Но. После той жуткой ночи, которую они с девчонками провели в вагончике под кроватями, а с внутренней стороны двери трясся «замок» из колючей проволоки… с той ночи, в которой бесновались пьяные звери-люди, еще не выветрился страх…
Но. Ее посещала мысль об отъезде, такие разговоры все чаще звучали в стройпоезде…
Но… Все это было не важно. Рядом с Радиком она не чувствовала того самого, волнительного, вязкого трепета. Не испытала мучительно-сладкой дрожи.
Она поцеловала Радика недалеко от парковых ворот, на углу игротеки. Поцеловала быстро и невесомо, в благодарность за этот вечер, такой же быстрый и невесомый. Ей понравился вкус его губ, рассмешило его волнение, мигом слетевший апломб, но все было так легко, даже мысли, поэтому она просто поплыла дальше. Он взял ее за руку, она разрешила, и они раскачивали лодочку из ладоней на волнах городских сумерек.
Парни провели их до строительного городка и попрощались. Одного из них Лиля видела в последний раз.
А следующим вечером она влюбилась.
Грузовик вез к заменившему дом вагончику, чаю и вечернему концерту. Она смотрела на ошпаренные солнцем улицы, на людей в их сухих руслах, взгляд остановился на молодом мужчине, стройном, в элегантном светлом костюме и ярко-красной рубашке. Его рубашка так весело бы смотрелась рядом с ее любимой оранжевой кофтой. И тут она увидела его туфли. Черные, блестящие, крикливо-модные. Что делает такой мужчина в этом пыльном городе? У Лили закружилась голова. «Это он», – прошептала она, машина свернула, мужчина в блестящих туфлях исчез, а толчки не прекращались – в сердце, в желудке, в ладонях.
Это он… ее мужчина.
Засыпая, она надеялась на скорую встречу под тенью опущенных век, но ей приснилась уродливая лапа с когтистыми пальцами, скребущая по обломкам сырцового кирпича.
3. Элер
Район Кашгарка, в «яблочко» которого саданул кулак землетрясения, закрыли от посторонних. Восстановительные работы стихали лишь к ночи, а ранним утром строительный интернационал снова закатывал рукава. Большой хашар: сотни загорелых рук и горящих глаз, которые видели в руинах новый Ташкент. Кто-то – свой новый дом, в котором останется жить, создаст семью, как сделали в позднефеодальный период китайские купцы из Кашгара.
Элер понимал, что центральная часть города – да и весь Ташкент – уже никогда не будет прежней, одноэтажной, одичало-зеленой; колхозным полям и камышовым болотам придется подвинуться. Над развалинами, которые расчистили танками (во время работ башни боевых машин были мирно повернуты назад), поднимались остовы будущих многоэтажек. Воплощение национальных стилей братских республик.
– Как думаешь, у кого краше выйдет? – спросил Элер.
– Что?.. – не сразу врубился Радик. – А-а… у белорусов.
– А вот фиг тебе! У украинцев лучше!
Радик растерянно кивнул. Так быстро сдался в едва наклюнувшемся споре? Элер открыл рот, тут же закрыл. Миниатюра: рыба на песке.
Он понял, что Радик боится предстоящей разборки, но виду не подал, не упрекнул. Элеру тоже было страшновато, но то был другой страх, с примесью предвкушения справедливой расплаты: дерзких скотов надо наказать, иначе снова прижмешься спиной к стене. Даже первобытные люди во время охоты опасались мамонтов, ведь так? Главное – научиться использовать свой страх.
– Солдаты! – Элер увлек Радика за огрызок стены, изрезанной зигзагообразными трещинами.
Два армянина в пропыленной военной форме свернули к глинобитному уютному особнячку, чудом уцелевшему на правой стороне улицы. Во дворе их встречала старушка, такая же ветхая, как и жилище, приглашала на узбекском к столу. Солдат и строителей кормили всем городом. Угощали сигаретами и улыбками. В Кашгарку ведрами передавали мошхурду, маставу, чай.
– Айда, – шепнул Элер, и они продолжили путь по еще неразобранным завалам коммунальных дворов.
Черные, крытые толем крыши провалились внутрь приземистых сараев. Мазанки торчали из земли острыми обломками. Элер поднырнул под одинокую бельевую веревку, обошел присыпанную глиняной крошкой хонтахту, при виде которой вспомнил, как напугал младшую сестренку. Стукнул по столешнице и выбежал из армейской палатки с криком «Началось!». С Анорой случилась истерика, даже «скорую» вызвали. Н-да, глупо вышло, мелкая ведь впечатлительная: даже после небольших толчков все время бежала на улицу проверить, не появились ли в земле трещины. Ох и влетело ему от родителей!
– А знаешь, кто на следующей неделе прикатит? – спросил Элер.
Радик без интереса дернул подбородком: ну?
– Марсель Марсо!
– Это кто?
– Французский клоун… или мим.
– А-а.
– Кстати, в чем разница? Ты ж у нас, Рад, ближе к зрителю.
Радик нагнулся, чтобы поднять камушек, и только потом ответил:
– Мимы больше под взрослых заточены.
Через улицу бульдозер нахраписто доламывал стену, рядом пыхтели два трактора. Экскаватор грузил мусор на самосвал. На горизонте высились клювастые силуэты кранов. Друзья подождали, пока проедет дребезжащий ЗИЛ, и сквозь поднявшиеся клубы пыли перебежали на другую сторону.
Траву и листья платанов покрывала густая пыль. Сломанные ветки напоминали паучьи лапы. Бульвар дарил тень, укрытие. Справа виднелось старое узбекское кладбище. Каково было мертвым, когда трясло и подкидывало? Вот уж действительно «перевернуться в гробу»…
Скоты – Клыч и его мелкий кореш – ждали в условленном месте: прятались в дверном проеме сильно пострадавшего дома. Справа от входа болталась на единственном гвозде табличка «Стол РАСКРОЯ».
Клыч неприятно улыбнулся, поманил рукой и отступил внутрь мастерской. Элер сжал кулаки. Света просила не ввязываться (он не говорил ей о «стрелке», но она почувствовала), такая красивая и добрая, большеглазый ангел. Он сказал ей, что все будет хорошо, а потом для слов не осталось воздуха – они целовались и целовались, даже на ходу.
Да, все будет хорошо. Но только не для двух скотов в помещении. Спускать такое Элер не привык, особенно если кто-то наезжал на его друзей.
– Эл… – начал было Радик.
Элер глянул на друга и подмигнул:
– Ща по-быстрому все решим и к девчонкам на стройку рванем. Беру на себя здоровенького.
Радик перестал терзать пальцами нижнюю пуговицу рубашки и нарочито невозмутимо кивнул. Сжал зубы, изображая решительность. «Уже неплохо, – подумал Элер. – Рад справится. Должен». Контролировать страх – первый шаг к победе над ним. Ведь его друг боится не этих скотов, а того, что его трусость выплеснется наружу. Боится позора. Как когда-то и сам Элер, в школе, где его и еще парочку ребят гнобила шайка старшеклассников: ставила к коридорной стене и прописывала пендели. А потом случилось маленькое чудо. Одноклассник Элера ответил обидчикам, отважно шагнул под градом стрел, словно древний самурай, ведомый верностью и долгом (книги о самураях любил отец Элера), и его примером заразились другие, чьи колени еще секунду назад стучали друг о дружку. Элер вступил в бой последним, устыдившись собственного страха. Отлип от стены и повернулся к страху лицом. И в этом сражении истаяла его трусость, а он вырос в Воина, ярость которого не уступала тому, кто первым проявил бесстрашие. Книги и опыт не врут: путь к доблести часто лежит через стыд. Проверенный временем кодекс. Сработает и с Радиком.
Элер ступил в проем без двери. Коснулся костяшками кулака раскрошившейся кромки необожженного кирпича.
«Какие планы на завтра?» – спросил он Свету, когда они расставались.
«Жить и любить», – ответила она.
Элер сморгнул: не сейчас.
Если не считать кирпичного и деревянного лома, в мастерской было пусто. Все вещи вынесли хозяева или мародеры, кто знает. Патрули ввели после случаев воровства. Пол в дальней части помещения обвалился в подвал. Темнота в дыре выглядела зловеще. Не самая мудрая мысль – драться здесь, но ведь не делиться же ею со скотами.
Клыч хищно осклабился, обнажив желтые зубы.
– Ну что, актеришки…
Элер не дал ему договорить. Влепил кулаком в нос, а потом добавил, уже падающему, в ухо. Второй удар вышел слабым – кулак чиркнул, а не впечатался, – но первым Элер мог гордиться. Мог, но не стал: рано.
Он подскочил к корешу Клыча. Тот вскинул к лицу руки. Элер со всей дури приложился коленом в пах. Плосколицый болезненно взвыл и рухнул на колени, схватившись руками за промежность. Элер пнул его под ребра, еще раз, и еще, парень опрокинулся на пол и сжался в клубок, будто кучка тряпичного мусора. По пыльным щекам текли слезы.
Элер замахнулся для нового удара, но решил, что хватит. С этого – вполне. Он повернулся к Клычу, который поднимался на ноги с невесть откуда взявшимся металлическим прутом в руке. Недоделанный самурай с расквашенным в кровавую юшку носом.
Элер бросил короткий взгляд на Радика. Друг застыл с приоткрытым ртом на фоне светлого прямоугольника дверного проема. Что на его лице? Восхищение или страх? Куда он смотрит?
Времени на размышления не было. Элер саданул Клычу ногой. Подошва мощно въехала в солнечное сплетение. Прут брякнул о пол. Противник повалился рядом с дырой.
– Сука, – выдохнул он, пытаясь подняться. Следовало отдать Клычу должное.
– Лежать! – рявкнул Элер.
Скот послушался.
– Ну что, фраер, так нормально? – Элер присел на корточки. – Аргументы ясны?
Клыч коротко кивнул, слизал с верхней губы кровь. Элер посмотрел на второго.
– А тебе, ущербный?
Кивок, тихий скулеж. У этого можно было и не спрашивать, еще долго яички баюкать будет. Как сказал бы всякий самурай, внезапность – решающий козырь.
– Вот и славно.
Элер хлопнул по коленям и уже собирался позвать Радика (свой страх друг не победил, все произошло слишком быстро даже для самого Элера, так пускай хотя бы насладится унижением ублюдков), когда услышал странный звук, усиливающийся, вытекающий из провала. Звук был мелодичным и звонким, словно льющийся по огромному рогу, от узкой части к широкой. Он напугал Элера до чертиков, как если бы ласковый голос позвал его из раскопанной могилы.