Раздался зычный голос подъесаула Кременкова:
– Цельсь!
Петр поднял винтовку и прицелился. Спокойно и привычно встретил тупой взгляд чумазого красноармейца, что стоял в строю напротив него. «Прямо в лицо, – подумал штабс-капитан. – В дурной и упрямый лоб. Чтобы не мучился».
– Пли!
Беляев и остальные выстрелили. Тела повалились на землю.
– Вольно!
Некоторые из расстрелянных еще дергались и стонали, однако патронов на них пожалели. Кого-то добили штыками, кого-то – так… сбросили в ров к уже мертвым.
Беляев, скрипя зубами от брезгливости, сапогом перевернул труп застреленного им красного, а затем, охнув от усилия, столкнул его в яму. А пока отряхивался, вдруг подумал о том, каково это – вот так лишиться жизни. Не раз за столько лет, проведенных в окопах под звуками разрывающихся снарядов, он возвращался к этой мысли. Больно ли? Страшно?
– Ну-с, отставить, господин штабс-капитан, – тихо сказал он себе, ища глазами поручика Ефимцева. – Об этом мы еще подумаем. Не сейчас. Не здесь…
Январь 1920 года
– Сожгут ее, ироды, – прошептал бывший штабс-капитан Беляев и перекрестился: – Прости, Господи, нас, грешных!
Заметенная снегом река была не широка, десять – двенадцать саженей. Петр стоял на самой высокой части берега и печально смотрел туда, где над густо заснеженным лесом возвышалась церковь Святого Царевича Димитрия. «Ее глазами на нас смотрит Бог, – подумал Петр, и от этих мыслей ему стало еще тоскливее. – А если смотрит, то почему не остановит зло?»
Петр представил, как языки пожара жадно облизывают древние стены, растапливая рождественский снег; как старинные купола, не выдерживая звериной злобы, с шумом обрушиваются вниз, в самый эпицентр огня. Туда, где еще не успели сгореть остатки икон с изображением царственного мученика. Живые образы предстали перед глазами Петра, и внутри его на мгновение затеплился знакомый злой азарт. «Ну нет. Охолонись, штабс-капитан, – одернул себя Беляев. – Уже полгода, как эта война идет без тебя. Хватит… Пора домой».
Вздохнув в очередной раз, он поправил вязанку хвороста, взял в руки привязанную к саням веревку и побрел обратно, вдоль берега. Тяжело ступая по заметенной снегом лесной тропке, Петр постоянно оборачивался и следил за тем, чтобы ружье, запрятанное под сучьями, не выпало в сугроб. Вскоре он вышел к деревенской дороге, утоптанной конскими копытами, и пошел по ней, осторожно оглядываясь на замершие под снегом избы.
Деревня казалось пустой, однако Беляев знал, что большая часть ее жителей все еще оставалась здесь. Испуганные и подавленные, деревенские старались лишний раз не высовывать нос на улицу. Красные из города еще не приезжали, но все местные знали, что в соседнее Полухино неделю назад наведывались чекисты. Всю ночь полыхало зарево над лесом.
Он ждал того дня, когда в двери его дома постучат и снаружи раздастся: «Откройте, это ЧК». Видит Бог, за себя он не боялся. А боялся до дрожи в коленях за несчастную и добрую жену свою Анну и двух малолетних детей – Настю и Андрюшу. Когда он, переодетый в штатское, тайком вернулся домой, к семье, – даже тогда он знал, что рано или поздно за ним придут. И уже тогда, через старые свои связи в Москве, смог заказать одному бывшему унтер-офицеру, а ныне крупному столичному бандиту напечатать фальшивые совдеповские паспорта. Только бы до Херсона добраться, а оттуда, через местных контрабандистов, – в Белый Крым, где у доверенных лиц хранились его скудные накопления. А дальше – пароход до Стамбула, волны Черного моря и крики чаек. И новая жизнь – с чистого листа.
«Дождаться бы только документов для Ани и детей и бежать… бежать отсюда со всех ног!» – думал про себя Петр, отворяя калитку и затаскивая сани во двор.
Не дойдя до дома, он резко остановился. Ему почудилось что-то… Будто кто-то шел вслед за ним. Петр, не оборачиваясь, медленно склонился над санями и вытащил ружье. Затем резко обернулся. Никого.
Взяв хворост, Петр не сделал и пары шагов, как осознал, что худшие опасения его сбылись, – около входа виднелись чьи-то следы. «Уже?.. Не может быть! Не сейчас!» Беляев усилием воли взял себя в руки, осторожно положил вязанку в сугроб, взял ружье на изготовку и двинулся вокруг дома. Еще следы… Человеческие и лошадиные. Рядом – отпечатки полозьев саней.
Звук удара о стекло заставил его вздрогнуть. Судя по всему, он доносился со стороны гостиной. Петр направился в ту сторону. «Если потребуется, буду стрелять через окно, – решил он. – Главное, детей и Аню не зацепить».
Из дома через заиндевевшее стекло на него смотрели двое. «Кто вы?» – хотел спросить Беляев, но не решился, а только зачарованно уставился на неразличимые из-за ледяного узора лица. Он никак не мог разглядеть их черты.
С террасы послышались торопливые шаги. Следом раздался крик Анны.
– Петя! – закричала она. – Иди скорее в дом! Тебя ждет сюрприз!
Беляев опустил ружье и перевел дух, заметив, какой радостной выглядит жена. Та даже не обратила внимание на оружие, что он держал в руках.
– Ну скорее! Только тебя и ждем.
Анна склонилась над вязанкой хвороста. После нескольких тщетных попыток ее поднять она сдалась и позволила мужу внести поклажу в дом.
– Аня, кто у нас в гостях?
– Лучше будет, если ты сам это увидишь, – улыбнувшись, ответила она и скрылась в сенях.
Беляев, взвалив вязанку на плечо, отправился вслед за ней. Дом встретил его шумными голосами и топотом маленьких ножек. Анна взяла из рук супруга ружье и указала ему рукой на валенки.
– Отряхни, – велела она.
Беляев послушался и отправился в гостиную. Он шел так, словно старался оставаться незамеченным как можно дольше. Ни одна половица не скрипнула под его тяжелой поступью. Какое-то странное чувство охватило его. Ощущение неминуемого и чего-то трагичного. «Не вешайте нос, штабс-капитан, – попытался успокоить себя Беляев. – Сегодня светлый праздник, и ничего плохо в Рождество случиться не может».
– О! – раздался знакомый до боли мужской голос. – Кто тут у нас пришел? А ну покажись!
– Он сейчас придет, – весело сказала Анна.
– Беляев! – услышал Петр другой женский голос.
Беляев похолодел: его он тоже узнал.
Смысла и дальше скрываться больше не было. Беляев, свалив возле печки вязанку хвороста, отряхнул ладони и вошел в гостиную.
Стол уже был накрыт. С одной его стороны, на маленькой скамье, сидели дети, о чем-то шушукаясь. Середину же занимали гости, вокруг которых хлопотала Анна.
– Ну вот, наконец ты здесь! – Вскинув руки в радостном приветствии, мужчина встал из-за стола. На нем была застиранная гимнастерка, лишенная петлиц и знаков воинского отличия.
Петр радостно уставился на гостя – коренастого и ладного мужчину.
– Петя, – засмеялся тот, – так и будешь стоять? Может, обнимешь меня, брат?
– Миша! – выдохнул Беляев.
Он обнял гостя. Да так крепко, что Михаил Беляев невольно крякнул. Петр почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы. С младшим братом он виделся в последний раз в тысяча девятьсот пятнадцатом – во время короткого отпуска с Великой войны. Михаил не любил писать письма, а потому ни их мать, жившая в Москве, ни Петр ничего не знали о его судьбе. Известно было, что до самой революции судьба носила поручика Михаила Беляева по всему Юго-Западному фронту в составе Четвертой армии. А потом началась Гражданская, и Петру нечасто доводилось вспоминать о брате. Но когда доводилось, то Беляев-старший был готов биться об заклад, что нашел себя Михаил если не в Дикой дивизии, то уж точно в составе лихих отрядов Шкуро. Таким он всегда был – ищущим приключений и безрассудным.
– Ну вот и наши Диоскуры! – хихикнула гостья – молодая и красивая женщина. – Встретились наконец…
– Столько лет прошло, – проговорил Петр. Голос его дрогнул. – Как же я рад тебя видеть!
– Полно тебе, братец, полно, – ответил младший брат. – Нелегко вас было найти, доложу я тебе.
Совладав с эмоциями, Петр наконец повернулся к женщине, что стояла рядом с Анной и обнимала ее за талию.
– Здравствуй, Марго, – неприветливо сказал он. – Не ожидал тебя увидеть. Что ты здесь делаешь?
Ее звали Маргарита Валецкая. Она была дочерью старого друга семьи, и братья Беляевы знали ее с детства. Когда-то она была красивым и капризным ребенком, а со временем превратилась в красивую и капризную женщину – из тех, что интуитивно чувствует, как охотиться и побеждать. И даже штабс-капитан Беляев, всегда считавший себя нежно любящим мужем, не смог сдержать напора этой чувственной и умелой красавицы. Что и говорить, Маргарита Валецкая была хороша. И сейчас, спустя четыре года после их разрыва, Петр почувствовал злость и возбуждение одновременно. «Проклятие, – подумал Петр. – Надеюсь, Анна приняла Марго за новую пассию брата. Какой дьявол принес ее сюда?»
– Как это что? – воскликнул Михаил, обхватив брата за плечи. Улыбка не сходила с его губ. – Это ей мы обязаны нашей встрече, дорогой мой! Аня, моя детская любовь Марго Валецкая всегда знала все про всех. И даже сейчас, когда знать лишнее опасно, она нашла меня в промерзлой и злой Москве и рассказала, что брат вернулся домой. И вот я здесь, «аки ангел парящий».
Петр натужно улыбнулся. Никто не знал, что он вернулся в родной дом под Угличем. А Маргарита лишь кивнула в ответ, подтверждая сказанные Михаилом слова. Заметив, что хозяин дома обратил свой взор на нее, она провела языком по верхней губе.
– Давайте уже садиться за стол! – произнесла молчавшая все это время Анна.
Она взяла в руки глиняный горшочек, обернутый полотенцем.
– А давайте! – громко сказал Михаил. Он вновь занял место во главе стола. Там, где обычно сидел Петр. – Ох и славная из Аннушки вышла жена. А дети… Марго, ты посмотри только на них – какие они милые!
Настя что-то прошептала братику. Тот вскочил со скамьи, подбежал к дяде и, хихикнув, взобрался к нему на колени. Настя обежала стол и закрыла глаза Михаила маленькими ладошками, радостно вереща: