Самая страшная книга 2018 — страница 36 из 100

В нем заманчиво и ало плеснулась настойка. «Брусничная, из хозяйкиных запасов», – подумала Домна и расторопно накинула на клеенку свежую салфетку.

Графинчик опустился на середину стола, рядом появилась большая груша, карамельки. Аниска, которая вскочила при появлении «гады», затопталась на месте, не сводя глаз с угощения. Охоча девка до сластей. Как бы однажды они ей поперек горла не встали…

– Выпейте за новорожденного, – манерно, в нос, сказала Адка. – Да хранит Господь мать и дитя.

Домна наложила размашистый крест, моргнула Аниске: ну чего ты, дурища, порядку не знаешь? Горничная быстро и мелко перекрестилась.

– Премного благодарны, Аделаида Исаевна, да не оставят небеса и вас своей милостью, – пропела Домна. – А то бы присели с нами. Ведь почитай сутки на ногах.

Меж тем острые и пронырливые глаза Домны исподтишка так и впивались в припухшие губы экономки, в прядки, которые выпали из прически. С чего бы это ей так угождать прислуге? Не иначе задумала что-то… Но все их хитрости – экономок, ключниц, горничных, судомоек – у Домны как на ладони. Хозяйка-то еще месяца два в постели проваляется. Такой бутуз, поди, поизорвал ей там все… Аристарху же свет Петровичу одному не спится. Вот и юлит Адка, заискивает. Боится, что Домна донесет хозяйке. Как не раз бывало.

– Почему бы и не присесть? – уже нормально, по-человечески, без гнусавости, сказала Адка и смахнула несуществовавшую пыль с табурета. Уселась и задорно предложила:

– Ну что, по первой?

Домна разлила настойку, пошевелила толстыми губами и опрокинула стаканчик. Эх, крепко зелье… Уж не подмешала ли чего в настойку эта Адка? Сама-то даже не пригубила.

Кухарка захрустела карамелькой. Хрупанье звоном отдалось в полегчавшей голове, перед глазами поплыли радужные пятна. И все же Домна поинтересовалась:

– А вы сами-то чего ж, Аделаида Исаевна?

– Так кровя… Как вы, Домна Егоровна, научили, острого и горячительного остерегаюсь, – ответила Адка и тем самым без масла влезла в Домнину душу.

«Как же, кровя у нее…» – подумала Домна, но не смогла не подобреть.

– А еще одна, дай бог, не последняя, – весело сказала она и снова налила. А потом еще.

Когда графинчик опустел, Аниска устроила локти прямо на столе, уронила на них русую, в завитых кудельках голову. Раздался посвист, какой можно услышать, когда малец наиграется и заснет. Домна и Адка засмеялись. И вот тут-то «гада» проявила себя. Спросила:

– Домна Егоровна, а почему болтают, что в доме нечисть завелась? И вроде бы от нее хозяйские жены мрут?

Другой бы раз Домна нажаловалась на экономку хозяину, но только не этой ночью. Что тут говорить, улестила ей «гада», растопила душеньку. От наливки да ласковых слов слетели запоры с Домниного языка.

– Пусть болтают. А вы не слушайте. Помстится что – не смотрите. Да молитовки не забывайте.

– Что, что, Домна Егоровна, помститься может? – Адка уставила на кухарку расширенные зрачки.

Эвон как экономку разобрало-то… Не иначе заметила чего… А, пущай знает! Мож, поостережется.

– Десять годков тому назад наш Аристарх Петрович заладил щупать бока судомойке Стешке. Красивая бабенка… была. Волосы короной, глаза звездами. За ночь так мог заездить ее, что Стешка нараскоряку в кухню вползала. Первая жена Аристарха все не беременела, а вот Стешка мигом мыша словила. Ей позволили рожать, я и приняла байстрючку. Вот этими руками… – взгрустнула Домна. Поднялась с места, подошла к ларю с картошкой и вытащила уже свой графинчик. С беленькой. Налила себе и Адке. Змеюка, видать, про свои кровя забыла и махнула полстаканчика.

– Дальше, дальше-то что? – спросила Адка, затаив дыхание.

– Знамо что… почитай, два раза в год я Стешке помогала плод изгнать. По наущению тогдашней жены Аристарха Петровича. Стешкина девка росла, лицом вся в отца. А умом – невесть в кого, к тому же немая. Пока однажды Стешка не заупрямилась, отказалась отвар пить. С чего бы? Тут я и дозналась, что нагуляла она. Не от нашего благодетеля плод оказался. Вестимо, я донесла. Должен же в этом доме порядок быть? Аристарх Петрович распорядился прогнать изменщицу вместе с девчонкой, Зойкой ее звали. Ну, дворник и вытолкал Стешку взашей. Она узлы бросила, в каретный сарай зашла. И там… – Домна выкатила из-под пухлых век темные глаза, ее голос упал до хриплого шепота: – Руки на себя наложила!

– Как?! – выкрикнула Адка и сглотнула слюну.

Кухарка усмехнулась одобрительно:

– А вы, Аделаида Исаевна, гляжу, охочи до таких историй…

А потом все же рассказала:

– Повесилась она. Не пожалела ни дитя, которое вот-вот должно родиться, ни девчонку свою убогую. Служивых и чиновных понаехало – не счесть. Все расспрашивали да вынюхивали. Только с тех пор, как зайдешь со свету в темную комнату, так и блазнится: висит удавленница, раскачивается. Потом глаза открывает, а они ровно тухлый куриный белок, и смотрит на тебя. Или поманит. Коли поманила – беда. Сам вскоре приберешься. Так со всеми женами нашего благодетеля случилось, – закончила Домна и вдруг по-трезвому строго прикрикнула: – А ну, говорите, Аделаида Исаевна, видели вы ее?

– Видела… – захныкала Адка. – Вот вышла от Аристарха Петровича, он меня звал постель ему разложить, а она тут и колышется в воздухе.

– Манила? – продолжила допытывать Домна.

«Гада» помотала головой так, что слезы в разные стороны брызнули.

– А чего вы добавили в наливку? – еще больше посуровела кухарка.

– Спи-и-рту… – заныла Адка, скривив рожу и враз потеряв привлекательность.

– Другой раз спирт в склянке приносите, – буркнула Домна. – Засиделись мы. Однако нужно позвать кормилицу, ей скоро младенца питать. Скажите-ка ей, Аделаида Исаевна, чтобы шла сюда. Чаю с молоком налью, булок вчерашних дам. Да порошочку, чтоб грудь полна была.

Адка не захотела уходить, вытаращила испуганные глаза.

– Да не бойтесь вы… Морок-то безвредный. Пока не поманит. Ну, конечно, неприятно… А что делать? Идите себе да молитовку шепчите. Ступайте, я кормилице чаю поставлю.

Но «гада» нашла удобный для себя выход: растолкала Аниску, которая уже вовсю храпела, потащила девку из людской.

Домна усмехнулась. Только она одна ничего не боялась. Ни морока покойной Стешки, ни ее погубителя Аристарха Петровича. Потому что Домне была дана власть. Кем – она сама себе боялась признаться.

3

Большая Зойка встрепенулась, просыпаясь. И вовремя: из детcкой только что вышла дородная кормилица.

Рядом семенила высокая тонкая дама с растрепанной прической и что-то наставительно шептала толстухе.

Из покоев хозяйки донесся слабый голос: «Ада… Ада… воды дай. Моченьки нету…» Высокая дама скользнула за розовую створку, увещевая вполголоса: «Светлана Федоровна, голубушка, нельзя вам воды. Доктор не велел. Грудь разбарабанит, что тогда делать будем? Давайте я вам губки смочу».

Большая Зойка обрадовалась: всяко лучше порешить младенца прежде хозяйки. Эй, Маленькая, не оплошай, не подведи!

Умница Зоинька отлепилась от стены и просочилась в чуть приоткрытую дверь детской. Большая вместе с Маленькой ощутила тепло от изразцовой печи, полюбовалась на лаковую кроватку, помяла в ладони шерстяное одеяло, подула на невесомые кружева. А вот ребенок Зойкам не понравился. Красный и сморщенный. Кислым воняет.

Ну, Маленькая, давай. Убей это страшилище. Выжми жизнь из ублюдка. Изничтожь отродье, хуже всякого байстрюка!

Большая тихонько застонала от удовольствия, когда черный, твердый, как железо, палец Маленькой вонзился ребенку в глаз. Он и не крикнул, только вздрогнули ножки под шелковой пеленкой.

Зоинька потянула за пеленку, выволокла труп из кроватки.

Что ты делаешь, Маленькая?.. Заче-е-ем? С ума сошла? Под кроваткой его все равно найдут. Сумасшедшая… Точно, сумасшедшая! Дрянь! Ты мне не нужна! Можешь не возвращаться вовсе. Паскуда, как говорила кухарка Домна. Выродок.

Прикрылась кружевцами, так что, думаешь, настоящим ребенком стала?! Вон кормилица идет. Она сейчас тебя вышвырнет из дому. А дворник Софрон со двора выметет.

Кормилица тряслась, как осинов лист на ветру. А… Зойкину мамоньку увидала. Дурища. Разве непонятно, что ее давно похоронили, а могилка сровнялась с землей.

Но мамонька все сюда таскается, не может позабыть дом. Потому что тоже дурища. Поменьше бы мужикам подставлялась. Или Домнин отвар пила. Тогда бы жила здесь. И Зойка при ней.

Кормилица нагнулась к колыбельке, рукой отвела кружевца. Побледнела. Снова закрыла накидкой личико Маленькой. Оглянулась, попятилась и рухнула на пол. Аж стол и стулья подпрыгнули. Как забавно-то получилось! Молодец, Зоинька! Умница, Маленькая!

О! Хозяйка, Светлана Федоровна, третья жена Аристарха Петровича, сюда плетется. Согнулась в три погибели, стонет. Край рубахи в красном. Неряха. Ой, что сейчас будет!

На кормилицу даже не посмотрела, сдернула накидочку. Широко, как пойманная щука, раскрыла рот.

Большая Зойка развеселилась.

Лысая, с облезшей кожей, двумя дырками вместо носа, Маленькая смотрела на Светлану Федоровну глазами-пуговицами, щерила беззубую черную пасть.

Ну что ж ты, хозяйка, застыла? Целуй своего ребенка, прижимай к груди! Не хочешь?

Маленькая выпала из рук Светланы Федоровны, которая осела на пол рядом с кормилицей.

Зоинька-затейница выпуталась из шелков, выкатила из-под кроватки мертвого ребенка, закутала его в пеленки, как могла. А сама забилась под кресло.

Хозяйка очнулась первой, и не скажешь, что дохлячка. Схватила шелковый сверток, подползла к печке, открыла голой рукой чугунную дверцу. От ее пальцев поднялся едкий дымок. Но Светлана Федоровна ровно ничего не заметила. Взяла и сунула тельце в пеленках прямо в огонь. А руки от пламени не отдернула, дурища, зашлась в визге.

Влетела та высокая тонкая дама, которая появилась в доме месяц назад и откликалась на Аду.

Зойкам стало весело, хоть пляши: уж так громко орали дамы в два голоса!

Дальше все будет неинтересно. И Большая угнездилась спать. Но Маленькую позвать не забыла. Ну, погорячилась, когда прогоняла. Им поодиночке никак нельзя.