– И что он с ними выделывал, грешный, так и не выведали, – бормотала тетя Варя, пьяно раскачиваясь на табурете. – Не нашли… зверят… Как и ту… собаку.
«Та собака». Причина, по которой отца хоронили в закрытом гробу. Игорь вздрогнул и плеснул водки уже себе. Хлопнул, не закусывая.
Следователь был скуп на ответы и щедр на вопросы. Где находился Игорь Светлаков в ночь с такого-то на такое-то? Хорошо. Кто может подтвердить? Хорошо. Кому Григорий Светлаков мог передать ключ от квартиры? Неизвестно? Хорошо. А сам Игорь Светлаков не передавал ли кому ключ? Хорошо…
Дело не возбудили. Как установил эксперт, отец умер от инфаркта. Следы укусов появились уже после смерти. Так это называлось в протоколе: «следы укусов». «Труп был обглодан», – поправил бы Игорь, но экспрессия не для официальных бумаг.
На работе – Светлаков-старший продолжал работать на РЖД, под конец всего-навсего сторожем, – отца хватились третьего дня. Квартиру вскрыли. Одной из понятых оказалась тетя Варя.
– Я закричала, – сказала она трезвеющим голосом. – Мы все закричали. Даже участковый. Налей еще беленькой. Кошмары чтоб не снились.
Отец лежал ничком на полу зала возле неубранного дивана. Его ноги были объедены. Из семейных трусов торчали кости с ошметками начавшего темнеть мяса. Объедено было и правое плечо – зверь выдрал порядочный кус, рана протянулась до самой шеи. Тельняшка проржавела от засохшей крови. Как и пол под изувеченным телом. Окно было приоткрыто. На трупе пировали всласть осенние мухи – разжиревшие от снеди, слишком отупело-тяжелые, чтобы летать. Смердело медью и зверьем. Тем самым, которое не нашли.
Следователь заключил, что над телом потрудилась собака. Какая-то здоровенная дворняга. Одна из жертв отца по иронии судьбы отомстила мучителю за всех растерзанных животин. Нажравшись, псина сиганула в окно. Да, третий этаж – ну так она же дура, псина. Очухалась и удрала. Иначе как объяснить ее отсутствие в запертой квартире?
Действительно – как? Но каждый раз, когда следак повторял: «Собака, собака, собака», глаза его бегали, точно искали укрытия от неудобных вопросов.
И пусть парень из морга уверял, что у собаки, судя по укусам, была пасть медведя, Игорь дал копу себя убедить. Так за каким он взялся выпытывать у испуганной пожилой женщины тайну?
Все равно от ее ответов не стало легче. Ни тогда, ни теперь.
Итак, Игорь невольно задержал дыхание и включил люстру.
Свет хрипло вспыхнул, ударил по глазам частым морганием, отчего под черепом мигом вспух пузырь боли. Ошарашенный, Игорь остолбенел в дверях, не понимая, где очутился.
Полгода назад он оставил квартиру совсем в ином виде. Кровь на полу так и не удалось полностью оттереть, она проела линолеум, но с остальным беспорядком Игорь справился.
Теперь же в зале словно разорвалась осколочная граната. Цветастая бахрома растерзанных обоев свисала со стен пыльными пересохшими языками; из ран проглядывали желтые страницы газет. Половичок, который прежде прикрывал пятно крови, неведомая сила скомкала в драный мяч и зашвырнула под кресло. Из вспоротого брюха пропотелой подушки на разодранный плед вывалились несвежей блевотиной пуховые внутренности. Безжизненно обвисли щупальца разорванной гардины. Кинескоп «Грюндика» лопнул, обнажив электронный фарш внутренностей. И осколки – они усеяли пол, как диковинные сорняки: битое стекло серванта, треугольные зубы расколотого зеркала, черепки от чайного сервиза, керамическое крошево, оставшееся от пузатого вазона. В воображении Игоря пронеслась сцена из «Крепкого орешка», где Джон Макклейн улепетывает от гангстера босиком по осколкам. «Яппикайей, мазафака!»
Ни хера не смешно. Он скорее насрет в штаны, чем прыснет, да что там прыснет – даже звук собственного сердцебиения казался неуместным. Лицо Игоря горело, как и ладони, и легкое щекотание, точно чужой выдох, обдало шею: встопорщились волоски на коже. Шок растерянности перетек в неодолимый беспримесный страх.
Были и другие звуки, внешние. Он ведь слышал их и раньше, едва переступил порог квартиры, – не придал значения, посчитав шорохами старого дома. Потрескивание дерева, гул в трубах, ветер, ощупывающий оконные ставни…
Или хруст битого стекла. Будто кто-то незримый перебирает осколки, легонько, чтобы не порезаться.
Пылающий узел внизу живота затянулся крепче. Замерло сердце, налилось бетонной тяжестью – и вдруг дернуло в галоп.
Уже не страх – безудержный ужас.
Хруп-хруп. Трак-трак. Словно зубы грызут, перемалывают леденцы… или кости.
Нет, не чавканье – шаги. Ближе. Громче.
Отовсюду.
Каждый осколок трещал под неукротимой поступью. Свет неистово барабанил по глазам, колотил в виски, призывая эпилептический припадок.
А если и впрямь приступ – вот умора-то! Рухнет Игорь физиономией в битое стекло, станет отплясывать лежа, пуская пену ртом, что твой огнетушитель, возле блеклого пятна недооттертой крови, кропя алой росой из сотен порезов, и горло…
Матрац резко вспучился горбом – мощно, порывисто, аж подбросило диван. Будто кто-то под ним попытался вскочить. Пианинно взвыли пружины.
