Следы крови терялись в слякоти дождливой ночи. Я обошел все дворы, заглянул в подъезды и подвалы, исследовал остановки, подземные переходы, спуски в метро. Моя девушка пропала.
Наверное, она умерла где-нибудь, как кошка, в безлюдном и тихом месте, чтобы ее никто и никогда не нашел. По крайней мере я точно знаю, что до дома или полиции она не добралась. Жалею только о том, что ее чудесная рыженькая голова не оказалась в двенадцатом сосуде. Теперь пустое место на полке каждый день напоминает мне о чудовищном промахе и невосполнимой утрате. Разве я найду еще одну такую же? Вряд ли.
Одиннадцать сосудов, одиннадцать голов. На лицах мертвых женщин навсегда застыли гримасы боли. Рты открыты. Когда я убивал каждую из них, они орали. Их крики – единственное, что я вообще могу слышать. Даже самый громкий крик для меня звучит не громче шепота. Но это, черт возьми, божественные звуки. Они открывают врата в совершенно новый мир.
Я глухонемой от рождения. Жуткий диагноз, сломавший жизнь родителям. Я-то сам не очень понимал, что это трагедия. Я никогда не слышал звуков и не мог их произносить. Моя реальность изначально была искажена, протекала в другой плоскости, нежели реальность так называемых обычных людей. А вот родители изрядно помучились. Когда мать говорила: «Я жизнь на тебя положила», она нисколько не преувеличивала. Так и было.
Они продали трехкомнатную квартиру, купили однушку, а оставшиеся деньги пустили на лечение и адаптацию. Я не должен был считать себя ущербным.
У них, надо сказать, получалось. Мой искаженный мир был хорош. Я в некотором роде был счастливее многих детей. Мне позволяли капризничать без повода, никогда не ругали, относились ко мне терпимее, чем к другим. Много всего такого, поверьте. Хорошее детство.
Мама уволилась и таскала меня на процедуры. У людей всегда есть надежда на лучшее. Одиннадцать моих жертв до самой смерти надеялись выбраться живыми, даже когда я начинал резать им шеи. Мама тоже в некотором роде была жертвой. Я ничего не знал о ее прошлой жизни, но когда вырос и просматривал альбомы с фотографиями, понял, что родители, в общем-то, были счастливы до моего рождения. Много путешествовали, увлекались кино, имели друзей. А потом… Кажется, мы ни разу не выезжали за пределы Москвы до самой маминой смерти. А из друзей я видел разве что тех, кто имел отношение к медицине.
Очень часто я слонялся без дела по торговым центрам, бродил среди магазинов, пялился на экраны с рекламой, читал вывески. Мне очень нравились уличные музыканты. Я стоял и смотрел, как они играют. Кто на чем – на барабанах, гитаре, флейте, скрипке. Я не слышал музыки, но ощущал такт, дрожь, вибрации. Особенно меня завораживала одна девушка с электрогитарой. Пальцы ее левой руки так ловко бегали по струнам, будто были единым целым. Это был танец длинных красивых пальцев, танго гитарных струн. Они создавали у меня в голове какие-то свои звуки, позволяющие хотя бы немного разбавить вечную тишину.
Как-то я уговорил родителей купить мне гитару. Они не поняли зачем, но не отказали. Я потратил почти полгода, чтобы научиться играть. Это было славно, если учитывать, что я не слышал звуков, издаваемых гитарой. Струны я настраивал при помощи тюнера в телефоне, а аккорды учил по видеоурокам. До шестнадцати лет я понятия не имел, умею ли вообще играть так, как играют нормальные люди. Что за звуки издает мой инструмент? Похожи ли они на музыку? Но сама по себе игра на гитаре как-то здорово заряжала позитивом. Было у нее еще одно свойство – она помогала неплохо зарабатывать.
В шестнадцать детство кончилось. За год до этого родители развелись, папа умотал в другой город к какой-то новой жене, а потом мама тихо умерла во сне. Я вдруг остался один на один с огромным миром, в котором не привык жить. Тут-то и выяснилось, что родители слишком хорошо обо мне заботились. Я ни разу не задумывался о том, что мир заточен под людей слышащих и умеющих разговаривать.
Люди не обращают внимания на глухонемых. В крайнем случае – торопливо отходят в сторону или проявляют непонятную заботу, в которой я не нуждаюсь. Пришлось очень быстро адаптироваться. Хорошо, что был Интернет – верный друг и помощник. Он подсказал, что в скором времени ко мне приедут органы опеки и попытаются отправить в детский дом до совершеннолетия. Квартира все еще принадлежала родителям, бабушек и дедушек у меня давно не было. В интернат я не очень-то собирался. Пришлось на два года превратиться в призрака. Я попросту не открывал никому двери (это было несложно, поскольку я понятия не имел, когда кто-то стучал или звонил), не отвечал на телефон, старательно выуживал из почтового ящика повестки и выбрасывал их. Слава бюрократии, всем было все равно, что со мной. А в восемнадцать лет я подал документы на вступление в права и стал полноправным хозяином однушки в панельном доме.
Главной проблемой все эти годы были деньги. Мне не много-то требовалось, плюс ко всему я начал зарабатывать в Интернете, но на жизнь все равно хватало с трудом. Тогда пришлось воспользоваться главным козырем – игрой на гитаре.
