он вернулся. Потому что она все еще ждет.
— Нет!
Емельянов сжал голову руками.
Прошлое должно оставаться в прошлом. Но оно упрямо сочилось отовсюду, сплетаясь с настоящим. Любимые — живые и давно умершие — мелькали в памяти как рыбешки на мелководье. Хотелось хохотать.
И плакать.
Но, когда через час за стенкой послышался знакомый голос, Емельянов приподнялся в кровати.
«Та девчонка?»
Смех. Женский и низкий, ненавистный смех Королевича.
«Пришла узнать, все ли в порядке?»
Пришла. И, похоже, решила задержаться. А потом и еще кое-что.
Когда за стенкой прозвучал первый стон, Емельянов скомкал простыню. Второй — и он сорвался с постели.
— Открывай, паскуда! — проорал Емельянов, барабаня в дверь.
«Любит он тебя, да? Дура!»
Плевать на охрану, плевать, что могут вызвать полицию! Перед глазами стояла Маша Царькова, любимая Маша, с которой он не продвинулся дальше чертовой френдзоны. А в ушах ее радостное: «Саш, я его люблю! А он меня! Он мне предложение сделал!»
— Открывай, мразь!
Дверь открылась, и Емельянов влетел внутрь. Мимо прыснула девка, успевшая подобрать униформу, но он не заметил ее. Мир сузился до поджарой фигуры Королевича, что стоял и… ухмылялся.
Ухмылялся!
Кулак врезал в лицо, и они повалились на ковер. Озверев как берсерк, Емельянов мутузил врага, не ощущая боли от ударов, и ругался, ругался…
Но Королевич оказался сильней.
Емельянов не понял, как оказался прижат к полу. Вкус железа во рту, юшка у губ врага — и улыбка. До ужаса знакомая, победная.
Точь-в-точь как в тот день.
У Кира.
— Жри.
Губ коснулось мерзкое, подвижное, мокрое.
— Жри, сказал!
Емеля сцепил зубы и поплатился: новый удар прилетел в то же место. Печень словно взорвалась.
— Ну, будешь уважать старших?
Емеля, едва живой, висел в руках двух врагов, рядом гоготали зрители. Кир же скалился ему в лицо, держа коробку с опарышами. Вот ступил ближе, снова поднес ко рту пленного гадкое «угощение»…
Емелю встряхнули. Секундой позже он, кривясь, приоткрыл рот.
— Умница, — расплылся в улыбке Кир.
Емеля не знал, сколько это продолжалось. Ему было тошно: от самого себя, что сдался, от боли — и, хуже всего, от опарышей, которые, проглоченные, тут же просились обратно. После он долго, мучительно блевал в кустах, пока из желудка не стала выходить желчь. Затем силы кончились: он отрубился, а очнувшись, увидел вечернее небо.
Домой Емеля добирался медленно, стараясь, чтобы его не заметили. На счастье, к моменту его прихода бабушка задремала у телика. Осталось тихонько взять из аптечки уголь, скользнуть к себе и, выпив лекарство, рухнуть на кровать.
Утром Емеля поднялся, кряхтя, и долго разглядывал себя в зеркале. Враги хорошо знали свое дело: лупили так, что следы оставались под одеждой.
Дня два Емеля почти не отходил от туалета и лечился бабушкиными травами; синяки сходили медленно — все это напоминало о гадком наказании. Емеля отлично знал, из-за чего ему устроили темную. Точнее, из-за кого.
Да, в тот день, когда он не удержал на языке ехидное пожелание, Кир и Ко лоб в лоб столкнулись с Отсосом Петровичем. После такого любой обозлится. Но главной причиной стычки все же была Манчиха.
Емеля знал, что ничего никому не скажет. Ни ей, ни бабушке, ни папе. Он проиграл битву. Но война еще впереди.
И вскоре ему представился отличный шанс отомстить.
То утро началось так же, как три предыдущие: Емеля засел в кустах около Кирова пляжа — так называли прибрежный кусок, облюбованный недругами. Там они собирались чаще всего: удили, травили байки… Похабничали, обсуждая девушек.
Емеля, одетый в камуфляжное, наблюдал в бинокль и ждал. Сегодня компания, как это бывало часто, разделилась: парни — с парнями, мальчики — отдельно. Мелкие, Емелины ровесники, развлекались страшилками:
— …А я вчера вечером чуть у Прорана не утонул. Из-за водяного! Удил с лодки — и тут лапа зеленая, хвать за борт! Глянул — а там дед в воде. Страшнючий, белоглазый! Я как хрясь его веслом! И на берег!
— Фигня все!
— Враки.
— Я не вру!..
Тут голос подал другой пацан, Гриня:
— А я вчера призрака видел…
— Чего?
Гриня съежился и стал рассказывать:
— Я в огороде копался, а бати дома не было. Слышу, голос: «Гриня, Гриня…» Поднял голову — а у забора мужик незнакомый стоит. Рожа кривая и… белесая.
— Ну мужик и мужик, и че?
Гриня сглотнул.
— А потом муха пролетела. Сквозь него пролетела, понимаешь? А он гоготать стал… бред какой-то нести… и все мухи, мухи…
«Надо же, боится, — зло подумал Емеля. — Тогда смелый был. Когда меня вшестером били…»
Компания тем временем притихла.
— А потом Чак проснулся. Как вылетит из будки, как залает! Мужик и исчез, — Гриня поежился и добавил: — Думаю, это залетный мертвяк был. С Гавриловой Поляны. Там же психиатричка была, до сих пор развалины. И…
Но тут разговор прервал Кир: довольный, улыбка от уха до уха, а в руке — двухлитровка, где плавает… Емеля нахмурился. Протер стеклышки бинокля.
