— Скоро все кончится, — сказал он. — Хватит их еще примерно на неделю.
Но забастовщики-то думали, что все продлится гораздо дольше. Во вторник, после школы, миссис Пью пригласила меня выпить чаю. Мы ели бутерброды с ветчиной и макароны за ее складным столиком, и тут кто-то постучал в дверь. Я слышала, как миссис Пью открыла, и какой-то мужчина сказал, что они заходят ко всем, предупредить, что все должны поддерживать профсоюз и держаться подальше от тех, кого он назвал «штрейкбрехерами». Он велел миссис Пью вешать трубку, если ей позвонит штрейкбрехер, и вообще не разговаривать с ними.
Миссис Пью дождалась, пока он договорит — а это случилось нескоро, — а потом сказала:
— Простите?
Повисла пауза, а потом мужчина повторил все еще раз и спросил у миссис Пью, не пожертвует ли она денег для поддержания борцов.
Миссис Пью сказала:
— Соревнования пловцов?
— Для поддержания борцов.
— Ах да, я так и думала, что вы их имеете в виду, — сказала миссис Пью. — Я сейчас принесу денег.
Она достала из банки на буфете несколько монет. Я слышала, как она передала их мужчине, потом закрыла дверь.
— Собираются проводить соревнования по плаванию, — сказала она, возвращаясь в гостиную. — Я всегда жертвую денег на хорошее дело. Мой муж, покойный мистер Пью, да будет земля ему пухом, тоже любил плавать.
— А что такое «штрейкбрехер»? — спросила я у папы, когда он вернулся.
— Где это ты такое услышала?
— К миссис Пью приходил какой-то человек, просил денег для бастующих и велел не говорить со штрейкбрехерами.
— Штрейкбрехер — это человек, который не участвует в забастовке.
— Значит, ты — штрейкбрехер, — сказала я. — А почему их так называют? Слово какое-то смешное.
В тот же вечер, позднее, я спускалась по лестнице, и тут грохнул почтовый ящик, в щель влетел шарик с водой и лопнул на полу. Я услышала визг велосипедных шин. Я подняла шарик. Он был не цветной, как обычные шарики, а просто белый. И форма у него была какая-то необычная, вытянутая, словно трубка, и дырка, в которую дуют, была широковата. Папа вышел из ванной без рубашки, с полотенцем на шее.
Он сказал:
— Брось сейчас же!
Я уставилась на него.
— Брось! — повторил он. — Иди вымой руки.
В среду кто-то перевернул мусорный бачок и раскидал мусор по саду. В четверг Нил с братом сломали несколько веток на маминой вишне, и папа не ложился до полуночи. В пятницу вечером, когда раздался стук, он позвонил в полицию. Я слышала, как он говорит:
— Вы не могли бы просто прислать машину? Это уже не шутки. Меня привлекут за нападение, если я пойду туда и попытаюсь с ними разобраться… нет, я не знаю, в чем причина.
Позже, когда я уже легла, приехала полицейская машина. Я слышала, как она остановилась снаружи, как полицейский заговорил с мальчишками. Потом все стихло, и когда я выглянула в окно, никого уже не было.
— Бог, — сказала я, — что происходит? Почему Нил Льюис к нам прицепился?
«Думаю, дело в том, что в последнее время у него куча неприятностей в школе, и всё из-за тебя», — сказал Бог.
— Не из-за меня, — поправила я, — а из-за того, что он со мной делает.
«Что посеешь, то и пожнешь», — сказал Бог.
— Неправда! — сказала я. — Я же не знала, как все будет. Откуда мне было знать, что он повадится к нашему дому?
«Непростые это дела, а?» — сказал Бог.
— Да уж. Только я разобралась с одной проблемой, а тут сразу другая.
«Такова жизнь, — сказал Бог. — Проблемы исчезают, а потом появляются в другом месте. Только ты их тут прихлопнула, а они снова вылезли там. Как кротовины. Вот теперь ты знаешь, каково это».
— Что?
«Быть Мной».
— Я думала, мне достаточно сказать, что я хочу, чтобы это произошло.
«Да, но можешь ли ты остановить то, что происходит само по себе? — сказал Бог. — Ты об этом не думала? — Бог рассмеялся. — Опасная это привычка — думать, даже в лучшие времена».
— Но что же теперь будет? — спросила я. — С Нилом и со всем остальным?
«Мне кажется, пока тебе это знать ни к чему, — сказал Бог. — Да и в любом случае все только от тебя и зависит».
Странно, что Нил каждый вечер возвращался к нашему дому, потому что в школе он ко мне и близко не подходил. Не твердил, что убьет, не проводил пальцем по горлу, не бил меня, не топил в унитазе, не выдергивал из-под меня стул. Он вообще не делал многого из того, что делал раньше. Миссис Пирс пересадила его к Кевину, Стейси и Люку, так что он больше не сидел с Ли и Гаретом, но очень часто, когда я поднимала голову, его голубые глаза были устремлены на меня, и было в них что-то странное, будто он видел не меня, а что-то находящееся за мной.
На этой неделе миссис Пирс четыре раза оставила его после уроков. После последнего звонка, когда он закидывал сумку на плечо, она говорила:
— Нил, а ты куда?
— Домой, мисс.
— Мне казалось, у нас еще есть дела.
— Папа меня убьет, если я опять опоздаю!
