– Он назавтра и фамилию свою с трудом вспомнит. Швея в него глубоко иглу воткнула.
Вероника помотала головой. Бред. Как полицейский может забыть свою фамилию? И что за сеть, в которой рассасываются люди?
– Ты кто такой? – спросила она.
– Ткач, – ответил Арсений Архипович.
– Понятно. Эти двое тогда кто?
– Своего хахаля ты, наверное, лучше, чем я, знаешь. А вот эта дамочка – швея.
– Ткач. Швея, – повторила Вероника. – Что-то вроде трикотажной фабрики.
– Ну что тут непонятного? – мило улыбнулся Арсений Архипович. – Я ткач и тку сеть. Твой хахаль угодил в эту сеть, решил, что на нем порча, и обратился к швее. Она выследила меня и хотела убить, чтобы отложить мне в брюхо яйца. Но ты меня выручила, за что я тебе благодарен.
Вероника решила, что Арсений Архипович ее дурачит. Она почувствовала злость и пожалела, что молоток у нее забрали.
– Вот что, сказочник! – твердо сказала Вероника. – Ты меня за дурочку не держи! Показывай, что там прячешь в своей комнате!
– Пожалуйста, – согласился Арсений Архипович и распахнул дверь.
Вероника шагнула в темную комнату и ощутила сырой солоноватый запах. Слышались частые шлепки капель. Она нащупала выключатель, но освещение не работало.
– Ни черта не видно, – сказала Вероника. – Стой здесь и не закрывай дверь! Я свет принесу.
Она сходила в свою комнату, отыскала пару оставшихся церковных свечей, потом отправилась на кухню, запалила их и вернулась в логово Арсения Архиповича.
Если бы Веронику попросили рассказать, что она там увидела, у нее это вряд ли получилось бы внятно. Вроде бы вся дальняя часть комнаты была затянута тенетами. Перепутанные паутинки сочились бурой влагой, которая каплями стекала в расставленные на полу тазики. Вот, собственно, и все.
Вероника вышла в общий коридор и задула свечи.
– Эта сеть из моих волос? – спросила она.
Арсений Архипович утвердительно кивнул.
– Зачем?
Кажется, такие расспросы ничуть не смущали Арсения Архиповича. Он отвечал прямо и просто:
– Чтобы питаться. Я тку сеть из волос, мужчины смотрят на тебя, а их сила уходит в сеть. Я ею питаюсь. Так питаются ткачи.
– И мужчины от этого умирают?
– Нет. Не умирают. Просто худеют немного. Из них уходит лишнее.
Вероника призадумалась, а потом сказала:
– Но Альфонсо умер.
– Он жил слишком близко к сети. И был слишком слабый.
– Ангелина Петровна тоже умерла.
– Я не хотел ей зла. Она сама на меня напала, стала ломиться в комнату. Я защищался, – сказал Арсений Архипович, и в голосе его слышалось искреннее сожаление.
Услышав это, Вероника могла только плечами пожать. Выходило, что Арсений Архипович ни в чем не виноват, но легче от этого не становилось. Она вздохнула разочарованно.
– Я думала, ты делаешь картины, а ты делаешь какую-то гадость. Да еще из моих волос. Разве нельзя было это из чего-нибудь другого делать? Разве мало волос в парикмахерских?
– Много, – согласился Арсений Архипович. – Но далеко не все подходят. Кроме того, годятся только те волосы, которые выпали сами. И лучше, чтобы их отдавали добровольно. А твои волосы – они бесподобны! Я других таких никогда не видел!
Вероника невольно улыбнулась, услышав комплимент.
– А картины я тоже делаю, – продолжал Арсений Архипович. – Только не из волос. Для них я сам выпускаю нити.
– Откуда выпускаешь? – не поняла Вероника.
– Не имеет значения, – смутившись, ответил Арсений Архипович и продолжил: – Ты помогаешь мне питаться – значит, я должен заботиться о тебе. Я выпускаю нити и делаю картины. Необычные картины. Такие, что возвращают мужскую силу. Богатые старики дорого платят за них. Эти деньги я собираю для тебя. Чтобы ты ни в чем не нуждалась.
– Вот как? И много у тебя денег?
– Я точно не знаю, но вроде бы много.
Вероника усмехнулась:
– Хватит, чтобы поехать в Ниццу?
– В Ниццу? – переспросил Арсений Архипович. – А где это?
Вероника подошла к карте мира, висевшей возле двери физички, и ткнула пальцем в Лазурное побережье:
– Вот здесь.
Арсений Архипович внимательно пригляделся к карте, померил расстояние пальцами.
– За один раз, конечно, не доберемся. Если ветра будут хорошие, следующей осенью перелетим сюда, – он указал на Сочи, – а там уже и до Ниццы недалеко. Так ты останешься со мной?
– Останусь ли я с тобой? – переспросила Вероника. – Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
– О, ничего особенного! – замахал руками Арсений Архипович. – Просто живи в свое удовольствие, гуляй, радуйся и отдавай мне волосы. Больше я ничего не прошу.
Вероника внимательно посмотрела на этого урода. Сутулые плечи, тощие ручки-ножки, изрядная плешь, брюшко. Арсений Архипович где-то потерял очки, и без толстых линз его глазки выглядели совсем уж мелко, точно бусинки.
– Мне надо подумать, – сказала Вероника.
Сказала, развернулась и пошла к своей комнате. На пятом шаге она остановилась.
