образной череде прочих дней. Но когда Евгений зашел в кабинет, готовясь погрузиться в отчеты о боярышницах и тем самым отрешиться от того, что следовало серьезно, по-взрослому обдумать, навстречу ему распахнулось солнечно-рыжее и шелковистое – будто вспышка крыльев весенней крапивницы в серой прошлогодней траве. Это незнакомая девушка, рыжеволосая, в оранжевом платье, снимала курточку. И пожилая сотрудница Анна Михайловна с улыбкой сказала: «Знакомься, Женя, это Танечка, наш новый младший научный сотрудник».
С того утра Евгений принялся выслеживать Таню, будто редкую бабочку – очень осторожно, чтобы не вспугнуть, и очень упорно. Украдкой наблюдал за ней из противоположного угла кабинета. Ближе к одиннадцати часам и после полудня, когда до обеда или до вечера еще далеко и все сотрудники по сложившейся традиции чаевничают, как будто ненароком проходил мимо и предлагал заварить чаю. В маленькой столовой старался оказаться за одним столиком. Впрочем, в столовую Таня ходила нечасто, предпочитая кафешки через дорогу от института. Евгения одинаково страшила мысль как вести Таню в ресторан (и оставить там разом половину месячной зарплаты), так и приглашать к себе домой, в старенькую сумрачную двушку, к вечно ворчащей матери. Но своей тихой охоты он не прекращал, и его ненавязчивое упорство дало определенные результаты: поначалу вовсе не замечавшая его Таня стала с ним здороваться, улыбалась, и однажды, упорхнув на обед, затем принесла ему из пекарни поблизости пирожок с рыбой – именно такие пирожки он брал в столовой по четвергам, когда их там пекли раз в неделю. Не кому-нибудь, а ему одному.
Евгений принялся разрабатывать план, как ему однажды проводить ее – ну, если не до дома, то хотя бы до трамвайной остановки. Автомобиля у Тани, по счастью, не было. На ответственную операцию «проводить девушку» Евгений решался с неделю. В конце концов он случайно подслушал, как Анна Михайловна говорила кому-то, что надолго новая сотрудница в институте явно не задержится – поднаберется рабочего стажа да упорхнет. Евгений даже похолодел от этих слов и сказал себе: надо торопиться.
И вот он вышел из института сразу следом за Таней, намереваясь как бы невзначай догнать ее на пути к остановке. И даже тему для разговора придумал – недавно открывшийся в городе парк экзотических бабочек, куда он собирался Таню пригласить. Но все пошло не по плану.
– Извините, нам, кажется, по пути? Вы ведь тоже на трамвай?..
– Что?.. Нет, Жень, мне тут рядом совсем, – ласково улыбнулась Таня и вдруг резко свернула за киоск с шаурмой: как оказалось, к припаркованной на обочине черной «тойоте». Оттуда ей навстречу выбрался парень: «Привет, Танюш!», и Евгения, поспешно попрощавшегося, прямо-таки сдуло за шаурмичную, будто гонимый ветром лист. Он сразу понял: никаких шансов. Парень был под два метра ростом, в кожанке на широченных плечах, с выбритыми по моде висками и затылком – и в этой псевдоармейской стрижке на густых блондинистых волосах, в черной коже, в черном авто было что-то смутно вражеское и невыносимо захватническое.
– Кто этот мелкий чудик? – отчетливо услышал Евгений из-за шаурмичной.
– Ой, Леш, да нашел к кому ревновать! Это Женька из нашего института, он даже не мужик, а так, чисто ребенок, его вообще ничего, кроме бабочек, не интересует…
Эти слова так и катались в пустой гулкой голове туда-сюда, как свинцовый шар – бум-м, не мужик, бум-м, чисто ребенок, – пока Евгений не чуя ног шел к трамвайной остановке. Дома он с ненавистью посмотрел в темное зеркало в коридоре: маленький, узкоплечий, со слабыми кудрями, подозрительно редеющими на макушке – мать упоминала, что давно пропавший за горизонтом отец был лысый как коленка… И никаких сил на свете не было, чтобы перекроить и переиначить не только его жалкое тело, но и, главное, разум – дать другое призвание, другое сознание, забыть проклятых бабочек, чтобы душевных сил хватило работать там, где можно заработать хотя бы на чертову «тойоту».
Тут с кухни его позвала мать:
– Жень, а Жень! Ты, как поешь, зайди к Гале с четвертого этажа, у них там какая-то проблема с бабочками, может, разберешься!
– С бабочками? – Узкие брови темного отражения поползли вверх. – Моль, что ли, завелась? Это не ко мне.
– Нет, не моль, экзотические бабочки. Галиному сыну кто-то целую коробку живых бабочек на день рождения подарил…
Плач соседского сына стало слышно, едва Евгению открыли дверь. Соседка принялась сбивчиво объяснять ситуацию, но Евгений и так уже все понял. Слышал он о таких, модных в последнее время, подарках. Коробки с наборами живых куколок, из которых, по замыслу создателей затеи, должны дружно вылупиться яркие тропические бабочки, что будут весело порхать по комнате на радость детишкам. Однако на деле все выходило обычно по-другому. Ведь куколкам из экваториальных лесов, равно как и вылупившимся из них бабочкам, нужна строго определенная температура и влажность, а мало кто станет заботиться о создании у себя в квартире климата джунглей…
– Почему они умирают? – пятилетний мальчишка повторял эту фразу как заведенный, тянул и тянул на одной ноте, размазывая слезы по лицу. – Почему… Почему они умирают?
Зайдя в комнату, Евгений увидел на столе бабочкарий – красивую прозрачную емкость с куколками – и вылупившихся бабочек. Он сразу оценил масштабы бедствия. Куколок было больше десятка – очень дорогой и до жестокости бесполезный подарок: многие бабочки уже вылупились и являли собой гнетущее зрелище, от которого даже взрослому становилось не по себе. От сухости воздуха или по какой другой причине у них так и не расправились крылья, превратились в затвердевшие цветные комочки, и насекомые медленно ползали по столу, неуклюже с него падая, либо сидели на месте в ожидании близкой кончины. Некоторые безостановочно мелко дрожали, будто в припадке. Две бабочки, у которых крылья все же расправились – большая голубая морфа и черно-красный парусник Коцебу – были настолько слабы, что не могли летать, не могли даже есть. Меланхолично сидели возле лужиц разбавленного меда (которым их явно пыталась накормить соседка, размотав им хоботки валявшейся тут же булавкой) и не проявляли никакого интереса к окружающей действительности. У них даже не хватало сил смотать обратно неуклюже размотанные хоботки.
Евгений вспомнил давнее, из собственного детства – задиристых соседских мальчишек, разрезанную ножом живую куколку – и подумал, что такой подарок ребенок уж наверняка запомнит на всю жизнь. А еще на мысленном фоне прокрутилась картина сегодняшнего унижения – двухметровый красавец конкурент, черная «тойота», будь она неладна, – и так до сих пор жгло нестерпимое, до беззвучного крика, ощущение собственной ничтожности и никчемности.
Как общаться с детьми и тем более как их успокаивать, Евгений понятия не имел. Поэтому лишь потоптался возле мальчишки, а соседка спросила:
– Так им можно как-нибудь помочь? Вы ведь работаете с бабочками…
Евгений не стал уточнять, что на работе он систематизирует уже мертвых бабочек, и жестом отозвал соседку в коридор.
– Им ничем не поможешь. Я не знаю, в каких условиях выращивали гусениц на ферме, чем их там кормили, но результат налицо. И вообще, квартира – не место для тропических бабочек. Соберите их и выкиньте куда-нибудь на клумбу.
– Так Стасик не дает…
– Ляжет спать – выкиньте.
– Но такие деньги заплачены…
Евгений почувствовал, будто откуда-то из солнечного сплетения к горлу поднимается тонкий стальной стержень, от леденящего холода которого аж сводит горло. И, наверное, впервые во взрослой жизни он, старавшийся быть предельно вежливым и неконфликтным со всеми, тихо, но очень тяжело произнес, нимало не заботясь об ответном возмущении:
– Вам вообще что важнее: деньги или психика ребенка? Почему вы для начала не погуглили вообще, какие риски есть при покупке бабочкария?
– Так по телевизору рекламировали…
– А собственные мозги у вас есть?
Соседка молча вытаращилась на него: такого от безобидного как тряпичная кукла чудака Жени, тихого научного сотрудника, она никак не ожидала. Евгений молча развернулся и не попрощавшись вышел из квартиры.
Назавтра ощущение тонкой стальной трубки в груди, проходящей вдоль пищевода, никуда не делось. От этого несуществующего, но ясно ощущаемого внутри железа тело казалось более тяжелым, и по дороге на работу каждый шаг Евгений делал с ощутимым усилием. С таким же усилием приходилось смотреть на все вокруг. «Точно пора увольняться», – сказал он себе. Но сначала все-таки следовало подыскать другую работу, с зарплатой, хоть немногим более достойной.
Он решил, что не даст вчерашнему унижению разрастись, и потому, как обычно, приветливо поздоровался с Таней и улыбнулся ей, хотя улыбка далась с такой болью, будто он сам себе надрезал щеки ножом. Таня безошибочным женским чутьем явно определила: что-то не так, поначалу все посматривала на него, но потом отвлеклась на телефон, фыркая в ладошку – по-видимому, ее кавалер прислал ей что-то очень смешное, – затем убежала на обед и – конечно же – про Евгения и думать забыла.
Его тем временем вызвал к себе в кабинет заведующий лабораторией эволюционной экологии, в которой, собственно, они с Таней и работали. Заведующего за глаза уважительно именовали аксакалом – лет ему уже было за восемьдесят, тем не менее держался он молодцом и ходил на работу пешком, правда, из соседнего квартала, но зато не по-стариковски бодрым шагом.
– Знаю, вы давно мечтаете о научной экспедиции, Евгений Павлович, – сразу выложил заведующий.
Евгений растерянно промямлил что-то нечленораздельное. Уж этого он ожидал меньше всего – особенно теперь, когда наконец-то отважился уволиться. Да, он со студенчества грезил энтомологическими экспедициями, но все как-то не складывалось, у института не было средств, а мечта таяла, и сегодня утром, с решением об увольнении, умерла окончательно. И вот она объявилась, как водится, именно тогда, когда стала совсем не нужна.
– Посмотрите, вас это должно заинтересовать, – прибавил заведующий и развернул к Евгению большой ноутбук.