— Камеры? — Папа как-то странно засмеялся.
Полицейский сказал:
— Сегодня мы уже вряд ли что-то сделаем. Я приложу этот материал к другим вашим заявлениям. Если случится что-то еще, вы знаете, где нас искать.
Папа качнул головой. Казалось, он пытается вытрясти из нее что-то, что оторвалось там внутри. Он сказал:
— Как — и всё?
— Кроме того, мы будем периодически патрулировать вашу улицу, — сказал полицейский. — Спокойной ночи, мистер Макферсон.
Он вышел и затворил за собой нашу новую дверь.
Я закусила губу. Увидела, что волоски у папы на голове сияют в свете лампы. Руки его висели по бокам. Он почесал лоб, потом руки снова упали туда же. Он сказал:
— Твоя мама очень любила эту дверь.
Мне вдруг захотелось дотронуться до него.
— Прости, — сказала я. Мне вдруг стало страшно; папа никогда не говорит про маму.
Он моргнул, словно просыпаясь:
— За что тебя-то простить?
А потом он нахмурился, и темнота снова нахлынула на его лицо.
— Ты тут ни при чем!
Но сказал он это так, как будто именно я и была во всем виновата. Потом он опустил швабру в ведро, запер дверь, взял мешок с осколками, и мы вернулись в кухню.
И я съела всю горькую зелень до последнего кусочка, хотя она была холодной и склизкой, — чтобы папа и дальше осмыслял Грехопадение, которое случилось шесть тысяч лет назад, а не то, что случилось сорок пять минут назад в нашей прихожей.
История
Жили-были мужчина и женщина. Они встретились, и полетели искры, и столкнулись кометы, астероиды принялись кувыркаться, а атомы раскалываться пополам. Он полюбил ее до конца вечности, она полюбила его больше всей жизни. Были они как две горошинки в стручке, как вершок и корешок, как крестик и нолик.
Было в ней что-то, что заставило его подойти ближе. Было в нем что-то, что заставило ее поздороваться. Они поженились в городке, в котором выросли, и родные их были очень счастливы. А потом кто-то постучал им в дверь и сказал, что мир скоро погибнет. Мужчина поначалу не знал, что и думать, а женщина сразу же увидела свет.
Верить — значит отказываться от очень многого; их родные больше не хотели их знать, они переехали в другой город, где очень были нужны проповедники. Они купили домик из кирпича. Мужчина стал работать на заводе. Женщина шила платья. Соседи их сторонились. Но им было все равно. Им хватало друг друга.
Они заполнили дом вещами, которые больше были никому не нужны: дверь с нарисованным деревом, часы без маятника, раскладное кресло без пружин, старый меховой половичок, вытертый коврик со змеями и лианами, картинки с изображением ангелов, расколотые кафельные плитки, на которых были нарисованы райские птицы.
Женщина соскребла с двери краску и расчистила стекло — чтобы было видно дерево, чтобы свет блестел на плодах. Они заштопали коврик. Расколотыми плитками выложили бортик камина. Женщина мастерила из лоскутков занавески и покрывала. Мужчина срыл слой бетона возле дома, посадил зимние розы, дипсис и вишню.
Иногда я их вижу — она сидит вечером напротив него в кресле, длинные волосы перекинуты через плечо, она вышивает люпины и мальвы, оборачивает шелковую нитку вокруг иглы и втыкает ее в самую середину. А потом мне кажется, что они сидят рядом, что она что-то штопает. Потом я думаю — нет, когда он читает вслух Библию, она сидит у его ног. Женщина ждет ребенка. Мужчина молод. Они часто улыбаются друг другу.
А потом я выключаю воображение, потому что не хочу смотреть на то, что будет дальше. Но часто, именно потому, что я не хочу этого видеть, оно встает перед глазами.
Поганец
В понедельник, в середине дня, миссис Пирс читала нам «Паутинку Шарлотты», как вдруг дверь распахнулась и в класс вошел Дуг Льюис. С ним вместе вошел запах — запах подгнивших фруктов, запах старых винных бутылок, которые папа собирает, чтобы потом сдать. Миссис Пирс сдвинула очки на кончик носа. И сказала:
— Я вам могу чем-то помочь?
Дуг сказал:
— Вы так легко не отделаетесь. Я хочу забрать своего сына! Вы, блин, держите его после уроков уже целую неделю.
Все осели на стульях, будто их окатили холодной водой.
Миссис Пирс сказала:
— Вы не хотите поговорить за дверью?
Дуг сказал:
— Нет, не хочу!
Голос звучал громко и как-то смазанно, будто язык или губы у него плохо двигались.
Миссис Пирс сказала:
— Я не понимаю, как вас впустили в школу в таком состоянии, мистер Льюис, но я уверена: вас незамедлительно выведут обратно.
Она подошла к двери и попыталась взять его за локоть, но он отбросил ее руку.
Я посмотрела на Нила. С ним произошло что-то странное. Нил, которого я знала, исчез, на его месте появился другой мальчик, меньше, с белым, невнятным лицом, по которому будто бы провели тряпкой. Он напоминал одного из тех осьминогов, которые прямо на глазах меняют окраску, так что никогда не скажешь, где именно они находятся.
— Вы издеваетесь над моим сыном! — заорал Дуг.
Миссис Пирс сказала:
— Два возражения, мистер Льюис. Во-первых, это ваш сын уже бог знает сколько времени издевается над другими учениками. Во-вторых, я не люблю, когда мне угрожают. Никогда не любила и менять своих привычек не собираюсь. А теперь прошу прощения, но вы прервали урок, а он закончится только через пятнадцать минут. Если вам нужен ваш сын — пожалуйста, забирайте. Я только вздохну свободнее. От него одни неприятности.
Дуг Льюис подошел к миссис Пирс вплотную. Он сказал:
— Ты, сучка заносчивая. Я на тебя еще пожалуюсь куда следует. Попробуй потом найти работу!
Миссис Пирс отвернулась. Дуг вроде подумал о чем-то — слышно было его тяжелое дыхание, — но потом решил, что все-таки не стоит, и ринулся к Нилу. Рухнул стул. Дуг толкнул Нила к двери, тот полетел вперед, одергивая свитер. Лицо его по-прежнему было совсем белым.
Дуг Льюис свирепо огляделся, будто выискивая кого-то, потом снова повернулся к миссис Пирс, но она на него не смотрела. Дуг вытолкал Нила в коридор и вышел следом, грохнув дверью так, что задребезжали оконные стекла.
Миссис Пирс слегка расслабила плечи. Через минуту сказала:
— Сидите и спокойно работайте, класс номер восемь. Я сейчас вернусь.
Потом она тоже вышла, и мы остались в тишине.
Весь остаток дня я думала про Дуга Льюиса, про то, как Нил переменился прямо на моих глазах. Думала о том, как странно стало в классе после его ухода. Будто с нами со всеми случилось что-то позорное, будто мы все вдруг оказались без одежды и теперь не можем смотреть друг другу в глаза. А самое странное — я ведь хотела, чтобы такое случилось, и вот случилось, но чувствовала я себя совсем не так, как ожидала. А совсем наоборот.
Подняться выше
Вечером, после ужина, папа сказал:
— Я хочу с тобой поговорить, Джудит.
— А-а, — сказала я. Мне вдруг захотелось в туалет.
Папа сложил руки на столе и строго на меня посмотрел.
— Полагаю, тебя пугает то, что происходит в доме. Ты не бойся. Случается, что служители Господа становятся объектами нападок, их вины в этом нет. Мы не должны думать, что Бог нам больше не помогает. Это лишь испытание веры, понимаешь?
Я кивнула.
— Испытание не бывает приятным, но это удел всех христиан. Чем тяжелее испытание, тем больше от него пользы. — Он нахмурился. — Дело в том, что вера помогает нам подняться выше таких вещей. Они перестают казаться такими уж важными; мы видим их подлинную сущность. А подлинная сущность их такова: это камушки на переправе, которые ведут нас ближе к Богу. Но конечно, не мешает знать и непосредственную причину недавних событий.
Моему желудку показалось, что мы переезжаем через крутой горбатый мостик. Я сказала:
— Непосредственная причина…
Папа сказал:
— Непосредственная причина далеко не всегда очевидна; эти мальчишки действуют не от собственного имени, пусть даже и сами этого не зная; причина беспорядков в городе на самом деле не завод; все эти забастовщики — пешки в большой игре. Кто-то стоит за всем этим.
— Да? — сказала я.
В комнате стало невыносимо тихо.
— Все это знаки близкого конца, — сказал папа. — И мы знаем, кто ревет как лев в жажде кого-нибудь пожрать.
— А, — сказала я, и комната вновь ожила. — Ты имеешь в виду Дьявола.
— Он и есть наш истинный враг, — сказал папа. — Истинный враг всякого христианина.
— А ты разве не думаешь, что эти мальчишки — плохие?
— А бывают плохие люди или только плохие поступки?
Я подумала.
— Бывают, — сказала я.
— Иисус говорит иначе, — сказал папа, и я видела, что ему приятно меня поправить. — Иисус говорит, что зло, исходящее из человека, навлекает на него проклятие.
И тут я поняла, что папа хочет сказать, потому что раньше мне было не представить, что мне будет жалко Нила, но, когда я выяснила, что собой представляет Дуг, мое отношение к Нилу как-то изменилось; теперь я злилась не на него, а на Дуга. А если у Дуга тоже был плохой отец? Я бы тогда и его стала жалеть? А как быть с отцом Дуга — и с его матерью? Передо мной вдруг появилась длинная череда фигур, будто бы вырезанных из бумаги. Я сказала:
— Кто же тогда виноват?
— В чем?
— Во всем.
— Дьявол.
— А если он тоже бумажный? — спросила я, не подумав. — В смысле, а что, если его тоже кто-то сделал таким?
— Нет, — сказал папа. — У Дьявола был выбор, он мог служить добру вместе со всеми остальными ангелами.
— Значит, мы должны злиться на Дьявола?
Папа сказал:
— Злиться ни на кого не надо. Иисус никогда не злился. Он говорил: «Прости им, ибо они не ведают, что творят».
— Но Бог же сказал: «око за око», — сказала я. — «Жизнь за жизнь». — Я выпрямилась. — Это Его закон.
Папа сказал:
— И что бы ты хотела, чтобы применили к тебе?
Я не ответила.
Поздно вечером, когда папа уже лег, я проснулась и услышала под окном голоса. Нил Льюис, Гарет, Ли и другие мальчишки сидели на велосипедах под уличным фонарем, прислонившись к ограде. Нил взгромоздился на спину другого мальчишки. Они пили из банок, давили их и надевали на ветки маминой вишни. Смех их звучал как рев ослов и хрюканье свиней. Двое мальчишек подошли к нашему забору, расстегнули штаны. Я увидела, как свет блеснул на двух изогнутых струйках, и по телу прошла волна холода. Я села в постели. Я сказала: «Мы должны подняться выше».