Самая страшная книга 2020 — страница 68 из 101

Именно тогда уехала мать. Навсегда. И это была самая первая трещина в Родионовой биографии: такие бывают на защитном стекле телефона, вроде бы тонкие и незаметные, они неумолимо ползут дальше, лишая стекло прочности. Мать не то чтобы не любила сына – просто ей, восемнадцатилетней девчонкой выскочившей за летчика, поехавшей за ним на край света, слишком быстро наскучил замкнутый мирок поселка, где танцы в офицерском клубе были целым событием, даже вынести мусор было событием, ради прогулки с мусорным ведром офицерские жены наряжались как на праздник. И мимоходом родившийся ребенок ей быстро наскучил тоже. «Смысл, – слово, которое часто повторяла она. – Тут ни в чем нет смысла». Однажды она уехала погостить к родителям на материк и просто не вернулась.

– Смысл ей… Да в одном он: бабы – курвы, – высказался по этому поводу отец.

Внешне безразличный, он долго курил в настежь открытое окно. Потом чертыхнулся: сигарета выпала из прыгающих пальцев, тюкнула по карнизу. Пятилетний Родион повторил про себя: «Смысл». По звучанию слово было скользкое, как брусок мыла, и суть его тоже ускользала.

…Костя, молодой журналист, потребовал остановить машину и, шлепая по оставшимся с отлива лужам, побежал снимать черные скалы и серый океан, на ходу переоснащая объективом свою крупнокалиберную зеркалку. Лет на десять младше Родиона, Костя, вчерашний студент-выпускник, ходячий набор штампов относительно успешной молодежи – хипстер, блогер, сотрудник крупного новостного интернет-портала, дрищ с копной высветленных по моде волос, он познакомился с Родионом на волне скандала вокруг его клиники, прознал, откуда тот родом, и уговорил поехать с ним в это путешествие. Быть кем-то вроде гида. Костя мечтал отснять «хайповый» материал о какой-нибудь «жопе мира».

– Чтоб я про свою малую родину такого больше от тебя не слышал, – буркнул Родион.

Подумал и согласился. Что угодно было лучше, чем сидеть в пустой квартире и пить в одиночестве. Родион вполне осознавал, что у него есть все шансы превратиться в тихого алкоголика. К сожалению, это было наследственное.

Много лет после отъезда матери отец держался. Он служил в штабе вертолетного полка и каждое утро отправлялся пешком в расположение неподалеку. Остров считался наиболее вероятным местом высадки возможного противника: спорная территория, южнее – Япония, за океаном – Америка. Родион приходил из школы, готовил нехитрый обед, потом ужин и ждал отца, глядя в окно: удобно, окна кухни и большой комнаты выходили на «централку», единственную, по сути, улицу поселка, мощенную все теми же бетонными плитами, превратившимися от частых дождей в подобие вылезших из земли древних окаменелостей. Попивать отец начал, когда Родион учился уже в старших классах. Все больше, все глуше, всегда в одиночку.

– Батя, ну ты чего? – укорял его Родион.

– Она права: ни в чем нет смысла, – ответил как-то отец, удерживая на столе бутылку, которую Родион попытался было забрать.

Разумеется, отец говорил о матери. Так и не смог ее забыть. Вскоре Родион закончил школу, на семейные сбережения уехал попытать счастья в Москву, неожиданно легко поступил в тамошний медицинский вуз, отец же рано, как все военные, вышел на пенсию и остался в поселке – ему-то ехать было некуда. Когда Родион, веселый циничный студент «меда», приехал на каникулы (а получилось только после второго курса: дорого, до островного «центра» лететь почти через всю Россию, с пересадками), то обнаружил отца уже спившимся напрочь, обтрепанным и синюшным алкашом в такой стадии, которую сверстники Родиона презрительно называли «бухарь». Таких – проспиртованных безымянных тел с циррозом печени, бомжей из московских вокзалов и подворотен, – полно было в морге, где Родион работал ночным санитаром, вполне недурная работа для студента, сиди себе над учебником, зубри, или спи, или в телевизор пялься, главное – в документах ничего не напутать, когда труп привезут. Однако подработка оказалась словно неким предзнаменованием: на следующий год отец по пьяни замерз насмерть, у самого дома, прямо на «централке». Упал – и мигом замело. А метели на острове бывали лютые, иногда жителям поселка приходилось спускаться из окон вторых этажей, чтобы откопать в снегу дверь подъезда и окна соседей этажом ниже. Из-за учебы и подработок Родион не смог прилететь на похороны. И вообще с тех пор даже не думал возвращаться на остров. Но с нелепой отцовской смертью незримая трещина поперек его жизни стала длиннее и глубже.


– Эй, турист! – закричал водитель, открыв дверь. – Сворачивай съемку, скоро прилив начнется! Щас уеду, сам выбирайся как знаешь!

Пока Костя возился с фототехникой, Родион вышел поразмяться, побродить вокруг автомобиля по антрацитовому влажному песку. Нахлынули звуки и запахи, до того лишь просачивающиеся из окна, знакомые с детства: гул океана, сдержанный, но грозный, скрипучие крики чаек, йодистый запах водорослей… и дух разложения. Последнее Родион, три с лишним года отработавший в морге, ни с чем бы не перепутал: удушливый сладковатый смрад, какой царит в секции с гнилыми трупами, еще потом много лет, даже когда Родион стал преуспевающим пластическим хирургом, иногда мерещился ему во снах. Ужаснее всего, помнится, был убитый толстяк, которого нашли в лесопарке: на момент, когда его доставили в морг, в нем завелось столько всякой живности, что каталка под ним слегка ездила туда-сюда. Родион никогда не считал себя впечатлительным, но эта каталка позже во сне не раз ехала на него по коридору…

Труп обнаружился неподалеку, за большим отполированным волнами камнем. Мужчина в дешевом тренировочном костюме, какими торговали на острове. Лицо распухло и поблекло, из приоткрытого рта вывешивались, распластавшись по щекам, нити водорослей.

– Тут труп, – громко сказал Родион. – У вас в поселке никто не пропадал в последние дни?

– Чего? – заорал водитель. – Не слышу!

– Утопленник тут, говорю!

Подошел Костя и первым делом вывернул на песок весь свой завтрак. Родион спокойно и внимательно разглядывал тело. Водитель, пожилой мужик, капитан в отставке, всякого навидавшийся, тоже не слишком впечатлился, только сказал:

– Ну, этот не из наших. Хотя хрен поймешь, морду как раздуло… Со скал, что ли, свалился?

– Волной вынесло, а утонуть-то где угодно мог, – сказал Родион.

– Нельзя его тут оставлять, – сказал бледный Костя.

– А куда, в багажник запихнуть? – взъелся водитель. – Чтоб он мне всю машину провонял? А в поселке куда? Там морга нет. Да ну его на хрен, в самом-то деле. Поехали уже!

Костя пытался возражать, но Родион на правах старшего молча толкнул его к внедорожнику, с тем и отправились дальше. Носоглотка, чудилось, еще долго удерживала трупный запах. И только когда стена скал по левую сторону наконец закончилась и автомобиль свернул прочь от побережья, Родион сообразил, что же в этом трупе заставляло так пристально вглядываться, что же сознание отказывалось воспринимать: слезники глаз у покойника были расположены не на внутренней, а на внешней стороне, у висков.

Да быть не может, подумал он. Просто померещилось.


В поселке не было не только морга, но и много чего еще: ни коммунальных служб, ни даже администрации. Дело в том, что официально поселок не существовал уже около полутора десятка лет – на бумагах он перешел в разряд нежилых как раз в год гибели Родионова отца, – но расселять несколько сотен оставшихся в нем жителей, в основном бывших военных, было некуда. С той поры поселок справлялся своими силами, отрезанный от государства. Костю это обстоятельство как-то хищно радовало. Конечно, Костя был обыкновенный журналист в поисках интересного репортажа, но все же Родиона эта его особенность глухо раздражала. Собственно, познакомились-то они именно тогда, когда все, чем Родион жил раньше, разлетелось вдребезги. «Журналисты слетаются на беду, как мухи на говно», – говаривал отец. Когда-то в конце девяностых в его части умерло от пневмонии несколько солдат, случай с шумом докатился до материка, так что отец знал, о чем говорил.

Грунтовка, повернув, взобралась на небольшой холм, и открылся вид на поселок – именно эту картину Родион видел в детстве из окна машины, когда с отцом возвращался домой. Сейчас туман скрывал горные кряжи, что в солнечный день сторожили горизонт, подпирая небо притупленными вулканическими вершинами. Все Курилы – будто склад со взрывчаткой, на одном только этом острове действующих вулканов около двадцати, и, как посмотришь вдаль – один непременно дымит. Сам поселок, несмотря на туман, был виден как на ладони: россыпь неказистых сейсмоустойчивых трехэтажек вокруг безымянной центральной улицы, и лишь в половине из них жили люди, прочие тупо таращились темными глазницами пустых окон. Из нежилых домов тут утаскивали всё, включая оконные рамы.

Количество необитаемых домов, по сравнению с тем, что помнилось Родиону, явно увеличилось. А еще неподалеку от окраины поселка появился длинный глубокий овраг, из которого шел какой-то белый дым.

– Что это? – спросил Родион у водителя. – Ну, провал вон там.

– Так землетрясение сильное же было, два года тому назад. Никто на всем острове ничего похожего не припомнит. Полгода все во времянках жили, боялись, что еще тряханет. Но ни один дом не рухнул, представляете? Во строили при Советах! А трясло – аж земля треснула.

– Почему дымит?

– Да пар это. Там, внизу, горячий источник образовался. Вы туда к краю не ходите – провалиться можно. Сваритесь вкрутую. К тому же пар ядовитый какой-то. Там еще газы подземные выходят.

– Ну ни фига себе! И даже забором не обнесли! – азартно восхитился Костя. Родион чуть не поморщился.

– Стройматериалы тут на вес золота, – сухо заметил водитель и остановил машину. – Ну все, приехали. Дольше трех дней торчать тут не советую. В конце недели обещают сильный шторм. Застрять можете надолго. Я пережду прилив и вечером уеду, до темноты должен успеть. Если через три дня попутку не найдете – звоните, заберу. Такса та же.

– А разве вы не тут