— Танюх… — пробормотал он, стараясь не отключиться. — Что-то мне поплохело, а… Помоги выйти.
Попробовал встать — ее ноги на плечах не позволили. Жаркие, мягкие, с гуляющей под нежной кожей упругой плотью. Пригвоздили, словно страховочная рама на аттракционе, не дали не только встать — даже шелохнуться.
— Танюха… — повторил Олег, с ужасом осознав, что говорит все тише и тише. — Я сейчас просто вырублюсь…
— Ничего, милый, — сказала Таня, наклоняясь и мягко целуя жениха в макушку. Обнаженная грудь коснулась волос, потерлась о шею. За ухом просквозило легким дыханием, в котором звучали нотки еловой коры. — Не переживай, все будет хорошо. Ты сильный, ты сдюжишь…
Олег захрипел и попробовал разжать бедра, сомкнувшиеся на его шее. К черту любовные игры, этот поход в парилку он не забудет никогда!
В сауне вдруг стало холодно.
Не похолодало, а разом — будто из обшитой деревом кабины одним хлопком откачали весь жар, в обратку ударив кондиционированной струей. Олег вскрикнул от боли в зубах; схватился за сосок, к которому, казалось, приложили ледяную железку, и рванулся к заветной двери…
…Кажется, он все же ненадолго задремал.
Прямо в процессе беседы, но оно и неудивительно. С учетом его героического похода, да и вообще всех неприятностей и откапывания проклятой машины, было даже странно, что он еще вместе с остальными в просторной гостиной коттеджа. И даже пытается поддерживать ленивый разговор, а не видит десятый сон в их с Танюхой комнате.
Исаев, словно лопатой и вовсе не махал, потягивал пивко. Рядом с ним на диване, поджав ноги, примостилась Рита, но было заметно — ее тоже клонит в дрему. Умаялась, оно и понятно. Тем не менее она продолжала болтать с его Танюхой, раз за разом обсуждая неприятную (ну хоть решенную) ситуацию на зимней дороге.
Таня пошевелилась, словно хотела выбраться из удобного кресла, но Олег не позволил — жадно ухватил за бедро, вынуждая оставить ее ноги на своих плечах; сонно погладил, улыбнулся.
Здесь, на огромной медвежьей шкуре перед жарким камином съемного дома в таежной глуши, ему вдруг стало настолько спокойно и легко, что накатившее чувство бесконечной интимности не могло нарушить даже присутствие друзей.
Происходящее начинало напоминать приятный сон: теплые бедра невесты, мягкие и манящие даже через ткань легинсов, ее дурманящий сокровенный запах, ее прикосновения и нежное расчесывание волос. В камине потрескивали дрова, девчонки негромко щебетали, Серый заговорщицки ухмылялся поверх бутылочного горлышка.
Даже не верилось, что несколько часов назад верный Серегин внедорожник крепко встрял в снежной каше. Что они вчетвером потратили уйму времени, остервенело откапывая, утаптывая сугробы и без устали подсовывая под колеса найденные на обочинах ветки.
Что психовали, нервничали и даже ругались, наблюдая за сгущающимися над соснами сумерками. Что безуспешно пытались найти хотя бы тень сотового сигнала. И что, вконец отчаявшись, отправили Олега — как самого крепкого и выносливого — назад по автомобильным следам, в ближайшую деревню за тракторной подмогой…
Метель не вернулась, и он все же дошел. Справился. Отыскал трактор, прикатил на помощь и спас начинающих замерзать друзей.
Захаров усмехнулся. Он не помнил всего путешествия в деталях, но был уверен, что ко времени его возвращения Рита и Таня уже подступили к самому краю опасной истерики, встретив его со слезами облегчения на глазах.
И вот теперь они здесь, в уютном лесном доме, а значит, все завершилось благополучно.
Олег протянул гудящие ноги к камину, подвигал почти отмороженными пальцами. Сколько ему пришлось пройти по заметенной дороге? Пять километров? Десять? Мышцы горели так, словно их было не меньше двадцати. И как сам-то не околел? Хвала скандинавским пуховикам, иначе не скажешь!
Танюха мелодично рассмеялась над шуткой подруги, запустила длинные пальцы в шевелюру жениха и принялась мягко массировать. Откинувшись назад, Захаров чуть не застонал, но вовремя удержался — конечно, их пары дружили давно, но в этом деле стоит и меру знать…
На самом краю видимости что-то мелькнуло.
Олег приподнял голову, сражаясь со сладкой дремой, и вдруг вздрогнул:
— Вы видели?!
Голос прозвучал так тревожно и неестественно тонко, что девчонки разом умолкли.
— Ты о чем, медвежонок? — осторожно спросила Таня.
Негромко спросила, почти спокойно, но в голосе дрогнула гадкая струнка.
— Там, за окном… — Олег попробовал привстать и указать на окно справа, под стареньким чучелом тетерева на костлявом суку. Но Танюха чуть сжала бедра и не позволила шелохнуться. — Там же был кто-то…
Он мог бы попробовать описать сгорбленный силуэт, примерещившийся за слоем изморози, но слова никак не шли.
— Братишка, ты хорош девок пугать, а? — попросил Серега, срывая пробку с очередной бутылки. — И так сегодня натерпелись…
Олег открыл было рот, чтобы оправдаться. Сказать, что не пугает он никого, что и правда видел за окном странную (и весьма неприятную) тень, но Танюха опередила.
— Медвежонок, давай-ка ты вздремнешь, ладно? Ну кого ты там мог увидеть, а? Тракторист, что ли, вернулся? Ты же ему, щедрый мой, целую пятихатку дал, он на эти деньги давно самогоном набрался. Да и окна замерзли напрочь, чего тебе там в темноте увиделось-то?
Олег снова попробовал привстать. Хотел повернуться к невесте, чтобы поспорить (что само по себе было жуткой редкостью), аргументированно убедить и доказать, что вовсе не спит наяву.
Но Танюха игриво не дала ему этого сделать. Сжала ноги, с нежной силой ухватила за волосы, заставила откинуть голову, наклонилась, стремительно нависла над его лицом в густом ореоле шикарных каштановых волос и запечатала рот горячим поцелуем.
В камине щелкнуло, медвежья шкура под задом стала еще мягче и уютнее, и Олег приказал себе не выдумывать ерунды…
…Шагать становилось все тяжелее. Лицо располосовывало злым январским ветром, сугробы напоминали хищную трясину — только опусти ногу, втянут и не выпустят, прихватят, закапканят до весны.
Олег бессвязно шипел, стонал сквозь стиснутые зубы, но вышагивал по снежным перинам. Метр за метром, полянка за полянкой. Ночной лес надменно щурился с высоты сосенных макушек, блестел злыми звездами в бездонном небе.
Грудь раздирало тяжелым дыханием, лицо потеряло чувствительность, высокий ворот пуховика покрылся толстой коркой инея. Пальцы отказывались слушаться. Глаза слезились. Ноша на спине казалась то легче пуха, то тяжелей чугуна. И не поправишь, не поддернешь…
Ветки скрипели заунывно и протяжно, но Олег почти не слышал. В ушах все еще стояло потрескивание дров в камине и шум прибрежных волн. Жар финской сауны перемежался волнами обжигающего холода недружелюбной тайги.
Как он здесь оказался? Куда идет? Неужто шапку потерял? Вопросы вспыхивали робкими светлячками и мгновенно затухали, словно зажженные спички на пронизывающем ветру.
Остановившись, Захаров ощутил подступающее цунами паники.
Еще секунду назад он в мелочах отслеживал верное направление, был убежден в его правильности… и вот уже осознает себя безнадежно заблудившимся, потерянным, брошенным на смерть.
Ноша на загривке пошевелилась.
Олег обмер. Клацнул зубами.
Не желая видеть и понимать, все же попробовал: скосил взгляд, сквозь ночную мглу рассмотрев на собственных плечах чужие ноги. Попытался поднять голову, обернуться, запоздало сбросить с себя нечто опасное, свинцово-трухлявое, но ему не позволили.
На макушку легла холодная ладонь, узкая, но с нереально длинными пальцами. Острые ногти легко царапнули по щеке, а затем в затылок кольнуло пронизывающим льдом — и картины ночного леса померкли…
…Танюхины ноги снова покоились на его плечах и шее. Гладкие, упругие, с выглядывающим из-под левой джинсовой штанины серебряным анклетом, что Олег подарил на недавнюю годовщину отношений. Цепочка была изящной, с парой граненых шариков, позвякивающих в такт легкой девичьей походке.
Сама Танюха, оседлавшая жениха в десятке метров от сцены, взвизгнула — группа собиралась исполнить один из самых популярных хитов. Зажатый толпой со всех сторон, Захаров негромко выругался. Конечно, он был рад вскинуть Таньку над головами вопящих фанатов, но сам при этом выступление видел урывками, словно в горячечном бреду.
Справа и слева пихали, галдели, дышали смесью пива и вискаря. Становилось все жарче, душнее, но большинство пришедших на концерт с легкостью принимали правила игры. Со спины навалились, и Олег едва устоял. Танька ойкнула, вцепляясь в его волосы, болезненно дернула, но он проглотил невольное проклятие.
Музыканты начали «Идем со мной». Мелодично, с красивой лидирующей скрипкой… во всяком случае, так должно было случиться. Вместо этого Олегу услышалась странная какофония, не имевшая ничего общего с привычной композицией.
Скрипка вопила так, словно ей пытались перерезать струны, причем повдоль. Гитары гудели вразнобой и со странным мерзким визгом, как если бы кто-то царапал вилкой по фарфору. А когда к музыкантам подключился вокал солистки, Олег поморщился. Вместо привычного женского голоса он вдруг услышал из динамиков зала что-то невнятное, протяжное и горловое, словно стон или надрывный женский плач.
Таня, казалось, не замечала ничего необычного. Судя по пожатию бедер, сейчас она и вовсе раскачивалась на его шее, махала руками и даже подпевала. Привстав на цыпочках, Захаров попытался рассмотреть сцену и оценить происходящее собственным взглядом. В конце концов, если группа решила устроить перформанс, это даже забавно…
Но на сцене все шло своим привычным чередом. Гитаристы увлеченно лупили по струнам, толстенькая скрипачка самозабвенно орудовала смычком, барабанщик наяривал так, что утром будут болеть руки. А вот солистка… она показалась незнакомой.
Высокая и худая, одетая в драные тряпки и звериные шкуры, женщина походила на сухую искореженную ветку, по недоразумению превращенную в человека. Запрокинув голову на тонкой шее, она рычала в прижатый к губам микрофон, оглушая утробным горловым ритмом, от которого у Олега тут же заболела голова.