Электричество наполнило воздух, пропахший табачным дымом, по́том братков и дешевыми духами проституток. В следующую секунду могло произойти что угодно — угодно маленькому старичку в расплывшихся наколках. Наконец тот выдохнул и огласил вердикт:
— Шучу я, Олежа, чего напрягся? Штрафную опоздавшему! Ну-ка, Гагик, намути, нехер руки менять. А что все притихли? Мент, что ль, родился?
И лишь после этой фразы, будто бы разрешающей времени течь дальше, гул разговоров вновь заполнил предбанник. Дыбе всучили до краев наполненный стакан, и тот одним глотком осушил его под одобрительное кряканье Гагика. Нос щекотнул запах шашлыка, рот наполнился слюной, но на столе вожделенного блюда не оказалось. Всё съели, что ли?
— Так, ну, теперь, когда все в сборе… А ты чего тушуешься, Олежа? Тоже девочку выбери, пущай пока тебе плечи помассирует — вон ты какой нервный, — проскрипел Юра Писка. — Выбирай на вкус!
Проститутки дружно повернулись к Олегу. Одна под тяжелым взглядом Дыбы застенчиво подтянула полотенце на грудь; морда же другой была покрыта прыщами как глубоководная мина — поди, еще восемнадцати нет. Рыженькая Дыбе понравилась — и грудь, и жопа — все на месте, но лишний раз обделять безобидного в общем-то Василька ему не хотелось. Решение нашлось само — оно пьяно пошатывалось в темном проходе, ведущем к бассейну.
— А эта тоже работает? — кивнул Олег на силуэт в коридоре. — Эй, милая, ближе подойди!
— Ты чего, Дыба? — испуганно спросил чернявый Гагик, вглядываясь во тьму коридора. — Нет там никого.
— Как нет? А эта… — Дыба не договорил.
— Олежа, — ласково спросил вор в законе, — ты на винт подсел? Или чего похуже?
— Да вы разводите, пацаны! — с деланой бодростью хохотнул Дыба, но почувствовал, как капля холодного пота сбежала по позвоночнику и затерялась меж ягодиц. Одно дело, когда Юра Писка вперяет в тебя свои омертвевшие за десятилетия лагерной жизни фары, решая, жить тебе или умереть, и совершенно другое — когда видишь что-то, чего нет и быть не должно. — Вот я сейчас схожу проверю! Смотри, Гагик, если разводишь — я с тебя спрошу!
Так, бросив угрозу и придав себе тем самым уверенности, Дыба пошлепал босыми ногами по кафелю во мрак. За спиной звенела тишина. «Ну, суки, я вам устрою!» — думал он в таком ключе, приближаясь к тени у бассейна.
— Ну что, красивая, давай знакомиться! — нарочито громко обратился он к ней и щелкнул выключателем. В помещении загорелся свет, и Олег Дыбов — младший сержант триста сорок пятого парашютно-десантного полка, переживший бойню в ущелье Микини, успешно штурмовавший перевал Саланг, он же Дыба — грозный глава Зареченской ОПГ, которого побаивались даже цыгане, — шлепнулся на задницу, взвизгнул совершенно по-бабьи и пополз назад, отталкиваясь пятками прочь от воплощенного кошмара, что с шипением тянул к нему покрытые волдырями ладони.
«Красивая» и правда была бы ничего, если бы не страшный, до обугливания, ожог, покрывавший всю левую половину тела. Левый глаз запекся вареным яйцом, правый беспорядочно вращался в глазнице; волосы продолжали тлеть, левая же грудь, вывалившаяся из легкомысленного пеньюара, аппетитно шкворчала. Запах шашлыка достиг апогея.
— Сука! — сочтя, что отполз достаточно далеко, Олег вскочил на ноги и бегом вернулся в предбанник, тряся гениталиями, чем рассмешил ранеток. Те, однако, умолкли, едва Юра Писка цыкнул зубом.
— Олежа! Что ж ты старика расстраиваешь? Вам, молодым, новое подавай, понимаю. В мои годы-то кокса никакого не было. Чефир там, анаша чуйская — это да. А ты, Олежа, этой дрянью не увлекайся. Ты нам живой и здоровый нужен, и при делах, — скрипуче подосадовал законник.
— Да. Да. — Дыба смотрел в пол, пучил глаза: «Может, в водку что подсыпали? Или приколы у них такие? Наняли актрисульку… А как же она тогда шкворчит?» — В носу еще колыхался противный флер паленых волос и аромат шашлыка, от которого крутило пустой желудок. Поднять голову и посмотреть в сторону коридора Олег не решался. Перед глазами вновь потемнело, как тогда на шоссе.
— Мальчики, он не дышит! Синий весь! — пискнула одна из ранеток.
— Дыба, ты чего, Дыба? — посыпалось со всех сторон; Олега подхватили со спины, голова погрузилась во что-то мягкое. Подняв глаза, он встретился взглядом с волосатыми ноздрями Гагика. Дыба чувствовал, что умирает, но хуже того — не знает, что с этим делать. Легкие горели огнем, тем самым, что дотлевал в волосах страшилища у бассейна.
— Ему искусственное дыхание делать надо! — пискнула рыжая избранница Василенко.
— Тебе-то, лохудре, откуда знать?
— Я вообще-то интернатуру заканчивала!
«Зачем искусственное? — вдруг мысленно возмутился Дыба. — Я же и сам могу. Могу же?»
И, чтобы проверить, вдохнул полной грудью. Тут же отступила тьма в уголках глаз, отхлынул из конечностей новокаин оцепенения; Олег встал на ноги, вырвавшись из объятий Гагика.
— Прикиньте, мужики… Как дышать, забыл! — ошарашенно произнес Дыба, ощупывая горло. В сторону коридора он смотреть опасался.