— Эй, ребзя! Гля, кого поймал!
Компания подтянулась к нему.
— Кир, эт че за хрень?
— Карандаш?
— Да не…
— Мутант какой-то…
— Черепашка-ниндзя, епт…
— Кир, это кто? Где поймал?
— Где поймал — там больше нет. А хрен знает кто. Вот, клюнул, а я в банку загнал, думаю, со старичьем побалакаем. Авось кто да признает, че это.
— Мутант, — повторил Гриня.
— Сам ты мутант! — засмеявшись, Кир отвесил ему оплеуху. — Нате, посторожите. А я поплаваю.
Скоро Кир и старшие уже плескались в воде далеко от берега. Мелкие же опасливо болтали, поглядывая на банку, стоящую в стороне. В ней, полной воды, металось нечто колючее. Издали и не поймешь что.
Емеля облизал губы. Значит, поймал неведому зверушку, Кир? Небось, славы хочешь, денег, интервью? Цацек для любимой мамки купить? А хрен тебе!
Действовать надо было быстро.
— А зубы нехилые… — заметил, оглянувшись, Гриня.
— Что это? Древняя рыба?
— Еще динозавр скажи…
— Ихтиозавр.
— Тоже мне умник!
— Гриня…
— А книжки надо читать!
— Гри-и-иня…
— Ботан! Зубрила!
— Во-о-ова…
— Сам ты зуб… че?
— Але-о-о-шка…
Пацаны окаменели, услышав странный загробный голос. Солнце вдруг затянули облака.
— Слыхали? — тоненько пискнул кто-то.
— Ну…
— Гри-и-иня, Во-о-ова…
— Это в кустах…
— Ал-ле…
Голос исчез — и вернулся хихиканьем: глухим, мерзким хихиканьем, что сменилось тарабарщиной. В кустах мелькнуло нечто белое и стало приближаться.
— Мертвяк!.. — завопил Гриня и бросился бежать. Следом, не выдержав, сиганули остальные.
Никто не обернулся. Не предотвратил преступления.
Минута — и банка перекочевала в Емелин рюкзак, к марле от комаров. Усмехнувшись, Емеля закинул в кусты жестянку, столь славно изменившую его голос, и побежал.
Хотелось петь во все горло. Найти Манчиху и похвастаться ей! Ведь он сумел, отомстил! Теперь в его рюкзаке плескалось нечто странное, иное…
Кстати, что именно?
Убежав достаточно далеко, Емеля остановился и достал банку. Только сейчас он смог разглядеть плавающую там тварь.
А тварь была примечательной.
Она и правда напоминала щуренка: гибкое тельце, вытянутое рыло… Однако при этом ее покрывал мох, кое-где блестящий бронзой мелких острых чешуек. Но явно острее их были зубы: тонкие иголочки, они неравномерно торчали из пасти, а на голове росли колючие выпуклости, похожие на корону. Глаза же…
Емеля вздрогнул. Взгляд твари показался на удивление умным. Вопрошающим: «Ну? Что ты будешь со мной делать?»
Емеля давно мечтал о щуке, способной исполнять желания. Но в глубине души знал: такой не бывает. Однако сейчас, глядя в рубиновые огоньки, он не знал, что и думать. Не ведал, что делать дальше.
Поспрашивать местных, как хотел Кир? Нет, его в два счета спалят.
Оставить и взять в Самару? А там — библиотеки, школа…
«А кормить чем будешь? Пока не узнаешь, кто это?»
Емеля насупился.
«А еще — можно просто отпустить».
Тварь, будто услышав его мысли, сделала кружок в воде.
Отпустить.
Да. Пожалуй, это лучший вариант, кивнув, решил Емеля.
Вскоре он спустился к воде.
— Плыви, рыбка, — шепнул Емеля, открыв крышку.
Банка наклонилась, выплескивая воду вместе с тварью. Мелькнуло темное-зеленое, быстрое — и все. Нет его.
Постояв в воде, Емеля пошел домой. Он был уверен, что больше никогда не увидит эту тварь.
Он ошибался.
Следующий день утонул в переговорах. Королевич был, как всегда, бодр, весел, и даже болячка на его припухшей губе смотрелась элегантно. Емельянов же изо всех сил старался сосредоточиться на работе, но получалось плохо. Потенциальный партнер — тот, с кем они хотели строить завод, — косился на угрюмого инженера и предпочитал общаться с продажником.
Мысли путались, галстук давил, а желудок терзали спазмы. Казалось, внутри хозяйничают опарыши — в сто раз больше, чем он когда-то съел.
— Без сомнений, этот кирпич…
«Кир».
Емельянов отпил минералки.
— Руководитель, Мария Петровна…
«Мария».
Еще глоток.
— Понимаете, местечко рыбное. Если прищучить конкурентов…
«Прищучить».
Емельянов поперхнулся и закашлялся.
— Саша, ты в порядке? — участливо спросил Королевич. В пальцах он вертел «счастливую» ручку — ту самую, которую когда-то продал на самом первом собеседовании и теперь везде таскал с собой, периодически меняя стержни.
«Скотина», — выругался Емельянов в мыслях и махнул рукой. Мол, ерунда, продолжайте. Но солнце, выйдя из-за туч, вдруг блеснуло на бронзовой запонке партнера, и его перекосило.
— Вам нехорошо?
«Нехороший...» — прошипела в голове Щука.
Емельянов побелел. Рожа партнера внезапно смялась, как тесто. Вытянулась длинным, крокодильим рылом в чешуе. Волосы покрыл мох, а зубы, истончившись, полезли наружу, в кровь разрывая губы.