– Ну, не то чтобы увлекся. Но вот… колокольчик зазвенел.
– Может, Олечке решил сюрприз сделать?
Андрей неопределенно пожал плечами – лучше поддержать эту игру.
– Только если действительно интересная вещь окажется.
– Вот это правильно! Женщины любят подарки. Ты не волнуйся. Я Танечке позвоню.
Он извелся в ожидании. Фантазировал, какие развертки хранит черная папка, что он склеит по схемам, созданным задолго до того, как он увлекся бумажным моделированием да и, возможно, родился на свет. А что, если суд решит вернуть товар владельцу?
Этого не случилось.
Товар поставили на учет в оценочную комиссию, Эльвира Михайловна позвонила сестре, и вот Андрей стоял у прилавка магазина «Северный № 1», с нетерпением глядя, как тучная женщина с большими смеющимися глазами копается на полках под кассой.
Магазин закрылся двадцать минут назад, в помещении горели лишь несколько ламп у входа. В полумраке внезапно вспомнилась тесная кухня и открытый гроб у окна. Андрей, тетя, ее маленький ссохшийся муж-алкоголик и старший сын сидели подле гроба на табуретках. В микрорайоне отключили электричество, кухню освещало несколько свечных огрызков. На желтых в полутьме лицах дергались тени. Молча прощались со старушкой. Андрей поднял взгляд, сквозняк прошелся по кухне, и вдруг показалось, что в гробу не его бабушка, а совершенно незнакомая женщина. Через секунду прошло, но… думая об этом после, он ловил себя на мысли, какой жутью могло обернуться дикое видение; если бы не его любовь к бабушке, если бы не абсолютная уверенность, что в гробу лежит именно она…
– Ага! Попалась!
Сестра Эльвиры Михайловны появилась из-под прилавка с папкой в руках. К правому верхнему углу папки был приклеен розовый прямоугольник. Смешная цена – впрочем, деньги его волновали в последнюю очередь.
– У меня племянник тоже творчеством занимается. Железные дороги собирает. Всю комнату заставил…
Андрей терпеливо выслушал, расплатился, поблагодарил (коробка конфет прилагалась) и выскочил на улицу, сжимая под мышкой черную папку с золотым тиснением «J. F. Schreiber».
Долго не решался открыть.
Положил папку на стол, небрежно смахнув на пол файлы с распечатками, клей-карандаш и несколько гелевых ручек. Ручки, потренькивая ребрами, закатились под кресло. «Когда буду пылесосить, подберу», – равнодушно подумал Андрей и с трудом оторвал взгляд от папки.
Потом еще час или полтора ходил кругами по квартире: поставил чайник, разогрел вчерашние макароны, нашел в холодильнике заветрившийся кусочек «Российского» и медленно и рассеянно шоркал им по терке, зашипев один раз от боли. Затем так же медленно ел – даже не ощущая вкуса – и пялился в бубнивший что-то телевизор, дуя на саднящие костяшки.
Зашел в комнату, погладил кончиками пальцев папку из кожи (или кожзама?) – не просто черной, а с каким-то мягким оливковым отливом. Золото на тиснении растрескалось и кое-где немного осыпалось. «Надо подклеить», – мелькнула мысль.
А потом он снова ушел.
Помыл посуду, зачем-то почистил раковину, зарядил стиральную машинку. Заглянул в комнату, помялся на пороге – и пошел выносить мусор.
Андрей – как когда-то в университете перед ответственным экзаменом – тянул время, лишь бы не открывать папку. Да, еще пару часов назад он едва сдерживался, чтобы тут же, на улице, дрожащими от нетерпения пальцами не развязать махрящиеся от времени тесемки. Не впиться глазами в старые выкройки – а там должно, должно быть что-то невероятное! Он захлебывался идеями и фантазиями, что именно там может оказаться. Черт возьми, это же J. F. Schreiber! J. F., мать его, Schreiber! Там может быть что угодно! Да даже выкройка бюста Гитлера в реальную величину, детализированная до торчащих усиков!
Сейчас же именно это и пугало. Он нафантазировал так много, так упивался планами на ближайшую неделю, а то и месяц, что… по закону подлости там окажется что-то детское и примитивное. Домик для куклы, например! Как раз двенадцать листов – четыре стены, пол, двускатная крыша, ну и еще что-то по мелочи, типа крыльца или трубы… Андрей не хотел, не желал, чтобы его фантазии – черт с ним, с бюстом Гитлера, но, может быть, хотя бы какая-нибудь моделька «Роллс-Ройса», а? – так жестоко разбились.
Возвращаясь с мусорным ведром, он снова заглянул в комнату. Папка лежала на столе. Отсюда оливковый отлив был не виден, поэтому она казалась черной дырой, порталом в иной мир, разверзнувшимся в столешнице.
– Да какого черта, – сказал Андрей, поставил ведро, вымыл руки и решительно сел за стол.
На этот раз кожа на ощупь показалась чуть теплой и странно податливой. «Чья?» – мелькнуло было в голове у Андрея, но он тут же отмахнулся от этой мысли. Он и в мясе-то особо не разбирался – мог различить лишь курятину, свинину, говядину и индейку, ну и да, рыбу, и то только на вкус и при условии «чистой готовки», без приправ и изысков, – какая уж тут идентификация кожи! Не человеческая, ну и ладно!
Вздохнул, задержал воздух – и резким движением дернул завязки и распахнул папку.
