Мальчишек.
По моему телу прошла горячая волна.
— А что они делали?
— Безобразничали.
— А они убежали?
— Да. Бросились наутек, как только меня увидели. Не ждали, что я зайду сзади.
Я посмотрела на ангела.
— А как они выглядели? — спросила я.
— Да просто мальчишки. Примерно твоего возраста. У одного вихры светлые. Рослый такой. Не из твоих приятелей?
До того мне было жарко, а теперь стало холодно. Ангел смотрел на меня голубыми глазами.
— Нет, — сказала я. — Нет у меня таких приятелей.
Воскресенье
От некоторых вещей никакие чудеса не спасут. Сегодня выяснилось, что Джози связала мне пончо.
Мэй сказала:
— Да нет, это шаль!
— Да ты что! — сказала Элси. — Это пончо.
— Оранжевое, с кисточками и с ракушками, — сказала Мэй.
— Где это там ракушки? — спросила Элси. — А я думала, это жемчужины.
— Ракушки, — сказала Мэй. — Мелкие, с дырочками.
— В любом случае, она тебя ищет, — сказала Мэй.
— Как тебе повезло! — сказала Элси.
До самого начала собрания я пряталась в туалете.
Выступал в этот раз Альф. Язык его был в хорошей форме, так и мелькал в уголках рта.
— И чего же ждет от нас Господь, братья? — спросил он. Огляделся свирепо — лицо красное, глаза выпучены.
Через полчаса у меня от его голоса разболелась голова — а может, от запаха тети Нел; от нее нынче пахло сильнее обычного. Желтые пластмассовые розы — и те выглядели какими-то понурыми.
Голос Альфа звучал все громче. Он размахивал руками. Я испугалась, как бы он не запутался в проводе от микрофона.
— Чего же ждет от нас Господь, братья? — повторил он.
Когда он произнес это в третий раз, я не выдержала, подняла руку и сказала:
— Чтобы мы регулярно заполняли отчеты?
Потому что обычно правильный ответ был именно таким. Но тут все рассмеялись. Папа потом объяснил, что Альф задал так называемый риторический вопрос, которому положено просто висеть в воздухе, ответа никто не ждет.
Альф сказал, что я права, разумеется, Господь ждет, что все мы будем регулярно заполнять отчеты, а еще Он ждет от нас от всех веры.
Я впилась ногтем в корешок Библии. У меня-то есть вера. Никто и не подозревает какая. Я такое могу, что им даже и не представить. Если бы они это знали, не стали бы надо мной смеяться. Если бы знали, они бы страшно удивились.
Я не могла не думать о том, как это странно: никто и не заметил, что я теперь — Орудие Господа. Я думала, что этому уже пора хоть как-то проявиться. Потом решила, что попрошу у дяди Стэна адрес брата Майклса. Уж он-то, решила я, точно отнесется к чудесам серьезно.
После собрания я подошла к дяде Стэну и дернула его за рукав. И сказала:
— Скажите, вы не могли бы дать мне адрес брата Майклса? Или телефон.
— Брата Майклса?
— Да.
— Зачем тебе, малыш?
— Я хочу рассказать ему про горчичное зернышко и еще про одно чудо.
Стэн улыбнулся:
— Хорошее дело.
— Что?
— Ну, я поищу.
— А-а…
— Напомни, если забуду принести на следующее собрание, — сказал Стэн. И стал складывать бумаги в портфель.
Он, что ли, не услышал, что я сказала?
— Дядя Стэн, — сказала я. — Я сотворила чудо! Я устроила снегопад!
— Правда? — сказал он.
Я сказала:
— В каком смысле — «правда»?
Опять сделалось жарко.
— Джудит… — сказал он и положил ладонь мне на голову.
— Я ничего не выдумываю! — сказала я. — Я вообще-то не собиралась вам об этом говорить, оно как-то само вылетело, — но поэтому мне и нужен адрес брата Майклса. Это очень важно. Я ведь не знаю, что мне делать дальше. С моим даром.
— Ну уж брат Майклс тебе точно что-нибудь посоветует, зайчонок, — сказал дядя Стэн. — Ладно, я пойду, мне нужно поговорить с Альфом…
Мог бы и не трудиться выдумывать повод; я увидела, что к нам приближается ярко-розовая шляпа с оранжевыми перьями. Джози так и рыскала глазами по залу.
— Мне тоже пора, — сказала я и проскользнула в последний ряд.
Похоже, если Джози сама не сумеет меня поймать, устроит общую облаву.
Пятое чудо
Когда в понедельник утром я вошла в класс, у стола мистера Дэвиса стояла женщина. Трудно было сказать, сколько ей лет, потому что она была совсем маленького роста, однако я подумала — примерно столько же, сколько и папе. Волосы у нее были рыжие, забранные под головную повязку, а еще круглые очки и маленькие ладони, как будто в цыпках. Волосы казались красноватыми, и ладони тоже были красноватые. Волосы ее мне понравились. Я подумала, хорошо бы сделать такие же кому-нибудь из моих человечков. Я бы взяла яркую оранжевую шерсть и потом поставила бы прядки торчком.
Женщина пыталась открыть ящик, но в результате весь стол сдвигался с места.
— Нужно стукнуть сверху, — сказала я.
— А-а. — Она нахмурилась, стукнула, и ящик открылся. Она засияла и посмотрела на меня. — Спасибо. Ты кто?
— Джудит.
— А я — миссис Пирс, — сказала она. — Буду пока замещать мистера Дэвиса.
— А-а, — сказала я. — А с ним что случилось?
— Он неважно себя чувствует. Ничего особенно страшного.
Она снова улыбнулась. Зубы у нее были совсем мелкие, и два верхних росли криво, так что краешки торчали наружу. Зубы миссис Пирс мне понравились. И голос тоже. Он напоминал зеленые яблоки.
Она сказала:
— А ты чего не на линейке, Джудит?
— Я туда не хожу. Я не должна соприкасаться с Миром.
— А-а, — сказала миссис Пирс. Потом моргнула. — А чего так?
— А это Вертеп, — ответила я.
Миссис Пирс взглянула на меня попристальнее, шмыгнула носом и сказала: