Заканчивая разговор, Лена знает, что отец ничем не поможет Славику, исправить ситуацию способна только она. В открытое окно влетает ветер. Часы тикают. Ведут свой отсчет в этой стылой тишине.
Скованными морозом руками, тонкими, точно паучьи лапки, Лена вырывает чистые листы из блокнота для записей и выводит на каждом: «ОБЪЯВЛЕНИЕ».
Следом пишет:
«Пропал мальчик восемнадцати лет. Глаза карие, волосы соломенные, курчавые. Большой мясистый нос. Хорошо развит, эрудирован. Отличник. Походка твердая. Мы страдаем. Носит в основном кроссовки, джинсы, спортивную куртку. Сделаем все, что скажете. Верните внука!»
Правая рука отказывает, и тогда Лена пишет левой. Времени, конечно, уходит больше, да и получаются одни лишь каракули, но это не важно: они поймут.
Подставив руки под струю горячей воды, Лена ощущает, как они размягчаются, вновь обретая способность шевелиться, видит, как вздуваются синие вены. Руки приходят в боевую готовность, теперь они хотят разрядки…
Она варит сахарный сироп, а из оставшегося после рулета теста скатывает шарики величиной с грецкий орех. Кладет шарики на противень, расплющивает их кулаком и ставит в духовку на пару минут. Важно знать: нельзя доводить сироп до золотистого цвета, потому что в этом случае он быстро загустеет и превратится в карамель.
Лена добавляет в варящееся сахарное месиво мятную эссенцию, а потом поливает получившимся раствором выложенную на решетку выпечку. Глазурь застывает на глазах, и вот мятные пряники пополняют строй готовых блюд на кухонной тумбе.
Она чувствует себя разбитым сырым яйцом. Выглядит примерно так же. Надевая пальто на ночную сорочку, краешком глаза замечает одно из чудищ, которое задержалось после ночного визита. Оно каким-то образом забралось в зеркало и теперь взирает на нее оттуда. Лицо существа как луна, морщины – словно кратеры, такие глубокие, что в них можно даже спрятать какие-нибудь предметы. Глаза красные, воспаленные. Кожа половой тряпкой свисает с подбородка и щек, тянется к земле.
Никакое это не чудище, а не кто иной как она сама. Такая утомленная, измотанная.
Лена сует в карман деньги и найденный в тумбочке тюбик клея, молясь, чтобы тот оказался незасохшим, и с кипой объявлений под мышкой выходит из дома. Ей плевать на то, что она забыла дома трость. Плевать на то, что мороз кусает голые ноги. Абсолютно безразлично, что она второпях не додумалась обуться в сапоги и бредет по снегу в домашних тапочках.
К фонарю на краю улицы Лена лепит объявление о пропаже Славика. Сугробы по обеим сторонам дороги огромные, точно горы суфле.
В городе явно происходит что-то ужасное. Все вокруг кажется неправдоподобным, гротескным. Она идет мимо гаражей, которые то вздымаются, то опадают, чем походят на грудь впавшего в спячку великана. Один из них перевернут, на том месте, где должна быть крыша, чернеют каменные блоки фундамента, в дверном проеме видна красная машина с разбитыми стеклами, лежащая вверх тормашками на потолке. Но стоит только Лене взглянуть на гаражи, как они становятся прежними. А когда она отводит глаза, они вновь шевелятся, елозят, оборачиваются вокруг своей оси.
За дни, что Лена провела дома, Берильск как будто исказился. Преобразовался. Улицы вырастают друг из друга в некой телескопической перспективе, как будто смотришь на них через глазок в двери, прислоненный к другому глазку.
Цвета померкли, вылиняли, стерлись. Монохромная серость расползается по кварталам, как грязное пятно на яркой одежде, заглатывая все на своем пути: дома, вывески на магазинах, рекламные плакаты, автомобили и людей. Все, кого встречает Лена, имеют одинаковые серые лица, запавшие глаза, искривленные печалью рты. Люди, как и она, развешивают объявления на зданиях, запихивают под дворники машин, бросают в воздух, давая ветру возможность разнести их по району. Телефонные линии перегружены.
Что-то чужое ощущается в воздухе, враждебное. Какая-то холодная отстраненность. Какое-то звенящее отчаяние.
Уныние. Безнадега. Угнетение. Скрытое под пологом меланхолии беспокойство. Пульсирующая горечью ипохондрия.
В почтовом отделении очередь. Никто не разговаривает, никто не приветствует знакомых и не справляется о здоровье. Кассир за стеклянным окошком молча отпускает клиентов, вручая им вместе с покупками отпечатанные на компьютере предложения о выгодных кредитах или акциях в супермаркетах на приобретение по сниженной цене пыточных орудий. О туристических поездках в Бермудский треугольник с билетом в один конец. О появлении нового сильнодействующего наркотического средства – телефонного аппарата, в таких афишках написано: «Опомнитесь! Телефон отнимает ваши жизни. Телефон убивает».
Когда Лена подходит к кассе, конвертов уже практически нет. Она забирает оставшиеся. За ней – очередь до самых дверей. Зомби, выстроившиеся в ряд. Голодными глазами глядят они на хиленькую пачку конвертов, прижатых к груди. Кто-то идет следом за ней, а кто-то преграждает ей путь.
– Прочь, – шипит она, пряча сокровище под пальто, и что-то в ее взгляде если и не отпугивает, то заставляет их отступить. Как шакалы, они разбредаются по помещению. Как упыри, они следят за каждым ее шагом из темных углов.
Лена вдруг ясно ощущает подъем сил. Мысль о том, что на карту поставлена жизнь внука, наполняет ее странным очарованием. За общественным столом она пишет письма. У нее нет с собой бумаги, поэтому мольбы о возврате Славика она выводит прямо на оборотной стороне конвертов. На лицевой части указывает первые пришедшие в голову адреса.
Внезапно тишина взрывается шелестом голосов.
– Они идут, – шепчутся люди.
Некто говорит: Они – это новое правительство. Кто-то заявляет, что Они – это скопление всех переживаний, провалившихся надежд, сплетение неоправданной боли и дурных эмоций, клубок обид, пустых обещаний и оставленных без ответа вопросов.
Они из чужеродных миров. Они – это новые боги. Люди судачат о постройке новых церквей.
Лена отправляет исписанные конверты в ящик для приемки писем и спешит домой, ей во что бы то ни стало нужно успеть передать послание именно Им. Снег скрипит под ногами неестественно громко.
Улицы пусты, машины брошены прямо посреди дороги, неработающие магазины хлопают открытыми дверями. Серость плесенью покрыла каждый клочок города, который похож на старую потрескавшуюся фотографию, на копию, снятую с копии на еле дышащем ксероксе. Окна многоэтажек заполонили лица. Напряженные и испуганные, они ждут прибытия диктаторской хунты, совершившей переворот в Берильске.
Приближаясь к дому, Лена слышит колокольный звон, непривычный и неправильный, совсем не церковный. Это звон столкнувшихся миров. Звуковая волна идет из долины на горизонте, стены домов резонируют.
Стрелки часов замирают на пяти, и, сбрасывая с себя пальто, Лена бубнит: «В доме у дороги ровно в пять День Пряников придет опять».
Она выкладывает на столе лицо из мятных пряников – продолговатое, с крупным подбородком. А земля сотрясается от шагов исполинов.
Разрезает пирог полукругом, так что получается улыбающийся рот. Свет преломляется, лампочки трещат от напряжения, из розеток вылетают искры. Плита, паникуя, выпускает из конфорок языки пламени.
Место глаз занимают морковные шарики в белой глазури с изюминкой посередине. Посуда в этот миг дребезжит в шкафах.
Нос заменяет мясной рулет. Большой мясистый нос. В окно видны восстающие над крышами домов смоляно-черные тени.
Бровями служат две веточки кинзы, а куриные крылышки, запеченные в духовке, становятся волосами. Воздух подрагивает и, обретая цвет морской синевы, становится видимым, реальность словно выворачивается наизнанку. Как будто глядишь на мир через дверной глазок, скрытый за другим глазком.
Когда Они входят в город, у Лены все готово. На столе – улыбчивый мальчик с удивленными карими глазами, крупным носом и курчавыми соломенного оттенка волосами. Вот он, ее Славик. Созданный с любовью и надеждой на безоблачное будущее.
– Все будет хорошо, – говорит ему Лена.
Это лицо – для них. Чтобы они знали, кого нужно вернуть. Чтобы поняли, что она не намерена отступать. Лена находит в записной книжке нужное имя. Набирает номер, вертя телефонный диск трясущимися пальцами, и, дождавшись ответа, говорит в трубку:
– Мы поклоняемся святыням, но дары волхвов не видели ни разу.
– Мама, это ты?
– Если вы тоже, то приходите к шести утра на службу в Пятизнаменный храм. Будет душевно и весело, особенно когда жертву вздернут под самый купол.
– Мама, что ты несешь? – Света плачет.
Лена тоже плачет. Голос ломается от раздирающих ее чувств.
– Мы вернем его, Света! – кричит она.
Гигантская тень наклоняется к разбитому окну, заглядывает внутрь. Изъеденная космическим мраком морда клубится черным дымом. Существо видит послание, оставленное на столе, однако оно смеется, словно воспринимает Ленино обращение как шутку. Смеется над старой измученной женщиной, сделавшей из аппетитных блюд собственного внука.
Вибрирующая от хохота воздушная волна обдает Лену, взметает ее волосы, достигает стола.
Лена кричит, когда трубка насмехается над ней короткими гудками:
– Слышишь? Мы вернем его!
Исполин движется дальше, Лена провожает огромное нечто вытаращенными глазами. И после его ухода пряничное лицо на столе произносит:
– Бабушка?
Станислав Минин
Благодарности
Спасибо за помощь и поддержку людям, без которых эта книга никогда бы не нашла своих читателей.
Читательская таргет-группа:
Татьяна Иванова
Евгений Чернявский
Татьяна Янушко
Александр Павлов
Дмитрий Прокофьев
Анна Коноплева
Орнелла Такиева
Сергей Никонов
Илья Бессонов
Алан Кодзаев
Марина Кулакова
Илья Окунев
Рустам Искандаров
Анастасия Асмаловская
Жанна Бейсенова
Ирина Парфенова