В леднике было промозгло и темно. Под скалу пришлось спускаться по трем большим вырубленным в камне ступеням (бум! бум! бум! – спустился Андрей). Ксюша усадила его в угол. У стены стоял деревянный ларь – там нашлись свечи, консервы, сушеная рыба, макароны, шоколад и две бутылки водки.
– Далась же всем эта водка! – бурчала Ксюша, перетаскивая добычу в дом. Прежде чем закрыть тяжелую скрипучую дверь под скалу, она долго смотрела на Андрея, мертво сидевшего в углу. Голова его упала на плечо, из-под приоткрывшихся век в свете фонарика блестели белки глаз. Ксюша подумала, что непременно нужно сказать что-то значительное.
– Прощай, прекрасный мальчик, – начала она неловко, – я тебя… – а дальше не получалось сказать, потому что «любила» или «могла полюбить» после вчерашнего вечера вызывали сомнения, – никогда не забуду, – с усилием закончила она.
Закрыла дверь. Потом вспомнила ночные стуки и крапивные листья на лестнице, вернулась и подперла ее сломанным веслом, которое нашла неподалеку в траве, морщась от собственной глупости.
Генератор был старый, еще советский, его зеленая облупившаяся краска наводила на мысли о танках, автоматах и вороватых прапорщиках. Завести его не удалось, хотя Ксюша долго прыгала вокруг, говорила ему ласковые слова и даже вроде бы нашла, куда заливать бензин и масло. Она плюнула и вернулась в дом.
Мрачно съела кильку в томате и полшоколадки. Допила воду. Вытряхнула на пол Андреев рюкзак – нашла пакет с луком и картошкой, моток веревки («зачем ему??» – спросила она Муклу), джинсы, свитер, носки («бедный мальчик не хотел мерзнуть!» – всхлипнула).
Сквозь слезы Ксюша увидела футляр на молнии. Расстегнула – и ахнула от радости: ключ от лодки! Там же, проложенные ватой, лежали три большие целые ампулы. «Калипсол» – прочитала Ксюша, но это ей совершенно ничего не сказало.
– Была такая нимфа Калипсо, тоже жила на острове, – просветила она необразованную куклу. Та смотрела в пространство все с тем же лукавым равнодушием.
– Может, Андрей тайно болел? Поэтому так странно себя вел? Не надо было на него обижаться и злиться, нельзя!
Ксюша взяла помятое, но вроде чистое (она понюхала) цинковое ведро и пару пустых бутылок. Сунула в карман ключи от лодки. Несколько минут изучала лоцманскую карту на стене – до земли было навскидку километров пятнадцать.
– А до ближайшего острова, который называется – не смейся – Еловый Буян – километра три. Лишь бы лодка завелась.
Лодка не заводилась. Ксюша все делала, как до этого Андрей, – поворачивала ключ, тянула за тросик. Но Андрею мотор говорил бу-бу-бу и начинал рокотать, а Ксюше – молчал.
– Ну чего не заводишься? – спросила она лодку. – Принципиальная? Ладно, потом еще попробую, я тебя дожму! Или вообще на веслах…
Родник нашелся легко. Голубоватая ледяная вода струилась из углубления в камне, потом уходила в мох, в черничные заросли, разливалась ручейком. Ксюша встала на колени и долго пила, вытягивая губы трубочкой и хлюпая. От воды заломило зубы, в голове стало звонко и ясно. Ксюша вдруг почти поняла что-то важное про вчерашний день, но мысль не успела оформиться – она подняла глаза от воды и увидела лося.
Тот стоял, наклонив голову и глядя на Ксюшу исподлобья. Лось был огромный, непонятно было, как он подошел настолько близко, а Ксюша не заметила. Он переступил с ноги на ногу, под бурой шкурой перекатились мощные мышцы. Фыркнул, раздувая ноздри. И Ксюша сбросила оцепенение, взвизгнула, вскочила и побежала. Через лес, через камни, вниз по гранитной горке – вот лестница смотровой вышки, ржавая, гнутая, но можно залезть. Ксюша подпрыгнула, уцепилась, зашипела, потому что ржавчина драла руку сквозь повязку. Подтянулась (страх помог), вскарабкалась, полезла вверх, оглядываясь на деревья. Лось, кажется, не стал за нею бежать.
Ржавые стены были исписаны, исцарапаны когда-то побывавшими здесь туристами – «Колян 1969», «Миша + Светуля», «туристический клуб „Выборгское Наследие“ в походе по местам Боевой Славы – 1991».
– Почему же сейчас никто не приплывает? – спросила Ксюша. Надписи не ответили.
– И откуда взялся лось? – продолжила она, распрямляясь во весь рост и осматривая остров, море, далекую полоску земли. – Пришел по льду, как тот, из истории дяди Ле… да фиг с ним? Да он бы тут давно с голоду подох, в двух километрах чахлого леса!
Мир вокруг был огромным, полным света, дул ласковый свежий ветерок, у горизонта проходил сухогруз, а может, военный какой-то корабль. Ксюша поправила волосы, вздохнула.
– Не буду бояться, – сказала она решительно. – Еды хватит на пару недель. Вода бьет из скалы. Растут ягоды, грибы наверняка есть. Лодка заведется, или можно на веслах попробовать. Или туристы какие-нибудь приплывут, спасут. Все исправится… кроме Андрюши. А лось – ну что лось. Не медведь же.
Она слезла с вышки. Огромная металлическая конструкция чуть дрожала. Вернулась к ручью, набрала воды. Лося не было, и даже отпечатков копыт найти не удалось.
Вечером пошел холодный мелкий дождь, перешел в ливень. Выбегая в туалет, Ксюша накрывалась Андреевым дождевиком, но все равно промокала и дрожала. Можно было и не бегать, но ведро было всего одно – а воду ведь в него потом уже не наберешь. Стемнело, опять поднялся ветер. Ксюша зажгла три свечки, сидела на диване, обнимая Муклу, и пыталась читать пыльную старую книжку «Навигация и лоция», найденную на полке. Был еще «Учебник пчеловода», но там страницы сильно выцвели. Зато из него выпала познавательная церковная брошюра «Поминовение усопших», в которой Ксюша прочитала, что душа Андрея сейчас скитается вокруг домика и ищет тело, как птица – гнездо. От этой мысли было еще неуютнее.
– Ну что за незадача! – с досадой сказала Ксюша Мукле, понимая, что сейчас ей снова придется бежать в ночной ливень. – Консерва просроченная попалась, что ли?
В луче фонарика струи дождя казались серебряной светящейся пряжей. Крапива гнулась от ветра, шумели, потрескивая, сосны, гудел металл обзорной вышки. Луч выхватил из мрака и дождя человеческую фигуру и тут же уперся в груду камней, покрытую мхом – ту самую, что так нехорошо вчера двигалась. Ксюша подскочила от неожиданности и острого, животного ужаса, но тут же повела фонариком, надеясь, что ей показалось. Фигура – темная, небольшая – стояла у каменной горки. Ксюша шагнула ближе – и поняла, что дождь просто огибает пустоту в форме человека, а плотности у этой темноты нет, и сквозь нее виднеются мох, камни, высокие метелки зверобоя. Фонарик ходил ходуном в Ксюшиной руке.
– Андрюша, – позвала она хрипло. – Это ты?
Но тут фигура обернулась, сдвинулась и Ксюша, сдавленно закричав, бросилась обратно в дом. Заперлась на замок и щеколду, плакала от страха и беспомощности, не могла унять дрожь. Потом заставила себя выпить пару глотков водки и все-таки уснула, не раздеваясь и не гася свечей.
Утром, затравленно оглядываясь, она отправилась к лодке. Она гладила мотор и умоляла его завестись. Она подливала бензин из канистры в отверстия, казалось, для этого предназначенные. Она дергала за трос и протирала кожух. Просила помощи у духов острова и читала «Отче наш» (сколько помнила, строчки три). А часа через полтора, отчаявшись и грязно ругаясь, она лягнула чертов мотор подошвой кроссовки, несильно, а он отвалился от стенки, на которой был закреплен («транец» – зачем-то вспомнила Ксюша) и со всплеском ушел в воду.
– Ну, так совсем уж нечестно, – сказала она, разглядывая, как мотор темнеет на дне, неглубоко, всего в метре от поверхности, как поднимаются от него пузырьки жемчужными цепочками и расходится по воде радужная бензиновая пленка.
Ксюша никогда не пробовала грести веслами. Она отвязала лодку, оттолкнулась от причала, подняла концы весел к груди.
– Что ж, в конце концов путь – вся цель гребцов! – напевала она для бодрости, выгребая за мысок, которым кончалась эта часть острова. И тут лодку подхватило течением.
Ксюша гребла отчаянно, выбиваясь из сил, пока не уронила весло. Сняла второе с уключины, пытаясь подтянуть первое – потеряла равновесие и выпала из лодки.
На пару секунд показалось, что поверхность воды держала ее, не проваливалась, будто лежала Ксюша на гибком прозрачном льду и смотрела, как в глубине качаются водоросли и прячется под камень стайка серебристых рыбешек.
– Вот это да, – сказала она, но тут же странное чувство пропало, и она ухнула в ледяную воду. Было неглубоко, но она тут же ушибла лодыжку о булыжник на дне, нахлебалась соленой воды до рези в груди и промерзла до костей. Спасти удалось только одно весло, второе, издевательски покачиваясь, уплыло слишком далеко.
Ксюша добрела до берега, таща лодку за веревку; стуча зубами, выбралась на камни. Непослушными пальцами привязала лодку к стволу коренастой сосенки, склонившейся над берегом. Побрела к домику, пытаясь справиться с дрожью, – казалось, что легкие сжались, воздухом было не надышаться. Тропинка вела мимо той самой страшной горы камней, мох заколебался, дрогнул, послышался тихий вздох, но Ксюша показала камням средний палец (фак ю, да-да-да!) и потопала дальше.
– Да и что там за призрак-то? – рассуждала она, переодевшись в сухое, согревшись и напившись водки (так и привыкнуть недолго, а женский алкоголизм не лечится, хотя можно подумать, что лечится мужской).
– Чертовщина вся у той горы булыжников. Значит, надо ее разворошить и посмотреть! Может, там пиратский сундук какой с проклятым сокровищем!
В сенях стояла лопата, на стене висел тупой, но тяжелый пожарный топорик. Ксюша экипировалась, намахнула еще полстакана и пошла разбираться с потусторонними явлениями. Развиднелось, солнышко висело над горизонтом, не горячее, но яркое. Невдалеке прошел катер, Ксюша бросила лопату, которой подрезала мох под камнями, побежала на берег, прыгать-кричать-размахивать руками. Но с катера ее не заметили.
Она выместила досаду на своей раскопке. Рубила мох, как рыхлую шкуру большого зеленого зверя. Откатила почерневший камень, второй, третий. Под ними показалось серое, гладкое – плотно завернутый полиэтилен, в котором что-то темнело, покрывало поверхность изнутри коричнево-желтыми разводами.