сли в другом месте. Я пытаюсь сосредоточиться.
Она снова занялась изучением бланков.
— Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что происходит, Константин.
— У меня опухоль мозга, а моя любимая женщина разводится со своим мужем, но вполне может решить, что не хочет быть и со мной. Тебя интересуют подробности?
Нурит отложила ручку, которую до этого момента держала в руках.
— Опухоль мозга?
— Аденома гипофиза. На данный момент я размышляю о том, соглашаться ли на биопсию.
— Советую согласиться. Скорее всего, опухоль окажется доброкачественной. Что до Лии…
Константин раздраженно махнул рукой, по-прежнему глядя в окно.
— Давай не будем о Лие. Знаю, по мне незаметно, но я весь на нервах.
— … что до Лии, я советую тебе взвесить это решение, так как по тебе заметно, что ты весь на нервах. — Нурит поднялась и подошла к нему. — Ты до сих пор любишь Марику. Ты знаешь, что ее не удастся вернуть. Ты нашел женщину, которая так похожа на нее, что может ее заменить. Но она ее не заменит. Когда ты это поймешь, тебе станет еще хуже, чем было до этого. — Она сделала пару шагов и встала напротив окна, загораживая ему вид. — Вероятно, Лия права, и права она потому, что понимает природу твоего отношения к ней.
Константин шагнул к окну в попытке обойти Нурит, но она подняла руку.
— Ты понимаешь меня? — спросила она.
— Я предпочитаю самостоятельно делать ошибки и учиться на них.
— Как бы ты ни старался, ты не слепишь из нее вторую Марику. Да, вероятно, ты — первый нормальный мужчина, который ей встретился. Может быть, не последний, а, может, она больше таких не встретит. Но это не значит, что у тебя есть право сажать ее в клетку. Лучше не строить воздушных замков, чем каждую секунду ждать, что построенное тобой превратится в прах. — Она понизила голос. — Я хорошо понимаю людей и хорошо знаю тебя. Даже если ты совершишь ошибку, подумай перед тем, как сделать этот шаг.
Константин отошел от окна и присел на стол, за которым недавно сидела Нурит.
— А что вы можете сказать по поводу того вечера у вас дома, доктор? — спросил он. — Это не была попытка восстановить обратившийся в прах воздушный замок? Тебе не приходило в голову, что мне хочется поменять образ железного человека на более живой образ? Что мнехочется тепла, любви, что мне хочется перестать мучить себя размышлениями о прошлом и найти женщину, которую я буду любить, и которая будет любить меня? Что мне, наконец, хочется секса хотя бы три раза в неделю? Что мне надоело заполнять свои вечера книгами и учебой? Ты не понимаешь, что я могу устать от всего этого? От работы? От проблем, от толпы людей, ждущих моих решений? Или ты, как и они, думаешь, что я возвращаюсь домой только для того, чтобы принять ванну, поменять костюм и галстук и почитать?
Нурит по-прежнему стояла лицом к окну и смотрела на улицу.
— Я уверен, — продолжил Константин, — что и тебе этого хочется. Но давать советы проще, чем им следовать, верно?
— Верно, — кивнула она. — Когда-то мне тоже хотелось любви и тепла. А мой мужчина воспользовался мной для того, чтобы пережить развод с женой.
Константин умолк, понимая, что удар ниже пояса возвращен.
Внутренняя дверь приоткрылась, и на пороге появился охранник.
— Капитан, — сказал он, посмотрев на Константина, — вы можете войти.
Молодой человек, занимавший один из стульев у стола, довольно долго изучал вошедшего. Этого времени Константину хватило для того, чтобы присесть и положить на стол блокнот и тонкую папку.
— Здравствуйте, Саид, — сказал он. — Меня зовут Константин. Я пришел для того, чтобы с вами побеседовать. Вы не возражаете?
— Не смею, — невесело усмехнулся собеседник.
Константин открыл блокнот и, сняв с ручки колпачок, положил ее на стол рядом с собой.
— Вы знаете, где находитесь? — задал он очередной вопрос.
— «Моссад»? — предположил Саид.
— Нет, — улыбнулся Константин. — Вас хорошо кормили? Вам позволяли достаточно спать?
Саид безмолвно кивнул, делая глоток из стоявшего рядом с ним стакана с водой.
— Вас не били?
Саид покачал головой, сохраняя молчание.
Константин открыл принесенную папку.
— Не волнуйтесь, — сказал он, — я не буду причинять вам боль. Я достаточно хорошо нахожу контакт с людьми для того, чтобы воздерживаться от недостойных методов. А улыбка ваша мне не нравится. Вы можете улыбнуться открыто. Я вам этого не запрещаю.
— Скажите, Константина, будь вы на моем месте, вы бы улыбались?
— По крайней мере, не жалел бы себя и был бы готов отвечать за свои поступки. Но вы назвали меня по имени. Это значит, что между нами протянулась первая ниточка, и беседа будет успешной.
Саид взял полученный от собеседника лист бумаги и ручку.
— Пусть это будет у вас под рукой, — сказал Константин. — Где вы родились, Саид?
— В Дженине. Мой отец — ливанец, мать — палестинка.
— Вы получили высшее образование?
— Да, я учился во Франции на инженера, потом поехал в Египет. После этого я женился и перебрался в Газу. Там я вступил в «ХАМАС»[1].
— Чем вы занимались в «ХАМАСе»?
Саид потянулся за сигаретами, и Константин коротко кивнул, подвигая ему пепельницу.
— Вы не поверите, — сказал он, — но партийной работой. Говорил речи на митингах, раздавал листовки.
— Почему вы решили вступить в «ХАМАС»? Из политических убеждений?
— И из-за них тоже. Я видел, как живет палестинский народ. Я сам отказывался от куска хлеба для того, чтобы принести его своим детям.
— Сколько у вас детей?
— Двое. — Саид помолчал. — Скоро будет трое.
Константин задумчиво похлопал ладонью по принесенной папке.
— Почему вы оставили «ХАМАС»?
— У меня был серьезный конфликт на почве партийных идей.
— Здесь, — Константин указал на папку, — написано, что вы не согласились принимать участие в планировании террористических актов во время второй интифады [2]. Это правда?
Саид опустил глаза.
— Да, это правда. Меня сочли… недостаточно преданным воином джихада.
— Вы верите в джихад, Саид?
— Да. Но не в такой, когда одни убивают других, прикрываясь религией.
— То есть, идеология исламистского террора вам чужда.
— Этого я не говорил.
Константин повертел на пальце перстень.
— Что вы имеете в виду?
— Я не считаю, что убийство во имя религиозных убеждений — это идеология исламистского террора. Мы с вами понимаем под террором разные вещи. Вероятно, то, что вы называете террором, для меня не террор.
— Как вы можете охарактеризовать то, чем занимается «ХАМАС»?
— «ХАМАС» дает людям деньги, дом и еду. Он дает образование детям, одежду женщинам и работу мужчинам. Не стоит ассоциировать всех террористов-самоубийц, которые взорвались на территории Израиля во время интифад, с «ХАМАСом».
— А с террором?
— И с террором тоже не стоит. Это отчаявшиеся люди, которые идут на смерть ради того, чтобы их детям дали жалкую сумму денег.
Константин сделал пару кругов по комнате и остановился рядом со своим стулом.
— А кто платит им деньги, Саид?
— «ХАМАС», но не только. Когда людей доводят до такого состояния, что они готовы искать еду в мусорных баках и работать по пятнадцать часов в сутки ради того, чтобы накормить семью, не стоит удивляться, что это происходит. Если до людей за чертой, — Саид сделал жест, обводя комнату и, вероятно, имея в виду Израиль, — не доходят слова, то приходится действовать другими методами.
— То есть, «ХАМАС» дает людям деньги, дом и еду за то, что эти люди убивают других людей?
— Иногда эти люди предпочитают воевать за свою свободу. Это дает им слабую надежду на то, что положение вещей когда-нибудь изменится. Их волнует судьба их народа.
Саид сделал еще пару глотков из своего стакана. Появившийся охранник шепотом поинтересовался, все ли в порядке, и по просьбе Константина принес еще один стакан и графин с водой.
— Мы с вами, Саид, ступили на тонкий лед. В другой ситуации я бы продолжил дискуссию, но мы ограничены во времени. Расскажите мне о том, как вы познакомились с Мустафой и как вы появились в группировке «37».
— Мустафа преподавал в школе, где учился мой старший сын. Познакомились мы случайно, через друзей и знакомых. Он предложил мне работу, и отказаться я не смог — тогда я был на мели, у меня не было ни гроша в кармане. Кроме того, работа эта не противоречила моим взглядам и моим моральным нормам.
— Вы знали, что он связан с террором?
— Да. Но это не тот террор, о котором вы думаете.
Константин улыбнулся и присел.
— А что это за террор, Саид?
— Интеллектуальный. — Он поднял глаза. — Тот самый, которым занимаетесь и вы, и ваша организация.
— Смелое заявление, — признал Константин. — Почему вы решили что мы занимаемся интеллектуальным террором?
— Потому что бороться с террором можно только одним способом — отвечать врагу тем же.
— Предположим, мы занимаемся интеллектуальным террором. Предположим, Мустафа и его коллеги тоже занимаются интеллектуальным террором. В результате в любом случае погибают люди с обеих сторон. Почему вы думаете, что интеллектуальный террор достойнее какого-либо другого террора?
Саид поправил воротник рубашки и расстегнул две верхних пуговицы.
— Потому что, — сказал он, — все держится именно на интеллектуальном терроре. Все это решается наверху. Наверху решают, кого убивать, а кого оставлять в живых. Точно так же, как и у вас.
— Кто, на ваш взгляд, совершает более достойные поступки — наша организация или Мустафа?
— Тот, у кого хватает ума держаться в стороне. На вашей стороне, к примеру, есть много людей, которые не хотят даже слышать слово «террор». Да, они боятся террористов-смертников на улицах, скорбят, когда кто-то погибает, но держатся в стороне. А есть люди, которые не могут держаться в стороне. Скажите, почему вы здесь, а не среди тех людей, которые держатся в стороне?