– Да, – сказала Вероника. – Да, я останусь с тобой. Я буду жить в свое удовольствие, гулять, радоваться и отдавать волосы. Даже если ветра будут плохие и мы не доберемся до Ниццы, – все равно буду.
Арсений Архипович вдруг закашлял и задрыгался в радостном танце.
– Погоди! У меня для такого случая есть подарок! – воскликнул он и скрылся в своей комнате.
Вероника послушно стояла в ожидании дара и цвела в улыбке. Пускай Арсений урод с кривыми зубами. Пускай он вообще чудовище. Но никто, черт возьми, не собирался до этого о ней заботиться.
Арсений Архипович вышел в коридор с каким-то коконом в руках и протянул его Веронике. Она приняла подношение. Нить кокона была гладкой и приятной на ощупь, а с одного его конца свисал знакомый рыжий хвост.
– Вот! – улыбнулся Арсений Архипович. – Это мой подарок. Можешь его гладить, когда захочешь.
Дмитрий Золов
Гнездо из скорлупы
Смрад от разлагающихся трупов стер хвойный запах леса. Лика протянула: «Фу-у-у-у». Отошла от ямки, задев ногой дощечку с выведенной белой краской надписью: «Аза и ее детки. Мы тебя любимъ». Твердый знак старались зачистить, но его все еще было видно.
В неглубокой могиле под сосной гнили такса и три щенка. По скользкой сваленной шерсти ползали личинки, виднелось зеленоватое мясо.
Оксана зажала нос ладонью, перепачканной ягодным соком. Надя положила крышку от обувной коробки, заменившей гроб, рядом с садовым совком, воткнутым в холмик песчаной земли возле раскопанной могилы. Надела садовые перчатки. Достала заткнутый за пояс юбки пакет с пестрой рекламой и надписью Libro, развернула его, встряхнула.
– Подержи.
Оксана осторожно взяла пакет и раскрыла его. На веснушчатом лице застыла гримаса отвращения. Она посмотрела на Лику в поисках поддержки, но подруга вдруг нашла что-то очень интересное среди елок и на нее не смотрела. Анжеликой девочку назвали в честь героини книги – красавицы блондинки. Блондинкой Лика была, как и ее тезка, а вот с красотой не сложилось. Миловидное личико портила темно-фиолетовая родинка на левой щеке, словно кто-то в шутку плеснул несмываемыми чернилами.
Надя заморгала, сдерживая слезы, уже готовые побежать по щекам. Схватилась за края коробки и вытащила ее из могилы. Стараясь не дышать, засунула коробку в пакет, забыв вернуть крышку на место. Оксана зажмурилась, когда гнилое мясо влажно чавкнуло внутри.
Солнце заливало товарищество золотистым светом. В мураве по бокам дороги стрекотали кузнечики. На участках в характерных позах работали дачницы. Жужжали моторы. Среди зелени горели спелые ягоды.
Пакет несли по очереди. Брели по грунтовой дороге, пролегавшей через садоводческое товарищество. От дороги, как лапки многоножки, разбегались вправо и влево проезды. Подружки шли, огрызаясь на любопытных дачников, попадавшихся по дороге. Те провожали их хмурыми взглядами и «плохими девочками».
Девчонки свернули с дороги в проезд.
Пепелище, как всегда, обходили по широкой дуге, почти вжавшись в сетку-рабицу, огораживавшую участок, располагавшийся напротив.
От дачи, сгоревшей лет пять назад, остались почерневшие бревна, лежавшие на обугленном фундаменте. Заросший участок все еще охранял забор из ржавого ажурного железа, напоминавший могильную оградку.
Все дети в товариществе знали: там живет Баба-яга.
Подружки почти миновали пепелище, когда Лика взвизгнула и подбросила высоко в воздух пакет, который в тот момент оказался у нее. Пакет перелетел через забор и упал куда-то в заросли чистотела рядом с пепелищем. Девочка согнулась пополам, и ее громко вырвало. Стоило спазмам утихнуть, как она затрясла рукой, стараясь стряхнуть ползавшую по ладони личинку. Оксана перехватила ее руку и сняла червяка, зажав между указательным и большим пальцами. На миг Надя подумала, что Оксана его съест, как иногда, когда думала, что никто не видит, ела гусениц. Но девочка аккуратно посадила личинку на ветку малины, проросшую через сетку.
– Дура, – бросила Надя Лике.
Вдалеке радио «Маяк» пообещало ясную погоду на ближайшую неделю.
Надя прихлопнула комара, впившегося в икру, задумчиво посмотрела на сгоревшую дачу. Не имело значения, что сейчас день, а через два участка баба Ира поет «Пропадаю я». К пепелищу идти опасно. Опасно, но надо.
Надя подошла к забору. Стоило откинуть крючок и попытаться открыть калитку, как взвыли проржавевшие петли. Калитка застряла в зарослях ежевики и чистотела, поддалась с трудом.
Подруги смотрели на нее округлившимися глазами, напоминая героинь «Сейлор Мун» – того и гляди протянут: «Уса-а-а-ко-о-о».
– Там же… – начала и не закончила Лика. Родинка на ее бледном лице, покрытом бисеринками пота, казалась черной.
Надя и сама знала, что там, лучше них знала, но надо было вернуть пакет, иначе все напрасно.
Тропинка, когда-то выложенная рыжим кирпичом от калитки к дому, теперь заросла. Надя споткнулась об один из кирпичей, больно ударившись правой ногой. Сиреневый сланец соскользнул со стопы. Чертыхаясь и обливаясь потом, она надела его обратно.