Игорь рванул прочь. К выходу – через бесконечно растянувшийся туннель коридора. За спиной лязгало. Горячая волна смрада – псина, пустой желудок, сохнущая слюна – вдарила в спину, словно ветер в метро, протолкнула дальше.
Игорь вылетел на лестничную клетку, как из пушки, захлопнул дверь и навалился спиной. Пальцы лихорадочно ощупывали куртку, пробираясь к карману, ища ключи, но ловя лишь биение обезумевшего сердца. А когда наконец отыскали, между кошельком и смартфоном, Игорь понял, что на площадке он не один.
На верхней ступени третьего этажа пряталась в тени долговязая фигура. Черное на черном. Фигура шевельнулась, попала в отблеск света с лестницы, и Игорь узнал: тип с капюшоном. Тот, со скамейки у подъезда.
И он что-то сжимал в длинной, кажущейся многосуставчатой лапе.
Нож.
Они начали двигаться одновременно: Игорь – к лестнице, незнакомец – к Игорю. Рука незнакомца дрогнула, закладывая дугу, и Игорь уже не раздумывал.
Шаг вперед, уход вправо, захват предплечья. Куртка врага мокрая и скользкая, пахнет резиной. Рывок, кулак с ножом уходит вверх. Правая нога Игоря цепляет ногу напавшего. Толчок в грудь, бросок назад – тип в капюшоне летит навзничь, капюшон трепещет и хлопает, как парус. О-сото-гари, чистое, без запинки. Тренер Игоря по дзюдо похвалил бы.
В последний момент Игорь попытался удержать противника. В иной ситуации ему бы удалось – но сердце и трясущиеся руки еще помнили ужас залитой мигающим светом и осколками комнаты, где что-то стремится вырваться из-под дивана. Тип – грабитель, маньяк или просто пьянчуга – грохнулся на спину. Его голова откинулась, и треск, с которым затылок впечатался в ступень, показался оглушительным.
Как и наставшая за ним тишина.
Изо всех сил тщась проснуться, отказываясь верить в необратимое, Игорь до ломоты таращил глаза на зажатое в кулаке противника грозное оружие – авторучку.
– Эй! – сорвался с губ Игоря возглас, легкий, как мотылек. Тип не шевелился. Его подбородок дерзко торчал в потолок, восково-желтый в зыбком свете, просачивающемся с лестницы. Под подбородком проступал, как проглоченный камень, крупный кадык.
Игорь кинулся к лежащему, упал перед ним на колени. Слепо нашарил под капюшоном незнакомца затылок. Пальцы погрузились в сырое. Игорь отдернул руку. Чужая кровь на ней казалась черной, к ладони прилипла пара волосинок.
Он прикусил губу, чтобы не закричать.
«Соберись! Он без сознания! Ему можно помочь!»
Игорь подался ближе, сфокусировал взгляд на лице лежащего. Костистое, асимметричное, с горбатым носом и шишковатым лбом. На нижней губе – мохнатая родинка.
«Он постоянно трогал ее языком», – пришла из ниоткуда мысль, как будто чужая.
С щелчком отключилась лампочка этажом ниже, перестав реагировать на движение, и лестница погрузилась во тьму.
Игорь наугад припал ухом к тому месту, где прятались во мраке приоткрытые влажные губы поверженного. Что-то щекотнуло скулу, и сердце окрыленно встрепенулось – жив! Но то было не дыхание, а щетина с уродливой родинки Карася.
Игоря начало трясти. Каждую клеточку колотило, будто под током. Он уцепился за перила, чтобы не повалиться на тело. Выпрямился.
– Сукин сын! – вырвалось у него отчаянное.
«Ты всегда хотел показать ему дзюдо, – пронеслось в голове. – Сбылась мечта идиота!»
Захотелось хохотать – истерично, заходясь. Напугать до усрачки немногочисленных оставшихся соседей. Они прильнут к дверям, как шпионы, и кто-то – возможно, тетя Варя – вызовет полицию. Когда ему лучше позвонить Кате: до приезда копов или уже из отделения?
«Это несчастный случай!»
Нет. Нет. Нельзя. Никто не поверит. Был бы нож вместо авторучки…
Вспомнилась давняя история из новостей. Педофил напал на мальчика, а оказавшийся рядом спортсмен – то ли отец, то ли брат ребенка – так крепко приложил перверта, что тот откинулся. Спасителю дали реальный срок. Превышение самообороны. Каково?
Тюрьма, подумал Игорь, это последнее, что нужно и ему, и его жене. Которая – на минуточку – ждет ребенка. И все это счастье – из-за дебила, вздумавшего наскакивать из темноты со своей гребаной ручкой. Кстати, где она?
Он пощупал вокруг себя. Нашел ручку возле своей задницы. Сунул в карман. На всякий случай.
«Убийца. Дзюдоист сраный».
Глаза привыкали к темноте, и очертания тела проступали перед ним. Игорь снова склонился над Карасем и встряхнул за плечи в надежде уловить хоть намек на теплящуюся жизнь. Тщетно. Голова Карася запрокинулась дальше, губы разошлись ухмыляющейся расщелиной, из которой вытекал мрак. Казалось, Карась с издевкой усмехался: «Ох и дерьмовый денек выпал нам обоим. Да, лох?»
Неизвестно, зачем околачивался на лестнице этот дурень, но он явно не собирался пырнуть Игоря. Просто неуклюже взмахнул рукой. Может, сопли хотел вытереть. Новый припадок хохота подкатил к губам Игоря, готовясь прорваться сквозь них, как поток нечистот.