А миссис Пирс говорила:
— Представь себе, мне это тоже не доставляет удовольствия, так что чем быстрее ты научишься нормально себя вести, тем лучше для нас обоих. Садись и доставай учебники.
За всю эту неделю Нил ни разу не следил за мной, когда я шла из школы, но другие мальчишки проносились мимо на велосипедах и выкрикивали ругательства. В среду, выйдя из школы, я увидела какого-то человека с бритой головой, в джинсовой куртке — он стоял у школьных ворот. У него повсюду были татуировки. Руки он скрестил на груди, подбородок выставил вперед, губы сжал в тонкую линию. Когда я проходила мимо, он приподнял краешек рта, и на тротуар упал длинный плевок.
— Сью, — спросила я, когда Сью Леденец переводила меня через дорогу, — а кто этот дяденька с бритой головой?
— Дуг Льюис, — ответила она тихо. — Кто-то, похоже, наступил ему на больную мозоль.
Я теперь знала, как выглядит «поганец».
В четверг Дуг стоял там же, сгорбившись, потому что дул ветер. На этот раз он курил. Проходя мимо, я заметила одну вещь, на которую в прошлый раз не обратила внимания: на кистях его рук так и сяк извивались и переплетались зеленые змейки.
Случай в магазине
В субботу мы взяли новые брошюры и пошли в город проповедовать. Мы стояли на главной улице напротив баптистской церкви, Маргарет держала плакат, на одной стороне которого было написано: «Или вы не видите Знаков?», а на другой: «Христос умер за вас». У дяди Стэна был громкоговоритель, а папа с Альфом надели поверх курток щиты с надписью «Конец всему близок». Нел сказала, что тоже хочет плакат, тогда мы прислонили его к ее коляске, хотя саму ее в результате стало не видно. Остальные раздавали брошюры.
Было очень холодно. Во всех витринах мигало солнце. Один из торговцев с рынка сказал: «Ступайте проповедуйте где-нибудь в другом месте», а дядя Стэн ответил, что мы имеем такое же право стоять здесь, как и любой другой человек, и после этого мы некоторое время соревновались с торговцем, кто кого перекричит.
Дважды кто-то кричал «Штрейкбрехеры!», некоторые, проходя, плевали на землю. Дядя Стэн покраснел, но продолжал голосить, а Маргарет выпятила грудь и подняла свой плакат повыше. Гордон глубоко спрятал шею в воротник, полуприкрыл глаза и напряженно жевал.
Только два человека взяли брошюры, хотя я держала их именно так, как велел папа, не заслоняя рукой, и хотя мы задавали вопросы, наводящие на размышления. На первой странице брошюры были веселые люди, которые гуляли по саду. Дальше — град и молния, падающие здания, покореженные машины. Люди потрясали воздетыми к небу кулаками. Некоторые пытались заслониться руками. Мужчины были в банданах, с татуировками, в джинсовой одежде. У некоторых были в руках транзисторные приемники. Женщины были в мини-юбках, сильно накрашенные, на каблуках. Я от этого немного запуталась, потому что в жизни далеко не все братья выглядели веселыми и далеко не все Миряне ходили с транзисторами и в мини-юбках; например, тетя Джо, папина сестра, на фотографиях была в джинсах и ботинках «Доктор Мартенс», а миссис Пирс никогда не красилась.
В полдень дядя Стэн сказал: «Славно потрудились». Он будто бы и не видел, что коробок с брошюрами у нас осталось столько же, сколько было вначале. Мы отнесли их обратно к нему в машину, которая стояла на пустыре за кооперативным магазином, потом мы с папой попрощались с остальными и пошли в вокзальное кафе выпить чаю.
Мы съели напополам брикет мороженого. Я облизала пальцы и сказала:
— А ты правда думаешь, что Армагеддон уже скоро?
— Да, — сказал папа.
— А как ты думаешь, Майк спасется?
— Это ведомо только Господу.
— А миссис Пью?
— Понятия не имею.
— А Джо, миссис Браунинг и Сью Леденец?
— Джудит, совершенно бессмысленно рассуждать на эти темы. Лишь один Господь может читать в сердцах.
— А тетя Джо? — спросила я, не глядя на него.
Папа опустил руку на стол. Потом сказал:
— Джудит, ты и раньше спрашивала, но мне-то откуда знать? Всем будет дан шанс.
— А откуда ты это знаешь?
— Потому что Господь обещал спасти всех, кто достоин спасения.
— Я очень рада, что я — не Бог, — сказала я и улыбнулась папе, чтобы показать, что не собираюсь его злить, мне хочется, чтобы все было мирно.
— Я тоже, — сказал папа.
Я рассмеялась.
— Потому что я бы никогда не разобралась, кого спасать, а кого нет.
Он улыбнулся, но улыбка получилась жидкая, усталая. Я подумала, что лучше уж совсем не улыбаться, чем улыбаться вот так. Мы доели мороженое и пошли в кооперативный магазин.
Через несколько минут мы катили тележку к кассе, и тут появились двое мужчин. Они словно бы сошли с той картинки в брошюре — мне бы это показалось смешно, если бы не было так страшно. У одного были длинные волосы и бандана; транзистора, правда, у него не оказалось. Другим был Дуг Льюис.
Глаза у них блестели, как стеклянные шарики; они напомнили мне глаза пса из двадцать девятого дома, когда тот видит на заборе Оскара. Дуг выдвинул вперед подбородок. Вроде как кивнул. Взялся за передок нашей тележки и сказал: