А потом на смену жалости пришла злость. Словно сквозь рыхлый обволакивающий слой пробились острые, рвущие плоть шипы. Злость подстегивала, требовала действий.
Сашка положил Белку на землю у стены, постаравшись выбрать место почище. Теперь-то он точно выяснит, что за тварь дед держит в этом гадюшнике!
Он поморгал, сбрасывая слезы — ну глупо плакать из-за кошки, — и двинулся вперед, поводя фонариком. Пол довольно круто уходил вниз. Мы под той земляной кучей, понял Сашка. А потом луч света уперся в еще одну стену. И в ней тоже была дверь…
Комната, что оказалась за нею, была просторной — свет фонаря утонул в темноте, не достав до стен. Сашка и Зоя стояли у порога, страшась шагнуть в неизвестность.
Пропитавший комнату запах не давал дышать. Застарелая моча, экскременты, гниль и сладость одновременно — здесь явно кто-то жил. И жилось ему несладко.
В темноте слабо звякнуло. Цепь? Значит, все-таки зверь? Сашка заколебался — опасен ли он?
— Не ходи дальше, — шепнул он Зойке, но она лишь сильнее вцепилась в него.
Через несколько шагов из темноты выступил лежащий на матрасе смутный силуэт. И чем ближе они подходили, тем яснее становилось, что на матрасе лежит не зверь. И когда размер совершенного дедом преступления дошел до Сашкиного сознания, его начало колотить.
— Я… я тут постою… — невнятно выдохнула Зоя, но Сашка ее не слышал.
Сотрясаясь от озноба, он подошел вплотную к матрасу и присел на корточки.
И тут по голове словно вдарили кувалдой. В глазах вспыхнуло, и Сашку повело в сторону. Он уперся рукой в пол, сохранив равновесие, и замер. Время остановилось. Исчезло ощущение реальности. Он снова видел сон, в котором Пашка приходил к нему. Только теперь Пашка — худой как скелет, неподвижный — на самом деле был здесь, но вот поверить в это было решительно невозможно.
А потом эта невозможная реальность обрушилась на него, сдавив горло и голову раскаленными железными обручами. А в глубине обожженного разума сгорающим в свете свечи мотыльком билось — не успел!
Рука подломилась, и Сашка сел на присыпанную сеном землю.
— Кто здесь? — вдруг прошелестел голос, отдаленно напоминающий Пашкин. Словно кто-то записал Пашку, потом сделал запись с записи и так до бесконечности, пока голос не исказился почти до неузнаваемости. Лишенный оттенков, безжизненный, похожий на настоящий настолько, насколько отражение в грязном окне может напоминать настоящую внешность. — Я не вижу…
Зойка захлебнулась рыданием и бросилась вон. Сашка, еще ничего не успев осознать, осторожно коснулся Пашкиной руки, но даже это легкое касание вызвало ответную дрожь.
— Не бойся… — прошептал он и за биением крови в ушах сам себя не услышал, — это я, Сашка…
Зато Пашка услышал. По иссохшим губам скользнула недоверчивая улыбка. Точнее ее тень. Но даже она неожиданно превратила его в почти прежнего Пашку.
— А я все думал, когда ты поднимешь свою задницу…
Сашка слушал его, а ураган мыслей набирал обороты. Надо вынести его отсюда! И вызвать скорую! Позвонить в полицию! Он быстро ощупал брата — слава богу, ноги были! Неподвижные, худющие, с цепью на правой, но целые!
— Ты меня лапаешь? — шутливо возмутился Пашка.
— А… ага, — Сашка начал заикаться. Руки у него тряслись, как у алкаша.
— А я ног не чувствую… — признался Пашка. — И не вижу ни хрена…
— Это от темноты, и от голода, и что лежишь тут долго. — Сашка непрерывно гладил брата по голове. — Я тебя вытащу, а в больничке тебя подлечат. Все будет хорошо, вот увидишь.
Пашка продолжал смотреть в потолок.
— А дед где? Вряд ли он захочет, чтобы меня увидели… Ты прикинь, он пил мою кровь…
— Я не знаю, где этот упырь. — Сашка соображал, сможет ли вынести Пашку на руках. — Попробую тебя поднять. Потерпишь?
— Наверно… — Пашка сжал губы. — Видок у меня…
— Отличный, — подбодрил его Сашка, просовывая руки ему под спину и ноги. В голове понемногу прояснялось, и казалось, что от затопившей все его существо радости он просто захлебнется. Его не смущала ни вонючая Пашкина одежда, ни кошмарный вид. Все можно исправить!
Брат обвил его шею почти невесомой рукой.
— А истукан где? — вдруг шепнул он.
— Кто?
— Тот, кого дед кормит…
По комнате пронесся протяжный вздох, взъерошил волосы на Сашкином затылке, сыпанул за воротник ледяного крошева. Сашка выдернул руки, развернулся, и свет фонаря выхватил из темноты у боковой стены фигуру.
Ужас, словно крыса, вгрызся в сердце мелкими острыми зубами. На мгновение — и отступил: фигура оказалась неживой.
Это был деревянный столб, с вырезанным и раскрашенным подобием лица с гротескными чертами: круглые глаза навыкате, толстые губы-вареники. Пол возле истукана усыпали кости и заскорузлые шкурки.
— Эту образину… — начал Сашка, но Зойкин визг оборвал его. Сашка вскочил, подошвы скользнули по затоптанному сену. Он взмахнул руками и тут же замер — Зойку втолкнули внутрь, а проем заслонила высокая фигура.
