Самая страшная книга 2020 — страница 82 из 101

Но сомнения не исчезли.

А вдруг все это существует лишь в ее голове? Если машинка подключена? Если там нет даже белья, лишь трупик сына?

Что, если Женечка жив и лежит сейчас в кроватке? Она просто выкупала его, накормила молочной смесью, и он уснул…

Каждое «если» порождало вспышку истерики.

И что мне, черт возьми, теперь делать?! – Катя стукнула кулачком о пол, не почувствовав боли. На коже возникли ссадины. Там появилось и еще кое-что, чего Катя поначалу не заметила.

Стиралка грозно загудела, включился отжим. Катя подошла к ней, пнув вибрирующий корпус.

– Почему ты только что говорила, а сейчас заткнулась?! Тварь! – Катя оглянулась в поисках чего-нибудь вроде лома или топора.

Внезапно она по-новому ощутила свои руки.

С ними что-то было не так. Они чесались. Зуд перекатывался под кожей, заставляя волоски подыматься дыбом. Он стремительно растекался по плоти, подобно струйкам дождевой воды.

Катя поднесла ладонь к глазам, с удивлением рассматривая рыжее пятно. Оно напоминало кляксу, казалось частью пигмента и выглядело каким-то знакомым. Память услужливо выдвинула ящичек с фрагментом прошлого. Саша роняет ложку с супом, и ее содержимое выплескивается, пачкая белую ткань рубашки.

Пятно с рубашки мужа. Катя отлично помнила его форму и цвет. Почему-то в голове стали всплывать все загрязнения, что когда-то были на брошенных в стирку вещах.

А рыжее пятно скользило по руке.

Катя потерла его, но с тем же успехом можно было пытаться стереть татуировку. Пятно находилось в коже. Было частью организма. Двигалось и чесалось. Зуд, как полчище блох, разливался по всей его площади.

Она вдруг ощутила, как тысячи крошечных челюстей по всему телу безжалостно прокусывают кожный покров.

Катина плоть покрылась грязью. Пятна сока, кетчупа, жира, майонеза, мороженого, туши, краски и мазута…. Все, что было отстирано богом из стиральной машины с вещей, каким-то образом переместилось на его жрицу.

Катя стала истерично растирать шевелящуюся грязную мозаику, но безуспешно.

У каждого есть выбор, девочка. У каждого. Я даю тебе его, а взамен ты будешь просто приносить мне то, что нужно стирать. Когда я попрошу. И что я попрошу.

Еще одна стирка закончилась. Табло обратного отсчета показывало нули. Щелкнув, открылся люк. Запищала мелодия.

В машинке зашевелилось. Шлепнув о пол, вылетел одинокий черный носок, словно стиралка выплюнула его, как мальчишка – застрявшую меж зубов кожуру от семечек.

На мгновение Кате показалось, что это Женечка пытается выбраться и что он все еще жив.

Оглядев себя, она поняла, что сын не выберется никогда. На животе, там, где девять месяцев она вынашивала ребенка, багровело пятно, напоминающее очертаниями детское тельце.

Оно слабо колыхалось внутри кожи. На нем даже можно было заметить крохотные ручки с маленькими, напоминающими червячков, красными пальчиками.

– Хватит! Я прошу…. – Катя всхлипнула. Пятно зудело сильнее других, и внутри него проступили капельки крови.

Барабан закрутился, и наружу, будто пули, вылетели простыни, наволочки, распашонки, кофты, скатерти, джинсовые куртки, платки и пальто.

Стреляя брызгами, шлепая, оставляя влажные пятна и треща мокрыми нитками, содержимое большой стирки заполнило подвал почти до краев.

Осталась лишь узенькая дорожка от лестницы к машинке. По ней мог пройти один человек. И все.

Стиралка замерла в ожидании. Своим безмолвием она будто давала понять: я готова, девочка. Я выстираю до идеальной чистоты все, что ты в меня засунешь, но мы-то с тобой знаем, что ты должна постирать… Мы-то с тобой знаем!

Катя знала.

Она не помнила, где оставила самый острый и большой нож – возможно, он валялся возле изувеченного дивана, – но на крайний случай сгодится любой.

Обесточенная стиральная машинка мигнула индикаторами. Словно разминаясь, пару секунд покрутился барабан, и все стихло.



Саша вернулся много позднее, чем заканчивался рабочий день. Он расплатился с таксистом, долго не соображая, сколько тот должен сдачи. Наконец, сыпанув мелочи между сиденьями, сунул деньги в пиджак и, не благодаря, покинул машину.

Виной всему стали восемь бутылок пива в его крови, желудке и, частично, за углом забегаловки «Кафетерий Надежда» – Саша помочился там по-быстрому, ожидая такси.

Вечер вышел хорошим. Пожалуй, даже отличным. Он стал одним из редких вечеров, когда удавалось отвязаться от семьи и появлялась возможность пропустить кружечку с кем-нибудь из друзей.

Увы, сегодня никто не откликнулся, и Саша провел время в полном одиночестве, в компании пустых бутылок и вазочки с орешками.

На самом деле ему это нравилось – время от времени побыть без жены и сына. Если видишься с ними каждый день, то почему бы и нет? Что в этом такого?

Впрочем, кое-чем неприятным вечер все же отметился. На рубашке, которую Катя настояла купить за пять тысяч – должна же быть хоть одна нормальная, а не все эти клетчатые, подростковые, которых у него две дюжины, – желтело пивное пятно.

