– Хочешь посмотреть?
Внук закивал.
Мартын повозился с крышкой, сдвинул. Отошел, встал в проходе.
Из ящика показалась белая пушистая голова с черными кляксами вокруг любопытных глаз. Внук запрыгал на сиденье, запищал от радости.
Водитель глянул сквозь плексигласовую перегородку.
– Ты, этого… зачем открыл?
– Он сам, – сказал Мартын и подмигнул внуку.
Медвежонок-подросток выбрался из ящика и кинулся к задней двери. Прижался к ржавому металлу, завыл.
– Ему плохо? Деда?
Мартын смотрел на панду с благодарностью. Внук назвал его «деда»! Ради этого и ящик с манулами вскрыть можно!
Дикие кошки смотрели сквозь проволочную сетку немигающими глазами.
– По дому скучает. Ничего-ничего, привыкнет.
– А можно его погладить?
– Нельзя.
– Ну-у, деда…
Мартын был непреклонен.
Автобус потряхивало. Над дорогой догорал клок закатного неба. Заморский медвежонок жалобно подвывал у двери. То пялился в щель на лес (не бамбуковый, и ежу понятно), то на людей. Потом забрался на свертки и лег на бок. Пошевелил короткими лапами. Чихнул.
– Холоший мишка, холоший…
«А мне его в клетку пихать, когда приедем», – приуныл Мартын.
В ветпункте не горел свет. Мартын не удивился: так животных любят, так за них волнуются, а как встретить… Вот тебе и первая панда в Союзе!
Он спустил внука, затем сошел сам и сделал знак водителю. Тот закрыл дверь.
Из желтого домика комендатуры спешил дежурный.
– Что у вас?
– Панда и дикие кошки.
– Ребенка тоже в карантин? – Дежурный хохотнул.
– Этот со мной.
Водитель закурил. Дежурный стрельнул сигарету.
– Врачи уехали, – сказал он сонно. – Сами в карантин занесете? Или как?
Мартын почесал затылок. «А оно мне надо?»
– Загоняй в гараж, – сказал водителю. – Поутру разберутся. Переселят.
Из салона донеслись звуки возни.
– Они у вас там что, гуляют? – спросил дежурный.
– Один выбрался, – сказал Мартын.
– Деда, а мишка в автобусе останется?
– Да.
– А он не умлет?
– Ничего ему там не будет. Бамбука налопается и спать ляжет.
Водитель сплюнул бычок, залез в кабину и загнал автобус в гараж. Панда выла в пропахшей бензином темноте. Шипели манулы.
– А мишка не задохнется? – не унимался внук.
– Я не задохнулся, а я не медведь, – сказал водитель весомо.
– А вы там ночевали?
Водитель потер опухшее лицо.
– Случалось.
Мартын помог закрыть тяжелую дверь, навесил замок, взял внука за руку и повел к остановке.
Утром первым делом зашел к начальнику отдела.
– Ты зачем панду выпустил? – спросил начальник.
– Убежала? – испугался Мартын.
– Лаборантку цапнула. Только что из секции звонили.
– Да ладно…
– Вот тебе и ладно. Это ж медведь!
У Мартына похолодело в груди. А ведь могла и внука – и чем он вчера думал!
– Сильно цапнула?
– Не сильно, но девонька испугалась.
– Еще бы. Если бы меня плюшевый медведь укусил…
– Так зачем выпустил?
– Сам выбрался. А я не стал загонять. Боялся, что задохнется. Как бы тогда директор с китайцами объяснялся?
– Ты мне тут не выкручивайся. Директор… Кстати, о директоре. – Начальник покопался в бумагах, протянул несколько. – Закинь главному на подпись.
– О, Мартын! – привычно воскликнул директор. – Как панда?
«А манулы тебя не интересуют», – подумал Мартын, подсовывая бумаги.
– Хорошо панда, – сказал он, – шерсть пушистая, зубы острые.
Директор с сомнением глянул на перевозчика, но уточнять не стал.
– Слушай, Василич, а чего панда одна? – спросил Мартын. Директор настаивал, чтобы сотрудники обращались к нему на «ты» – видимо, мечтая о депутатском кресле, хотел быть ближе к народу.
Директор отмахнулся.
– На китайской таможне что-то случилось. Не знаю, не говорят. Две ехали, приехала одна.
– Наверное, и с делегацией случилось…
– С какой?
– С китайской. Или они только панду отправили?
– Отправили и отправили, тебе что? Директор Пекинского зоопарка должен был прилететь, да не срослось. Ладно, не твоей головы боль. Ты мне, этого, после обеда белых медведей в аэропорт отвези.
– В Китай летят?
– В Китай, в Китай.
– Дружба народов крепчает?
Директор замахал рукой.
– Ты иди, иди.
Хотелось заглянуть к панде, передать привет от внука, пожурить за лаборантку, но в карантине было не протолкнуться из-за клеток с мартышками и птицами: таможня конфисковала и передала в зоопарк – так и стоят третий день. Голоса животных рикошетили от кафельных стен.
– Ну давайте не будем, хорошо? – упрашивала санитарка в белом халате. – Подождем немного, может, поправится. Хорошо?
– Хорошо, – устало сказал ветврач и отложил шприц. На столе лениво перебирала лапками морская свинка.
Мартын глянул на руки санитарки – ранок и бинтов нет, значит, не она, – и вышел на улицу. «Все равно усыпят твою свинку, – подумал Мартын. – Придешь с выходных, а ее нет».
Вдоль слоновника брел зоопарковский художник. Полинялый пиджак, лысоватая голова. Художник был талантливым и пугливым, особенно после того, как беркут отхватил ему часть уха.
– Кого рисуешь? – спросил Мартын.
Художник остановился и развернул ватман.
– О! Видел уже?
– Это я так… по энциклопедии.
– Красиво. А чего только морда?
– Для эмблемы. Будет символом зоопарка.
Художник свернул лист и пошел дальше.
«О как, – подумал Мартын. – Не успела приехать, а уже символ зоопарка. Так и до директора дорастет!»
После обеда Мартын отвез белых медведей в аэропорт; под медведей выделили грузовик.
Кладовщица уперлась рогом:
– Не буду принимать! Перегруз!
– Да какой перегруз? – возмущался Мартын. – Животные ведь! Мне от них что, отрезать?
– Не приму на самолет! – кричала кладовщица.
– Это ж в Китай! Дружба народов!
– Дашь сколько?
– Да откуда у меня? В зоопарк звоните! В Китай!
Кладовщица сдалась.
На следующий день панду перевели в вольер, где раньше обитали ягуары.
Два месяца ягуары жили спокойно, а потом додумались взобраться на дерево и сигануть на свободу. Носились по парку гигантскими прыжками, загнали под лавку толстуху мороженщицу и давай лупцевать. Служители пытались отогнать. Не вышло. Винтовок, стреляющих шприцами со снотворным, в зоопарке не было – имелись две обычные. Из них и уложили опьяневших от свободы ягуаров. Толстуха выжила, правда, осталась без ноги. Ох и шуму тогда было…
Дерево спилили, вольер вычистили, домик покрасили в светло-зеленый, на ограду повесили табличку: «Панда. Китай».
Публика пошла валом.
«А панда где?» – постоянно слышал Мартын на дорожках парка. Там. Туда. От махания болела рука.
Он и сам часто подходил к вольеру. Панда все больше сидела в домике. На поляну выбиралась за бамбуковыми стеблями, сахарным тростником, яблоками и мандаринами. Соглашалась на творог и каши. Ловко расправлялась с рыбой. Пришлись по душе и заваренные березовые листья. Медвежонок жевал, поглядывая сквозь прутья грустными глазами, которые казались воспаленными. Иногда – на радость посетителям – неуклюже обходил свои владения.
Ветврач – чудак, который уверял, что понимает язык животных, а в детстве оживил мертвого щенка, – сокрушался, что панда не хочет с ним разговаривать. «Наверное, не знает русского», – предположил фельдшер.
Когда Мартын звонил дочке, трубку брал внук. Спрашивал, когда дед сводит его к мишке. «На следующей неделе», – каждый раз обещал Мартын.
На следующей неделе, во вторник, на планерке обсуждали мертвого журавля. Австрийского красавца обнаружили во время утреннего обхода. Лежал себе на берегу озера с перегрызенной шеей.
Осмотрели место происшествия. Крови на траве оказалось совсем мало. Словно вылизали кругом. Рядом печально топталась журавлиха: не могла понять, почему муженек не встает.
Мартын прокатился на вокзал за мартышками, по приезде заглянул в карантин. Ветврач вскрыл птицу и осмотрел раны.
– Пробита сонная артерия и яремная вена.
– Грызун? – спросил Мартын.
– Не, тут хищник поработал. Видишь, какие дыры.
Ветврач отошел от патанатомического стола, стянул перчатки и навис над протоколом вскрытия. Мартын смотрел на мертвого журавля. Одно крыло купировано на треть. Так делают, чтобы птицы не улетали из вольеров. Раз – и нет у крыла кончика.
– Выпили его, – сказал ветврач.
– Выпили?
– До дна.
– Точно не куница какая?
– Куницы все по местам, – сказал стоящий в дверях зоотехник. – И горностаи, и норки. Выдра могла заглянуть… с реки.
Река и правда была недалеко – в ста метрах от внешней ограды.
– Не выдра это. – Ветврач оторвался от журнала. – Выдра если хватанет, то всей пачкой. Капкан, а не рот. А тут ювелирно сработано.
– Твоя правда, – сказал зоотехник. – Да и не питаются выдры журавлями.
– Может, лиса? Или шакал?
– В клетках сидят.
– А с улицы если?
Зоотехник обдумал.
– Лиса могла забежать. Или собака. Скорее, лиса. Хотя какой… тогда бы и мясца отхватила.
– А если старая, почти беззубая? – предположил Мартын.
Зоотехник пожал плечами.
– Ты у нас охотник.
– Давно не выбирался.
Ветврач ковырнул в зубах пинцетом и посмотрел на то, что удалось извлечь.
– Кровосос у нас завелся, – сказал он, – кровосос.
Животных нельзя хоронить в земле – не велит законодательство. Павших питомцев кидают в биотермическую яму с кирпичными стенами и бетонным дном – глубокий гидроизолированный колодец, где они разлагаются до компоста.
Ветврач поднялся по булыжной отмостке, сдвинул крышку и бросил журавля в яму.
Кровосос напомнил о себе следующей ночью. Утром птичница нашла три трупика. Хищник польстился на башкирских уток. Высосал из них всю кровь. Небольшое озерцо располагалось между террариумом и виварием. Ночной сторож разводил руками: ничего не видел, ничего не слышал.