Картон был старым, очень старым. Толстый – раза в два толще современных листов! – он бугрился и шершавился. Словно когда-то попал в жестокий потоп, а потом долго сушился у открытого огня – Андрей заметил небольшие подпалины по краям.
Тем не менее линии выкройки были отчетливо видны. И они озадачивали.
Андрей уже навострился беглым взглядом примерно представлять, что получится в итоге. Размер, объемы, даже общие очертания фигурки. Здесь же он не понимал ни-че-го.
Слишком много всего – и грубых, геометрически правильных деталей, крупных настолько, что они казались нелепыми; и мелких, настолько миниатюрных, что они смахивали на точки от мух – и только лупа могла помочь разглядеть, что это все-таки за деталь; и длинных, на всю протяженность листа, полосок с едва уловимой рельефностью краев.
Но странное дело – несмотря на всю абсурдность этого месива частей, Андрею внезапно захотелось собрать фигурку. Желание было настолько острым, пронзительным и зудящим, что он тут же включил дополнительную настольную лампу, взял пинцет и маникюрные ножницы – и принялся за дело.
Андрей не верил своим глазам.
Да, он не мог представить, как будет выглядеть фигурка – но она не должна была выглядеть так. Работая над ней, дуя на все еще саднящие костяшки и несколько неуклюже, морщась от боли, орудуя пинцетом, он насчитал около трех сотен деталей – по большей части миниатюрных. Стоило ожидать, что в итоге получится что-то многогранное, утонченное, похожее на настоящую скульптурку.
Но не такая низкополигональная болванка!
Это была какая-то грубая помесь медведя и свиньи. Четыре цилиндра-лапы, огромная голова без глазных впадин и с ниточкой пасти, неуклюжее толстое туловище – все выглядело так нелепо, примитивно и топорно, что Андрей подумал было вышвырнуть эту дрянь подальше с глаз своих и не думать о бездарно потраченных деньгах и обманутых фантазиях. Новодел, подсунули какую-то липу в фирменную папку «J.F. Schreiber», вот и все! А он-то размечтался! Бюст Гитлера, как же! Моделька «Роллс-Ройса», ага! Вот тебе уродец, похожий на детсадовскую поделку, – и радуйся!
Андрей донес фигурку до мусорного ведра, но не смог разжать пальцы. Было жаль усилий, да и непонятно: куда делись-то все эти десятки, сотни деталей, которые он так кропотливо вырезал и клеил? Где тот комочек, над которым он корячился часа полтора – маленький, сложносоставной и так напоминающий сердце? Где эти многосантиметровые трубочки, которые он скрутил из полосок, а потом заплетал в какие-то причудливые петли? Судя по весу и плотности «медведосвина», они почему-то находились внутри, словно фигурка была обманкой, иллюстрацией к тезису восточной философии – внутри гораздо сложнее, чем снаружи.
– Что же ты такое? – прошептал Андрей вслух, будто фигурка могла его услышать. И ответить. – Что же ты, срань, такое?
Он перевел взгляд за окно.
Там зачинался сизый рассвет: Андрей весь вечер и всю ночь провел над выкройкой. Неожиданно мало для такого количества деталей – и невероятно много для того дерьма, которое в итоге получилось.
– Да блин! – В расстройстве он небрежно швырнул фигурку на кухонный стол и поставил чайник.
Завтракал наспех, выхлебал две чашки кофе – уже сейчас чувствуя, как слипаются глаза, то ли еще будет к обеду, – злобно поглядывая на фигурку. Медведосвин валялся на боку, нелепо раскорячившись, одна из ног-цилиндров слегка погнулась – в утреннем свете, вписанный в реальность солонки, сахарницы и ложек-вилок, он выглядел убого и даже как-то жалко.
– Что же ты такое… – буркнул Андрей. Вытащил из морозилки кусок мяса и шмякнул его в раковину: к ужину разморозится.
Потом накинул куртку и убежал на работу.
– Подрался? – робко спросила Оля, указывая на костяшки его пальцев.
– Теркой попал, – грустно усмехнулся Андрей. – Добавил немного мяса в макароны.
– Что, все так плохо?
– Да нет, уже не болит. Вечером немного кровило, да и то…
– Нет, я про макароны.
Андрей уставился на Олю, тупо хлопая глазами. А потом закашлялся, стараясь сдержать рвущийся наружу смех. Эй, старик, добро пожаловать в наш клуб холостяков! Мир, где на ужин холодные макароны, где вонючие носки стоят в углу и грустят без пары и… что там еще из стереотипов об убогой одинокой жизни?
Оля заботливо похлопала его по спине.
– Да, кхе, нет, кхе, – принял Андрей правила игры. – Просто лень было что-то делать. А так-то все в порядке. Вот сегодня мясо буду жарить, завтра… еще что-нибудь придумаю.
Оля улыбнулась. Эльвира Михайловна, поймав взгляд Андрея, заговорщически подмигнула.
«Никогда, никогда больше не буду покупать мясо на рынке, – мрачно думал Андрей, уставившись в раковину. – Обвесили, сволочи. На полкило обвесили».
Размороженный ломоть свинины, истекающий прозрачным розовым соком, выглядел жалко. Конечно, Андрей погорячился, и там не хватало граммов триста от указанного веса – но тем не менее! И самое главное – как он не заметил? Ведь одно дело промахнуться с рыбой или креветками в ледяной глазури (хотя он давно уже взял на вооружение интернет-советы про дырку в пакете), и совсем другое – наколоться с обычным мясом.