— Оливия, сделай мне настой для сна, - попросила она, прежде чем подняться в комнату.
— И мне тоже надо настой, - успела вставить я. – Так переволновалась, что, наверное, не смогу заснуть.
— Да, милая, это верно. Завтра у тебя еще один тяжелый день перед примеркой! – подтвердила Лилит и направилась к лестнице.
— Доброй ночи, тётушка. Я так рада, что у меня есть вы! – я не льстила и не обманывала, когда сказала это. Если бы не чёртово замужество, уверена, мы нашли бы с ней общий язык и жили припеваючи вместе.
— Да, милая, я тоже рада, что ты провела какое-то время со мной. Но ты сильная и умная, а значит… всё будет хорошо, - она обернулась, тепло улыбнулась мне и, аккуратно ступая по ступенькам, поднялась к себе.
— Вот, леди, Оливия приготовила для вас, - Лизи подала мне кружку, исходящую паром. – Она велела пить горячим.
— Лизи, сделай себе чаю. Давай выйдем на улицу. Там так хорошо и свежо, - к удивлению моей служанки, уставшей за день, как лошадь на цыганской свадьбе, предложила я.
— Да, коне-ечно, - протянула она и заторопилась в кухню.
По дорожке вокруг дома мы шли осторожно: я несла фонарь, а Лизи две чашки. Усевшись, я поёрзала, а потом попросила её принести мне подушечку на стул. Да и для себя не забыть.
Как только она исчезла за поворотом, я вылила почти весь её чай и перелила своё сонное снадобье в её кружку.
В итоге я только делала вид, что пью остатки, а она довольно быстро выпила снотворную травку, иногда облизывая губы, видимо, недоумевала, отчего её чай имеет столь странный вкус. Но раз готовила его она сама, заподозрить что-то не удосужилась.
Когда мы улеглись в постель, я боялась одного – заснуть. Нужно было дождаться, когда моя служанка привычно засопит. Но она не засопела, а захрапела!
Аккуратно ступая по ковру, я собрала всё необходимое, что лежало в разных пока местах, добавила ко всему прочему небольшой котелок, ложку и нож, жареную домашнюю колбасу и сухарики. Спички, сухари и одно из платьев я положила во второй бурдюк. Залить его воском возможности уже не было, но кусочек сливочного масла, вдавленный в тугой узел, я надеялась, хоть немного справится и спасёт спички от промокания.
В мешок же засунула пару легких тапочек и более плотные кожаные ботики.
Подняла, представила, сколько это все будет весить, когда промокнет, и тяжело вздохнула. Присела на стул, посмотрела на Лизи, спящую крепким, можно сказать, богатырским сном, и, привязав к поясу тряпичный мешочек, вышла из комнаты.
В темном кабинете я ориентировалась достаточно, чтобы не зацепить ногой и не уронить чего-нибудь. Лунный свет хорошо освещал пол и часть стеллажей. Ключ так и висел в небольшой дверце.
Открыв её, я подумала, что тётушка утром очень расстроится. И если не она, то брат обязательно начнёт меня искать. Если умён! Или настолько умна его жена! Ведь, находясь чёрт-те где, я становлюсь невидимой бомбой замедленного действия! На его месте я бы очень тщательно следила за сестрой, которая может успеть с сынишкой раньше его.
От мужа, еле держащегося на ногах, у меня могла появиться разве что мигрень. И Данэль мог быть спокоен. А вот «на воле», на свежем воздухе я могла резво начать «размножаться»!
Подумав, я достала из мешочка десять кругляшей: монет, на которые можно было прожить пару месяцев, не больше. Думаю, это были деньги тётушки. Я не забрала и трети, значит, не совсем уж оставила её без средств.
Закрыла всё, как было, потом, оставив мешок под лестницей, вернулась в комнату, аккуратно перевернула всю постель, имитируя подобие возни, которую я могла устроить, обороняясь. Открыла окно и выкинула за него портьеру. Хотелось более красочной обстановки похищения.
Умный человек не поверит в эту постановку. Но я надеялась, что какое-то время будут думать, что меня украли.
Входная дверь закрывалась изнутри. И эту часть совсем непродуманного плана я реализовала на ходу: лестница стояла на улице с внутренней стороны забора.
Бегая по двору босиком, я аккуратно перенесла её, подставила к своему окну и поднялась на пару перекладин, чтобы она зафиксировалась. Под окно вынесла и свой мешок.
Потом вошла в дом, закрыла двери изнутри и, поднявшись в комнату, спустилась по лестнице. Классика детектива на первый взгляд складывалась идеально. Но был еще один очень шаткий момент: задние ворота, которые я открою изнутри, но не смогу закрыть.
Конюхам попадёт за это, если не поймут, что смоталась я сама. Хотя, если тётушка заставит проверить мою одежду, то найдут почти всё. В течение недели я воровала сохнущее после стирки бельё и одежду служанок. Ко всему этому у меня был мужской пиджак. Я не стала разбираться: кому он принадлежал, потому что ночью могло быть прохладно. Была ещё дырявая, но вполне себе теплая шаль. Моими в сумке были тапочки и ботинки. Да и их я только вынула из сундука, привезённого из дома брата. В этом сундуке лежали вещи, не подходящие по сезону, и Лизи его даже не разбирала.
Засов на этот раз не скрипнул: целых два дня я смазывала его маслом и раскачивала хорошенько железную скобу. Довольная своей предусмотрительностью и начитанностью, я вышла на освещенные луной мостки.
Река текла вправо. Сколько времени мне придётся провести в воде, я не представляла. Но плавала я прекрасно и этой части побега не боялась. Смущал лишь мой «багаж». В руке достаточно было держать только одну из лямок, а потом вытащить его на берег. Тонуть сразу он не должен, да и течение достаточно сильное, чтобы нести его рядом со мной.
Я сняла платье, оставшись в панталонах и в оторванной по талии рубашке. Платье я засунула в мешок последним, а вот мешочек с монетами привязала на себя. Да, выйти к людям в исподнем – так себе идея, но если утонет рюкзак, то одна такая монета, уверена, заставит человека поделиться одеждой. И черт с ней, с моей гордостью и их взглядами на оборванку.
Присев на край мостков, я спрыгнула и моментально ушла в воду по грудь. Благо, не отцепилась от рюкзака, стоящего на краю, иначе течение утащило бы меня моментально.
Рюкзак с довольно громким бульком нырнул в воду рядом. Я решила не ждать, когда кто-то проснется, и просто дала потоку уносить меня всё дальше от прежней жизни.
В первые секунды показавшаяся холодной вода вдруг стала приятной. Воздух остыл, а вот река хранила тепло. К моему удивлению, страха не было вовсе.
Сначала мешок плыл рядом, но потом я начала чувствовать, что он сильно тормозит, хоть на дно камнем и не идет. Вспомнила про два бурдюка и, надеясь, что хоть они сработают, как мячики с воздухом, погребла свободной рукой быстрее. Надеть лямки на плечи я побоялась: вдруг мешок потянет ко дну, а я не смогу развязать верёвочки на груди. А просто надеть на спину грозило потерей моего единственного имущества.
Мимо проплывали строения, высокие заборы, а потом начались ограждения, скорее всего, построенные для скота. Не знаю, сколько прошло времени, когда по правую сторону потянулись луга, а слева начался лес.
Было желание выйти. Ведь по ощущению, я была в реке не меньше часа. Да и зубы начинали стучать, руки устали, а ставший тяжеленным мешок всё больше тянул ко дну, не позволяя плыть поближе к берегу, чтобы иметь под ногами дно.
Когда слева закончился лес, я расстроилась. Он меня устраивал, как пристанище на ночь. Но это, наверное, было очень близко к городу. Поэтому, превозмогая усталость, я плыла и плыла дальше. Пока небо вдруг не начало светлеть.
Левый берег всё никак не радовал леском. Когда, наконец, показался первый жиденький пролесок, я чуть не закричала от радости. Перестала грести и легла на спину, чтобы отдохнуть перед тем, как решусь переплыть всю реку.
Как только ноги коснулись дна, я поняла, что силы мои закончились. С трудом вытащив мешок на илистый, чавкающий при каждом шаге берег, я свалилась прямо в эту скользкую грязь. Тряслись и ноги, и руки. Но радовало и вселяло надежду, что дело было сделано.
Глава 25
Лёжа в этой прибрежной грязи, я даже на какую-то секунду подумала, что спать можно и так: отдохнуть, набраться сил, плюнуть на всё, потому что все ресурсы закончились ещё в воде. Но вспомнила о спичках, о книге.
— Ну, Стефания-Мария-как там тебя дальше, нам остался ещё один рывок! – с этими словами я перевернулась на живот, вытащила ноги из хлюпкой болотины и поползла, подтягивая за собой мешок.
На полянке снова захотелось лечь, раскинутся и под утренними нежными лучиками солнца выспаться, отогреться. Но решительно встала, чтобы довести дело до конца. Болотистый берег не должен был тянуться несколько километров. Где-то должен был начаться песчаный или каменистый пляж.
Галька началась минут через десять. А ещё, к моей радости, лесок здесь становился всё гуще и гуще. Мне пришлось снова забраться в воду, и необходимость от повторного заплыва была обеспечена чистотой. Глина успела засохнуть на ногах, руках, белье и волосах. Тогда-то я и вспомнила о первом своём промахе: о мыле, взять которое не догадалась.
Но глина эта оказалась весьма интересна своими свойствами! После того как она отмывалась от кожи, последняя приобретала легкий оттенок. Заметила я это на ногах, когда стянула грязные панталоны и принялась отстирывать грязь.
Кожа под штанишками имела всё тот же привычный уже цвет сметаны, а вот ниже колена, даже если потереть песочком, держался приятный тёплый оттенок «легкого поцелуя солнца».
Развешанные на ветках мокрые платья, юбки, рубахи и шаль сохнуть не спешили. Но дневное солнце обязано было справиться.
Книга и спички, к счастью, сохранились великолепно. Там же, в бурдюке, я нашла почти сухим тоненькое платье. С радостью переоделась, спрятала книгу и спички в кустах и, выбрав относительно ровное место под деревом, заснула сном марафонца, проделавшего грандиозный, тяжелейший даже для спортсмена со стажем путь.
Проснулась оттого, что стало жарко. Тело под платьем вспотело, а во рту образовалась такая сушь, словно всю ночь я не плыла по реке, а старательно напивалась на свадьбе лучшей подруги.