— Нет, пожар.
— Краса Земель! — сказала я.
И хотя несколько дней назад она казалась мне глупой затеей, теперь я поняла, что она мне очень нужна.
— Быстрее, надень халат.
Папа взял меня за руку, мы выскочили на лестничную площадку и сбежали вниз.
— Краса Земель! — сказала я. — Можно, я ее заберу? Ну пожалуйста! Я просто суну ее в мешок!
Я боялась, что заплачу — а папа терпеть не может, когда плачут.
Он сказал:
— До твоей комнаты огонь не доберется, Джудит, пожарные уже едут.
На нижних ступеньках мы прикрыли лица рукавами, потому что из-под дверей передней комнаты шел дым, перебежали через прихожую в кухню и выскочили в сад за домом.
Миссис Пью стояла у своей задней двери в халате, с сеточкой на волосах. Губы ее были не накрашены, лицо не было вымазано этой белой штукой, и она выглядела почти нормальным человеком, вот разве что тряслась. Она подкручивала слуховой аппарат и кричала:
— Вы там целы?
Папа сказал:
— С нами все в порядке. Можно, Джудит пока побудет у вас?
Миссис Пью сказала: «Конечно!», протянула мне руку и велела идти за ней.
Миссис Пью сварила мне горячего шоколада, я сидела у кухонной стойки и пыталась разглядеть в окне сад за нашим домом, а Оскар сидел на подоконнике, насупленный, потому что его разбудили, и дергал хвостом.
— Ужасная история, — сказала миссис Пью. — Настоящий кошмар. Я вот все время боюсь, что у меня тоже случится пожар. Правда, пока, слава богу, ни одного не было.
Я услышала, как к дому подъехала большая машина, как хлопнула дверь. В небе замелькали синие вспышки. Я услышала в нашем доме мужские голоса. Открылась задняя дверь. Я услышала крики и какой-то ровный звук, а иногда доносился шум, будто тащили что-то тяжелое.
Вскоре после того, как я допила вторую чашку шоколада, пришел папа и сказал, что всё закончили. Пострадало только окно в передней комнате.
Миссис Пью спросила:
— Господи, да как же это случилось?
Папа сказал, что в окно гостиной бросили кирпич. Кирпич, сказал папа, был обмотан тряпкой. Тряпка намочена в бензине. Потом, видимо, следом швырнули спичку. Папа говорил все это очень спокойно.
Миссис Пью все моргала и моргала и дотрагивалась до горла. Я испугалась, что она упадет в обморок. Она сказала:
— Обязательно оставайтесь ночевать у меня! Нельзя вам возвращаться.
Папа сказал:
— Если можно оставить Джудит — спасибо, а сам я должен присмотреть за домом, так что лягу в передней комнате.
— Там же окно разбито! — сказала миссис Пью.
— Пожарные его заколотят, — сказал папа. — Я утром приду за Джудит.
Я дошла с ним за двери.
— Можно, я пойду с тобой домой?
— Нет, тебе лучше остаться у миссис Пью.
— Ну пожалуйста!
— Только на одну ночь, Джудит.
Я спала в комнате в дальней части дома миссис Пью на мягкой пуховой перине, от которой пахло попурри. Меня от этого запаха мутило. Было так мягко, что мне казалось, я падаю. Хотелось добежать до своей комнаты, где была дощатая кровать, колючие одеяла и никакого запаха. Я принялась раскачиваться взад-вперед.
— Господи, — сказала я, — как же Ты мог такое допустить?
«Я бы на твоем месте задал Себе тот же вопрос».
— Что? — сказала я. — Ты хочешь сказать, я должна… Эй? Эй!
Ответа не было.
В ту ночь мне снился дом, сделанный из обувной коробки. В окно проталкивали кирпичик из конструктора «Лего». Полыхала оранжевая бумага; сдвигаясь, она потрескивала. Пламя напомнило мне о чем-то, но я не могла сообразить о чем. В передней комнате спала тряпичная кукла, я кричала, чтобы она проснулась. Куколка выбежала на лестничную площадку и разбудила куклу из чистилок для трубки. Пламя поднималось по лестнице. Куколки сбивали языки пламени, они гасли, потом оживали с новой силой.
Когда я проснулась, я будто бы поднялась из воды — утонула в обратном направлении, было почти так же мучительно. А потом я вдруг поняла, что напомнили мне языки пламени: целлофановую обертку с бутылки «Люкозейда».
На следующее утро — было еще совсем рано — за мной пришел папа. Я посмотрела на него, мы вышли через калитку миссис Пью в свой садик, но папино лицо мне ничего не сказало, на нем вообще не было никакого выражения.
В доме все пропахло дымом. В передней комнате кафель почернел, стены у окна тоже почернели, на полу стояли черные лужи. Кресла были черные, проеденные до внутренностей. Краска на маминой швейной машинке пошла пузырями и кое-где отстала. На месте бывшего окна был лист фанеры.
Палисадник напоминал одну из тех картинок, где показано, как будет выглядеть мир после Армагеддона. Дипсис у окна передней комнаты сгорел полностью, зимние розы — тоже. Вишня обуглилась, на земле валялись угли. Ковер, кресло и стол были свалены у калитки, они тоже были черными.
Моя комната была точно такой, какой я ее оставила, — одеяло откинуто, Краса Земель на прежнем месте, две куколки, которые мне приснились, целы и невредимы.
