— Старые добрые времена, — прокомментировал портрет Константин. — Это копия. Оригинал я отдал ей. Она повесила его у себя в гостиной, представляешь?
— Тут нет ничего удивительного, ты великолепно рисуешь! Ты мог бы сделать на этом целое состояние!
— В жизни человека должно быть что-то, что он делает для души. Посмотри-ка. Я хочу, чтобы ты кое-что оценила.
Лия взяла предложенный ей рисунок, развернула его и не удержалась от смешка. Габриэль она узнала сразу. Ее подруга была изображена обнаженной; она сидела в более чем нескромной позе на ступенях ведущей куда-то лестницы.
— Ну и ну, — сказала она, наконец. — Это ты тоже рисовал с натуры?
— Нет, — рассмеялся Константин. — Я часто рисую по памяти, добавляя… некоторые детали. Я думаю подарить ей это. Как ты думаешь, ей понравится?
— Если только она не подаст на тебя в суд за сексуальное домогательство.
— В этом нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминает сексуальное домогательство. Искусство должно быть откровенным и чувственным, иначе это не искусство. А теперь я хочу, чтобы ты оценила кое-что еще. Пока что этот рисунок не закончен, и не в моих правилах показывать незаконченную работу, но тебе я могу это показать. Надеюсь, что сегодня я закончу, сделаю копию и вручу оригинал тому, кому он полагается.
— А кому он полагается? — поинтересовалась Лия, разворачивая очередной рисунок, после чего удивленно воскликнула: — Ах!
Она ожидала чего угодно, но о своем портрете даже не думала.
На рисунке Лия представала в образе музы — она была одета в легкую тунику, едва прикрывавшую тело, и золотые сандалии. Она сидела на небольшом креслице, положив ногу на ногу, и держала в руках крошечную копию земного шара. Нарисованная Лия внимательно изучала земной шар, чуть изогнув брови — так, будто увидела там что-то очень интересное.
— А почему земной шар? — заговорила она.
— Потому что он может быть твоим. Если захочешь. Тебе нравится?
— Конечно!
— Очень хорошо. Тогда, если позволишь, я его закончу. Я — плохой собеседник во время рисования, потому что ухожу в работу с головой. Но я могу предложить тебе занятие. У меня есть несколько альбомов с набросками. Там, конечно, есть совершенно недостойные вещи…
— Нет-нет, я хочу посмотреть, — уверила его Лия.
Константин подошел к книжным полкам, оглядел их и достал пару альбомов в темно-бардовом — под цвет оформления кабинета, подумала Лия — переплете.
— Когда закончишь, возьмешь остальные — они здесь.
После этого Константин сел за стол и развернул рисунок. Некоторое время он задумчиво рассматривал работу, покусывая кончик карандаша, а потом принялся за дело.
Лия расположилась в одном из мягких кресел, открыла один из альбомов и углубилась в изучение набросков.
Глава 7
Доктор Нурит Мейер в очередной раз посмотрела в зеркало, проведя рукой по волосам, и кивнула своему отражению. Четыре часа назад, когда она разглядывала себя в зеркало в парикмахерской, ей казалось, что цвет лежит неровно, но теперь она видела, что все в полном порядке. Вопреки ее просьбе, парикмахер наотрез отказалась менять цвет волос своей клиентки на более светлый. Она предложила альтернативу, которая вполне устраивала Нурит, и теперь ее волосы из каштановых превратились в темно-медные с красным отливом. Парикмахер не согласилась и на химическую завивку, но теперь Нурит казалось, что химическая завивка была бы некстати. Она подумала, что ей идет такая прическа — слегка вьющиеся от природы волосы, прямой пробор и открытый лоб, которым она втайне гордилась — лоб будущего ученого, как когда-то говорила ее мать. Яркий цвет волос делал ее моложе как минимум лет на пять, хотя Нурит знала, что капитан Землянских не согласится: «На десять». Впрочем, она всегда относилась к своей внешности слишком критично и имела привычку ценить внутренний мир, прежде всего. Того же самого она подсознательно ждала от окружающих.
Если бы кто-то из коллег увидел доктора Мейер в этот момент, то не узнал бы. Вместо обычного делового костюма на Нурит было темно-синее вечернее платье с открытой спиной. Доктор Мейер снова посмотрела в зеркало, на этот раз, оглядев себя с головы до ног — туфли на высоком каблуке, неброское украшение из платины на шее, небольшие серьги, вечерний макияж, яркий, но казавшийся вполне уместным в вечернем освещении дома — и улыбнулась самой себе.
… Очередная беседа доктора Мейер и молодого лейтенанта проходила вне комнаты для допросов, в ее кабинете. Вид у молодого человека был довольный — ему «наконец-то дали постричься и нормально одеться». Теперь на нем был деловой костюм — темно-серые брюки и пиджак классического покроя. Последний он держал в руке, и Нурит не могла не отметить белизну рубашки и идеально подобранные к булавке галстука запонки.
— Доброе утро, доктор, — поприветствовал он Нурит и добавил: — Я принес вам подарок.
И Константин положил на стол Нурит аккуратный сверток.
— Большое спасибо, — поблагодарила она и, взяв нож для бумаг, принялась снимать обертку. — Вы уже начали работать? Я слышала, вы произвели на майора Вайзенштейна неизгладимое впечатление. Он полдня не отходил от меня, рассказывая, как вы решили задачу на тему… симметричных шифров?
— Асимметричных, — вежливо поправил ее Константин. — Это была сложная задача. Но я люблю сложности. Задачи существуют для того, чтобы пораскинуть мозгами.
— Увы, ни в симметричных, ни в асимметричных шифрах я не разбираюсь, — улыбнулась Нурит. — Это ваша область, Константин. Хотя, полагаю, это очень…
Она не договорила, и, сняв последний лист, посмотрела на рисунок. Доктор Мейер уже забыла о том, что во время первой встречи попросила Константина нарисовать ее портрет.
— Вы его нарисовали! — сказала она, разглядывая рисунок. — Удивительно… и вы купили раму!
— Я хотел увеличить его, но не успел. Майор Вайзенштейн прав — работы многовато. Но, думаю, так тоже неплохо.
— Неплохо? И это все, что вы можете сказать? Вы недооцениваете себя!
Он собрал бумагу, которую доктор Мейер сняла с портрета, и выбросил в мусорную корзину.
— На самом деле, у меня не выходит из головы наш разговор во время первой встречи. Когда вы сказали, что я хорошо рисую. Обычно меня не трогают подобные комплименты, но ваш стал исключением.
— Потому, что это правда. — Нурит указала на кресло по другую сторону стола. — Присаживайтесь, пожалуйста. У нас сегодня важный разговор. Вы помните, о чем мы договаривались побеседовать?
— Помню. О женщинах.
— Совершенно верно. Вы поразмышляли на эту тему?
— Немного, — признался он. — Не знаю, удивлю ли я вас, доктор. Может, глядя на меня, вы сделали противоположные выводы. Но я не могу порадовать вас рассказами о бурных страстях, невероятных любовных приключениях или о чем-то в этом роде, потому что ничего подобного не было. — Он вздохнул. — Наверное, доктор Фрейд не сказал бы обо мне ничего хорошего.
Доктор Мейер улыбнулась, убирая портрет, и достала из ящика стола большой блокнот.
— Рискну предположить, что доктор Фрейд редко говорил что-то хорошее — будь то бурные страсти или же их отсутствие. Несмотря на то, что его считают отцом психоанализа, он был психиатром. То есть, человеком, который ищет не болезнь, а пытается понять, что это за болезнь. Болезнь уже присутствует, иначе пациент не лежал бы у него на кушетке.
— Вы вселяете в меня надежду, доктор, — рассмеялся Константин.
— Расскажите мне о вашей первой женщине. Вы хорошо помните ее?
— Признаться, не очень. Мне тогда было четырнадцать, ей — пятнадцать. Девушки не давали мне проходу, хотя я на дух не переносил вечеринки и домашние сборы с алкоголем и наркотиками. Она жила этажом ниже, мы учились в одной школе. Я имел репутацию богатого мальчика, а она имела репутацию первой красавицы всей параллели. Однажды она пригласила меня на свой день рождения. Ее отец был дипломатом и постоянно разъезжал по миру. Жена ездила вместе с ним, а дочь была предоставлена самой себе. В тот день ее родители в очередной раз уехали, и она пригласила гостей к себе домой. Мы выпили, потанцевали, а потом гости разбрелись — кто-то поехал домой, кто-то поднялся наверх. А мы с ней остались вдвоем. Я был пьян, как последний черт, если вы простите мне такое сравнение, но мы выпили еще по бокалу шампанского, после чего хорошая и правильная дочь дипломата достала — что бы вы думали? — пакетик с «травой». Она еще сопроводила это гордым комментарием «хорошая, ливанская!» — это я помню. А вот то, что было после этого, помню смутно. — Константин поморщился. — Мы занимались любовью на полу в ванной, потому что все спальни были заняты более резвыми парами.
Доктор Мейер сделала пару заметок в блокноте и кивнула.
— Иногда подобные вещи позволяют разнообразить сексуальную жизнь, — сказала она, и в ее голосе послышались назидательные нотки.
— Я никогда не позволю себе довести свою сексуальную жизнь до такого состояния, чтобы мне пришлось заниматься любовью на полу в ванной. До какой степени двое должны наскучить друг другу, чтобы позволять себе подобную низость!
— Вы можете курить, — добавила она, посмотрев на то, как ее собеседник вот уже пару минут теребит сигаретную пачку.
Константин благодарно кивнул и закурил.
— После этого вечера я убедился в том, что секс и все, что с ним связано — это пошлость и грязь, о которых лучше не думать, а заниматься ими — тем более. Меня удивляли мои сверстники, которые трещали о своих сексуальных приключениях. Я не понимал, что они в этом находят. Неужели, думал я, людям это нравится? Так я считал год, может, больше. До того момента, как в моей жизни появилась она.
— Она? — переспросила Нурит с улыбкой. — И кем же она была?
— Она была настоящей женщиной, доктор. Она была старше меня на целых пятнадцать лет, но меня это не смущало. Я встретил ее случайно — увидел в книжном магазине. Она разглядывала одну из полок. Я смотрел на нее с минуту, может, даже больше. Потом смутился, осознав, что так разглядывать женщину — это признак невоспитанности, и опустил глаза. Но я не смог не подойти к ней. Оказалось, что живет она не в Иерусалиме, а далеко отсюда, на севере, и у нее свое дело — вместе с подругой она держит несколько домиков для отдыха на природе, и живут они там же. Обручального кольца у нее я не заметил, и почему-то, услышав про подругу, подумал, что сексуальная ориентация у нее… не совсем традиционная. Мы обменялись номерами телефонов и встретились пару раз в Иерусалиме. Умом я понимал, что у нас ничего не получится. Но где он, этот ум, когда мы влюблены? Он говорит нам «бывай, приятель, увидимся» и удаляется. Я покупал ей подарки, отказываясь от запланированных личных покупок, дарил ей розы, каждый букет которых стоил мне двухмесячной суммы карманных денег. У меня никогда не было проблемы с тем, чтобы говорить о своих ч