— Расслабиться тебе в мазу, Олежа. Может, в Сочах недельку прибалдеть, — по-отечески проскрипел Писка. — Ты меня найди завтра, у меня лепила есть проверенный…
Олег ошалело кивнул и, не прощаясь, как ошпаренный выскочил из предбанника.
Дыба гнал «Широкий» по ночной Туле, изо всех сил стараясь смотреть только на дорогу. Нужно было скорее добраться домой и проспаться от этой вездесущей дряни. «Утро вечера мудреней», — пульсировала мысль.
В подъезде кто-то опять выкрутил лампочку, но сегодня Дыба, вопреки обыкновению, был благодарен неведомому хулигану — так был ниже шанс увидеть лишнее. Не раздеваясь, Олег тяжело плюхнулся на разложенный диван, отпил добрые грамм сто коньяка и уткнулся носом в подушку. Но сон, будто издеваясь, то накатывал, то вдруг отступал, наполняя сознание утренней бодростью, как труба горниста в пионерлагере.
— Сука, да что ж ты будешь делать! — выругался Дыба, поднимаясь. Отправился на кухню, щелкнул плитой. Конфорка озарилась венцом синих болотных огоньков. Олег открыл шкаф над раковиной и принялся сбрасывать содержимое на столешницу — там, в глубине, должен лежать травяной сбор, подаренный Алевтиной Михайловной. «Сама сушила, — говорила она тогда. — Ты, Олежа, как плохо спать будешь, завари и пей на ночь, и никаких больше кошмаров». В тот день он не раз пожалел, что разбередил душу пожилой женщины жалобами на гнетущие муторные сны о товарищах, что навсегда остались в степях Афганистана.
Травяной сбор Олег нашел на столе — как месяц назад бросил, так с тех пор он там и валялся, завернутый в фирменный пакет «Мальборо». Потянувшись к столу, Дыба случайно посмотрел в окно и замер. С высоты шестого этажа были хорошо видны неподвижные фигурки, застывшие на снежной глазури посреди растасканной на металлолом детской площадки, — дворник не убирался уже неделю: может запил, а может и сгинул. Там, по колено в снегу, стояло человек пять. Их бледные лица были направлены вверх, и Дыба не сомневался — смотрят они именно в его окно. Одноногий в шапке, натянутой на лицо, и обожженная проститутка — видать, кто-то с досады приложил профуру щами к каменке — были Олегу уже знакомы. К ним присоединился обледенелый, перекрученный бомж и огромная вспухшая старуха, из которой на снег сочилась темная жижа. Пятого было не разглядеть — низкорослый жмур влез в самый центр голого кустарника.
Твари не шевелились, не дышали, лишь как загипнотизированные пялились в его темное окно. Через толпу мертвецов как ни в чем не бывало прошагал дедок в брежневском «пирожке» и с авоськой. В этот момент Олег почувствовал себя предельно, бесконечно одиноким и беззащитным — один на один с этими тварями. Хотелось отойти, отпрыгнуть прочь из-под слепого взгляда жмуров, но из глубин рассудка утопленником всплыло четкое осознание: «Пока ты смотришь — они не двигаются».
Так они и торчали друг напротив друга: Дыба на кухне, под бешеный свист давно закипевшего чайника, и жмуры — по колено в снегу, точно остатки снесенного джипом частокола. Когда в глазах начало темнеть, Олег уже знал, что нужно делать: совершив над собой усилие, он вдохнул и выдохнул, напрягая едва ли не все мышцы, чтобы расправить слипшиеся от ужаса легкие. Под взглядами жмуров вегетативная нервная система сачковала, и дышать приходилось «самому». Все решил шаг — неуверенный и неловкий шаг обожженной проститутки в сторону подъезда.
Олег, вернув себе контроль над телом, рванул в коридор, вынул из висящей на вешалке кобуры верный «Тульский-Токарев», прижался спиной к стене и зарычал, целясь в массивную железную дверь:
— Ну, сукины дети, подходи по одному!
Тут Дыба немного лукавил, подбадривая себя самого яростной бравадой. Чтобы сукины дети подходили, ему хотелось меньше всего. Поэтому, когда дверной глазок погас, загороженный чьим-то силуэтом, Олег, не раздумывая, выпустил пулю по двери. Та оставила неглубокую темную вмятину в самом центре, а силуэт пропал. Заслышался топот по лестнице, прогремело подъездное эхо: «Долбанутый!»
Бессильно Дыба осел по стенке на пол, не спуская глаз с двери; он сверлил ее взглядом, пока по гофрированному металлу не поползли тусклые лучи рассвета. Олег поднялся на ноги, сбегал в ванную, умылся и спешно покинул квартиру.
До офиса Сайдуласа он доехал минут за семь, едва не стесав отбойник перед самым рынком. Цой из уличных колонок настойчиво требовал: «Перемен!»
Выскочив из «Широкого», Олег в три шага преодолел расстояние до двери офиса гипнотизера… чтобы обнаружить промокшее, отпечатанное на принтере объявление: «Вилкас Сайдулас временно приостанавливает прием граждан на неопределенный срок. Просим прощения за неудобства. Администрация».
— Твою мать! — Дыба с досады саданул по двери каблуком.
«Облажался ведь как пацан! — ругал он себя. — Надо было сначала пробить, где живет, куда ходит, чем дышит! Как его теперь искать?»
Впрочем, это проблемой не было — один звонок, и Чача с Келоидом поднимут на уши всю Тулу и к вечеру доставят гипнотизера насаженным на самовар. Одна беда — дожить бы до вечера. Недолго думая, Дыба запрыгнул обратно в джип и рванул с места.