— Снова здорово, — желчно процедил дед. — У нашего семени на роду написано лезть куда не просят?
Он пинком закрыл дверь и, словно актер в свете софитов, в желтоватом пятнышке Сашкиного фонаря прошел к истукану. В руке у него извивался зверек вроде куницы. Дед вскинул руку и преспокойно впился зубами ему в загривок. Обрывая болезненный писк, дернул шеей и разом отхватил зверьку голову.
У Сашки отвалилась челюсть. Зойка вскрикнула и спряталась за его спину.
Из разорванной шеи куницы свисали желтоватые и сизо-красные нити. По свалявшейся шкурке сочилась кровь, застывая липкими сгустками. Дед поднес тельце к лицу истукана и прижал к его губам.
Кормит, остолбенело разглядывая происходящее, понял Сашка. Он во все глаза смотрел на чудовище, неожиданно принявшее облик его родного деда. В голове болезненно ворочались мысли. Оставалось сопоставить факты и сделать выводы.
— Нет никакой твари… — Он поперхнулся воздухом. — Это ты…
Дед двинулся к нему — огромный, темный лицом. Чернели глазницы, кровавой дырой кривился рот. За Сашкиной спиной взахлеб рыдала Зойка.
Подойдя вплотную, дед отбросил трупик и, выбросив вперед руку, схватил перемазанными в крови пальцами Сашку за лицо. Тот дернулся, отбросил дедову руку.
И тут его будто затопило жгучей волной. Как кипятком ошпарило. Правда — неприглядная и бесстыдная, словно пьяная девка, — явилась ему во всей своей разнузданности.
— Это ты убил отца!
Он взмахнул фонарем и двинул им деда в лоб. Тот коротко хекнул и тут же пнул внука сапогом в живот. Сашку швырнуло на колени, желчь обожгла пищевод, наполнила рот горечью. Фонарь укатился в сторону, бросив на дальнюю стену тонкий луч мутного света.
— Думаешь, я хотел этого?! — словно безумный вращая глазами, взревел дед. — Куда они оба полезли?! От него я не мог их спасти!
Стоя на карачках, Сашка жадно хватал воздух ртом. Оставалось надеяться, что дедов гостинец не перебил в животе ничего.
— Да от кого… — чувствуя, как выворачиваются наизнанку внутренности, проблеял он.
— От Него! — дедова рука указала на идола, а сам он согнулся в почтительном поклоне.
— Ты больной! — Сашка визгливо хохотнул. — Это просто деревяшка!
— Не см-е-ей! — дед погрозил ему пальцем. — Не гневи!
— Это! Простая! Деревяшка! — заорал Сашка. — Больной ты урод!
— Не гневи! — Взревев, дед метнулся к стене, выхватил из темноты лопату и рубанул наискось, метя внуку в голову. Ошеломленный Сашка отпрянул, но недостаточно быстро — металл со свистом взрезал кожу на виске и погасил свет. Заливаясь кровью, он опрокинулся навзничь. Руки лихорадочно шарили вокруг, пытаясь помочь телу встать. Снова свистнула лопата. Убьет, понял Сашка, сжимаясь в комок.
Однако удара не последовало. Он слышал, как матерился дед, что-то яростно щелкало, истошно вопила Зойка.
Сашка ощупал голову — с левого виска свисал порядочный шмат кожи. Как попало он прилепил его обратно и, прижимая пальцами, с горем пополам поднялся.
Что-то продолжало щелкать. Зверем рычал дед. Сашка отчаянно тер залитые кровью глаза и наконец увидел…
То свиваясь в тугой узел, то распрямляясь, кнут работал со скоростью атакующей кобры. Полоса сыромятной кожи перетягивала деда поперек лица, била в грудь, охаживала по плечам. Дед крутился вьюном, но пробиться сквозь секущую воздух преграду не мог.
Это ж Венька, не веря своим глазам, понял Сашка. А за Венькиной спиной перепуганный Ворон с топором.
И вдруг дед, извернувшись, схватил кнут и дернул на себя. Венька, не устояв, покатился по полу, и дед кошкой прыгнул на него. Кулаки взмахнули словно молоты, кроша лицо. Кровь брызнула во все стороны. С отчаянным воплем Ворон вскинул топор. Лезвие с хрустом — будто грецкий орех раздавили — вошло деду в спину и застряло, покачиваясь чудовищным отростком.
Несколько секунд дед еще сидел на слабо барахтающемся Веньке, потом скатился набок и замер бесформенной грудой.
Вдалеке взвыла сирена, к ней, как волки на охоте, присоединились еще несколько.
Сашка видел, как Ворон помогает Зойке встать, как чудовищным жуком ползет по полу Венька и, пытаясь подняться, слепо шарит руками, цепляясь за идола… И, уже проваливаясь во мглу, он почувствовал, как кто-то трогает его за руку, с трудом открыл глаза и увидел пристальный взгляд деда. Его пальцы тянулись к Сашкиной ладони, и тот, как бы противно ни было, позволил прикоснуться к себе.
И было ли то некой возникшей связью между дедом, превратившимся в чудовище, и внуком, едва не ставшим его добычей, или просто бредом угасающего сознания, но Сашка вдруг внутренним взором увидел всю картину…
Иван Лисин смолоду увлекался бортничеством. По весне, едва начинал таять снег, Иван шел в лес — проверить, как перезимовали пчелы, почистить борть, убрать подмор.
Он мог бы заманить рой в колоду и перенести ближе к дому, но это значило растерять уникальность меда — здешние пчелы собирали нектар на поросших вереском торфяниках.