Я опустилась на колени. Я снова и снова повторяла: «Спасибо!», сложив ладони. Потом открыла глаза. И они застыли.
Потому что прямо посреди Красы Земель было кукурузное поле, то самое, подожженное солнцем, и половина поля была накрыта оберткой от бутылки «Люкозейда».
Хозяин и слуга
Я села на край ванны и сказала:
— Не понимаю, не понимаю, не понимаю.
Вытерла рот, спустила воду.
Потом вернулась к себе в комнату, смяла обертку от «Люкозейда» и свернула поле. Растоптала землю, разбросала травинки. Поставила человечков на место, банки с водой туда же. Сказала:
— Я не понимаю. Я не хотела устраивать пожар. Я просто играла.
«Ты еще не сообразила? Все, что ты делаешь, может стать настоящим», — произнес голос.
— Нет! — сказала я. — Я думала, это только если я специально.
«Когда ты сотворяла это поле, тебе было страшно, — сказал Бог. — От страха еще и не такое может произойти. Это как призывать беду в молитве».
— Но это значит, что в любой момент может случиться что угодно, — сказала я, — причем совершенно из ничего, на пустом месте!
Бог сказал:
«Подумай, а не начал ли твой игрушечный мир жить своей жизнью».
— Тогда я его выброшу! — сказала я. — Он мне не нужен! И вообще, это не я! Это Ты! Это не по моей воле все происходит. Это Ты устроил пожар! Я же сказала, что больше ничего не буду делать, и я не шутила. Не нужен мне этот дар! Я хочу от него избавиться, насовсем!
«Любой дар требует искусного обращения, — сказал Бог. — Иногда трудно сказать, кто хозяин, а кто слуга. В любом случае, боюсь, его нельзя просто так взять и вернуть».
— Почему? — спросила я. — Никто же ничего не говорил о том, что он мне навсегда.
«Видишь ли, ты стала мне очень полезной. Да и в любом случае дар нельзя включать и выключать по первому желанию».
— Тогда все просто, — сказала я. — Я больше ничего не буду делать, вообще никогда.
«Это легко сказать».
— А вот увидишь!
«Дар никуда не денется», — сказал Бог.
— Забери его, пожалуйста, — сказала я и крепко прикусила губу, чтобы не заплакать. — Я каждый раз задумываю одно, а происходит другое. Все время что-то да не так.
«Это по одной причине: Что-то и Ничто связаны гораздо теснее, чем думают люди», — сказал Бог.
Темное Вещество
Папа говорит, что во Вселенной очень много этого Чего-то, мы его видим, можем измерить, оно занимает место, предметы отскакивают от него и движутся дальше своим путем. Но еще во Вселенной есть Ничто, его столько же, сколько и Чего-то, его не видно, его нельзя измерить, и люди натыкаются на него чисто случайно.
Я долго думала: а Ничто тоже сотворил Бог или оно образовалось само собой? Может быть, Что-то просто не могло возникнуть без Ничто. Да, Ничто невидимо, но это не значит, что оно не обладает силой. Оно гораздо опаснее, чем Что-то, потому что его не видно, но оно может поглощать вещи. В некоторых местах Ничто обладает такой силой, что поглощает все нам известное. И это называется Темным Веществом.
Папа говорит, что именно Темное Вещество Бог использовал для создания Вселенной. Оно втягивало в себя вещи, и те исчезали без следа или выскакивали с другой стороны, изменившись настолько, что уже совсем больше на себя не походили. Папа объяснил мне: Темное Вещество — это как внешняя поверхность коробки, а вещество — это внутренняя поверхность. Мы сидим в этой коробке, поэтому видим только Что-то. Но если взять тот же кусок картона и перевернуть его, станет ясно, что речь идет просто о двух разных сторонах одного и того же предмета. Собственно, если потом сложить коробку заново, шиворот-навыворот, ты и не заметишь разницы. И это говорит о том, что Ничто и Что-то очень похожи друг на друга. Как же понять, что у тебя перед глазами — Что-то или Ничто? Как проверить, где ты — внутри коробки или снаружи? А никак. В этом-то вся беда: внешняя и внутренняя сторона, в зависимости от того, где ты находишься, выглядят совершенно одинаково.
Забор
Я писала дневник, подняла глаза и увидела в дверях папу. Я отложила дневник и спросила:
— Мы идем проповедовать?
— Нет. — Глаза у него были темными. — Надень что попроще и пошли вниз.
Я больше ничего не успела спросить — папа исчез. Через минуту я услышала, как хлопнула задняя дверь и что-то задребезжало. Я спрятала дневник под половицу, надела комбинезон и свитер и пошла вниз. Папа тащил к входной двери какие-то доски. Он сунул мне в руку ведерко с гвоздями и сказал: «Отнеси к забору». Я пошла в палисадник и стала там ждать.
Мир был сине-желтым и блестел, как алмазы, а воздух был таким холодным, что в носу щипало. Гора сегодня выглядела так, будто силуэт ее процарапали булавкой. На вишне сидел снегирь, он запел, и нотки застывали каплями свинца и падали вокруг меня.
Через минуту папа вернулся с пилой, досками и двумя канистрами из-под молока. Он поставил канистры на землю и положил на них первую доску.