По ночам я брал инструмент и отправлялся в интересное путешествие по подземным переходам, железнодорожным станциям и торговым центрам.
Отличный эффект противоречия: табличка «подайте глухонемому» и игра на гитаре. За час можно было собрать денег больше, чем за несколько дней работы копирайтером на каком-нибудь новостном ресурсе. Иногда за ночь я зарабатывал на месяц нормальной жизни. Люди обожают противоречия. Они видят небрежно одетого пацана-калеку, который расставляет пальцы по аккордам и мычит что-то невразумительное под неслышимые ему звуки. Гитара надрывается, фальшивит, струны оставляют на подушечках пальцев вмятины – пацан старается, хочет и может. Как же ему не кинуть мелочи?..
Еще мне нравилось облапошивать волонтеров. Им только позволь тебя накормить и одеть. Разве что не ублажали (среди них были симпатичные девочки, как правило лесбиянки, что меня заводило).
Первой моей жертвой как раз стала девушка из волонтеров. Она же была первой, кого я услышал. То есть по-настоящему услышал, без всяких там фантомных звуков и статистических погрешностей.
Ее звали Мартой, она была длинноногой, беловолосой и очень худой. Лицо ее постоянно покрывали красноватые угри, лоб блестел от жира. Марта была бы симпатичной, если бы ухаживала за собой, но, кажется, ее больше интересовала помощь бездомным, чем собственная личная жизнь.
Марта приходила на угол улиц Камышовой и Яхтенной по субботам, в составе волонтерской бригады, которая раздавала бесплатные горячие обеды нуждающимся. Там же можно было поживиться одеждой. Вы не поверите, как много отличной одежды можно взять просто так, если ты глухонемой и умеешь выглядеть несчастным. Часть шмотья я потом продавал на «Авито».
Марта всегда была ко всем добра. Ничего плохого о ней сказать не могу. Поэтому, когда тяжелый металлический контейнер с едой каким-то образом упал Марте на ногу, я бросился на помощь одним из первых. Контейнер весил килограммов пятьдесят. Он раздробил Марте правую стопу, разодрал джинсы – сквозь рваные ошметки стремительно проступала кровь. Марта закричала. Для меня – просто открывала рот. Я видел ее выпученные глаза, выступающие вены на висках.
И вдруг до моих ушей донесся ее крик. Настоящий. Он был очень слабый и далекий. Но я его слышал.
И мир вокруг Марты будто преобразился. Он стал слышим! От ее крика кругами расходились другие звуки. Шум проезжающих автомобилей, шелест ветра, хлопанье дверей, шарканье ног, хруст стекла под ботинками, чей-то кашель.
Яркие, сладкие, сочные звуки. Они мгновенно впитались в мою нервную систему. Я замер, пытаясь расслышать каждый болезненный крик Марты, лай собак, чей-то разговор по телефону, боясь потерять хотя бы один из них.
Кто-то подбежал к Марте. Кто-то помог стащить бак с ее ноги. Кто-то уложил Марту на землю и принялся обрабатывать рану. Марта перестала кричать, и мой мир снова стал мертвым. Звуки стихли внутри головы.
Вы когда-нибудь падали с эмоциональной лестницы? Это когда человек испытывает эйфорию от чего-либо, а затем внезапно скатывается в депрессию. За какие-то доли секунды. Из одного состояния в другое. Считается, что такое падение способно склонить к самоубийству. Когда Марта перестала кричать, я скатился с лестницы с такой силой, что переломал себе все косточки. Метафорически.
Для понимания: ни одна терапия, ни одна операция, ни один прибор ни позволили мне что-либо услышать. Родители потратили кучу бабок впустую. Мир был беззвучным, а я даже не думал, что смогу когда-нибудь что-нибудь услышать.
Понятное дело, что почти сразу же я захотел повторить. Ну разве может наркоман, впустивший в свое сознание первую дозу героина, отказаться от продолжения?
Мне сразу же захотелось убить Марту. Я решил, что это логично. Когда человек кричит громче всего? Когда ему больно. Когда он не хочет умирать. Когда он отчаялся. Все это сходится в одной точке, в главном центре моего наслаждения.
Кто-то спросит: не слишком ли это безумный шаг?
Я отвечу: в шестнадцать лет гормоны зашкаливают. Подростки не знают середины. Все или ничего. Или король мира, или пьяный бомж на задворках города. Вершина или низ. Космос или гроб. Любовь или смерть.
Я должен был услышать звуки жизни, и выбрал самый легкий способ их добыть. Легкий и интересный. Все так делают, чтобы добиться желаемого, верно? Ищут кратчайшие пути.
У меня появился идиотский план.
Найти Марту в социальных сетях оказалось несложно. Она участвовала почти во всех волонтерских группах и собраниях города. Отследить ее передвижения – тоже плевое дело. Несколько мероприятий заканчивались довольно поздно. Я выбрал одно из них (подальше от моего района) и отправился туда как раз к окончанию.
Проблема волонтеров в том, что они очень беззаботные. Люди, делающие добро, считают, что это самое добро должно к ним вернуться. На самом деле, конечно, они ошибаются. Сосулька с крыши падает на голову человека независимо от того, сколько добра он сделал. Злые люди вообще чаще ездят на машинах и под сосульки не попадают, так я вам скажу.