Оно стало той самой ложкой дегтя в бочке с медом. Или в бутылке с пивом…

Кивнув соседу, взрыхляющему палисадник, Саша прикрыл калитку, продумывая, как бы незаметно проскользнуть к стиральной машинке. Над городом едва проклюнулись сумерки, так что Катя не спала, Саша знал это.

Он долго не мог найти ключи. Наконец щелкнул замок.

С порога в нос шибанул чуждый запах, витающий в жарком полумраке дома. Запах сырости и чего-то похожего на железо. Терпкий, кисловатый аромат словно исходил от зачищенной наждаком блесны.

Ни на одном окне не было занавесок. Щелкнув выключателем, Саша даже предположил, что попал куда-то не туда.

В глубине дома монотонно гудела стиральная машинка. В остальном все было тихо. Пугающе тихо.

– Что такое? – Саша потер переносицу. Он ни к кому не обращался. Вопрос вырвался при виде ободранного до пружин дивана, торчащего посередине комнаты, словно скелет порожденного сюрреализмом зверя.

Возле дивана сиротливо валялась парочка стульев, когда-то обитых тканью. С пола в передней исчез палас.

Первым делом пришла мысль о том, что дом обокрали. Но Саша понимал – это не так. Зачем ворам сдирать диванную обивку?

– Катя?! – Он обошел комнаты, где, судя по всему, прошлась орда мародеров.

Пустой шкаф. Брошенные как попало ящики. Перья, лоскуты, ободранная кровать. На полу рассыпались купюры из обитой бархатом шкатулки. Сама шкатулка, без бархата, валялась рядом.

Единственным признаком жизни оставался звук стиральной машинки. Он бесстрастно доносился из подвала, походя на жужжание далекого пчелиного роя.

– Кать! Женя! – Но, сколько Саша ни звал, они не откликались. Зато к жужжанию добавился новый звук.

Саше он напомнил скулеж. Чем ближе к подвалу – тем явственнее кто-то поскуливал. Будто внизу издыхала дворняга.

У двери перед ведущей вниз лестницей валялись мокрые тряпки. В одной Саша опознал свой свитер. В другой – кусок диванной обивки. На третьей расплывалось алое пятно в форме женской ступни.

Саша похолодел. Выброс адреналина окончательно смыл алкогольное опьянение. Возникло острое предчувствие чего-то ужасного. Странный разгром – это еще не было плохим. Все начиналось внизу. В подвале, куда указывала смазанная кровавая пяточка.

– Зайчик, ты там? Кать? – Саша склонился над отпечатком. В ответ раздался протяжный стон.

Саша вздрогнул, вспоминая, что жена так же стонала при схватках. Тогда она сжимала его ладонь так, что на коже остались багровые лунки от ногтей.

Неподалеку от красного отпечатка тянулась жирная полоса запекшейся крови. Стон не утихал. Он умирал, едва у того, кто его издавал, заканчивался воздух, и рождался вновь. Показалось, что сквозь него прорываются слова, но в этом Саша уверен не был.

Внизу висел туман. Пар поднимался от мокрого тряпья, заполнившего помещение. Лампочка тускло освещала мутное марево. Влажная бурая ткань на ступеньках делала лестницу скользкой.

– Ууууу…Уууууу…. – Завывание шло из-под алой простыни, покрывшей живой холмик перед стиральной машиной.

Что бы это ни было, оно покачивалось в белье, словно птица в гнезде.

Помещение походило на доисторическую пещеру. Жуткую подземную пещеру, заполненную свежими шкурами странных мертвых животных.

«Это же сон, – подумалось Саше. – Такого не может быть в нашем доме…» Он замер на лестнице, не решаясь сделать ни шагу вперед. Но потом ноги, как у марионетки на веревочках, сами стали преодолевать ступеньку за ступенькой.

Словно существо внизу тянуло его к себе.

Он оказался в узком хлюпающем проходе между тряпками-шкурами.

Нечто, скрытое простыней, обладало головой и плечами, плотно облепленными тканью. Оно напоминало человека. В местах соприкосновения материи и плоти красовались черно-красные подсохшие разводы.

– Ууууууу…. – Голос завывал на мучительно-высокой, исполненной страдания ноте. Он все сильнее был похож…

Сашу затрясло. Он уговаривал себя не заглядывать под простыню. Просто не стоит этого делать. Нужно уйти, пока то, что там сидит, не подняло края.

Потому что голос был похож на Катин.

– Милая? – Саша оказался за спиной кровавого обитателя подвала. Существо обернулось. Ткань туго охватила скулы и нос. Словно маска монстра на иллюстрации из рассказа ужасов.

Оно произнесло его имя. Осязая теплую липкость, Саша взялся за краешек. Мокрая материя со звуком отдираемой от раны корки обнажила то, что скрывала под собой.

Саше почудилось, будто мотор стиральной машины зазвучал по-иному. Механическое жужжание на секунду превратилось в издевательский неживой смех.

Первым, что он увидел, оказались две желто-красные, покрытые прожилками дыни, состоявшие из мелких, похожих на икру, шариков жира. На одной все еще висел сосок, напоминающий коричневое бобовое зернышко.

Это были Катины груди. Они, раньше вызывавшие интерес и возбуждение, без кожи словно приглашали взглянувшего лишиться чувств. Жуткие бугорки вздымались и опускались в такт дыханию.