ь. Потом они вернулись, Вадим Сергеевич оглядел стол, сказал: «Что-то вина белого не взяли они нам, да?» – и вызвался скататься в город, до сетевика, и прикупить там пару пакетов. Взял с собой Наташку с подружкой (с Лариской, конечно же). Та села в машину, прекрасно понимая, зачем она им нужна. Посередине дороги они остановились и стали искать подходящее место. «Давайте прямо здесь, – сказала безразлично Лариска, – я лучше постою, чем буду ждать, пока вы что-то удобное найдете». Затем она смело протянула руку, взяла его сигареты и зажигалку, вышла, хлопнув дверью, отошла на несколько метров от машины, села и закурила. Курить было тошно – раньше она пробовала только «бабские», тонкие. Слегка закружилась голова, захотелось попить. Обернувшись, Лариска увидела, что они открыли дверь и вылезли наружу, повернувшись спинами, и ритмично дергались. Наташка стояла на цыпочках, и была видна незагорелая кожа на стопах. От их голов в небо уходил пар, и это было особенно обидно – у них там было горячо, а ей было холодно и тошно. Лариска отвернулась и попыталась поплакать, но вместо этого ее стошнило салатом «Мимоза» и китайским плодово-ягодным вином. Потом они закончили, позвали ее – и съездили-таки в сетевик, где взяли несколько пакетов белого и, конечно же, две шоколадки. Одну – Наташке, другую – Лариске. На обратном пути Лариска приоткрыла окно и выкинула свою шоколадку прямо в окно. Никто этого не заметил – они вообще на нее всю дорогу не смотрели. Это был их общий безмолвный договор – не смотреть друг на друга.
Через две недели школьные врачи определили у Наташки беременность. Третий месяц. События стали происходить с ужасающей скоростью. Полина загремела в больницу, ребенок родился раньше срока и с какими-то научными нарушениями. Вадим Сергеевича вызвали в полицию. Лариску тоже вызвали на допрос, на котором ее спрашивали только одно – имела ли место школьная связь. Лариса отвечала им раз за разом – не знаю, не видела, не слышала. Вадим Сергеевича отпустили – Наташка была уже совершеннолетней. Потом Полинин ребенок умер прямо в больнице. Когда Полину выписали, учителя с Наташкой уже не было. Оставив после себя выжженную пустыню, он увез Наташку к себе в подмосковную квартиру, из которой когда-то и приехал. Полинка запила, в магазине больше не появлялась. Все вокруг почему-то теперь думали, что Вадим Сергеевич бросил ее из-за того, что она не смогла родить здорового ребенка, а Наташка, мол, – смогла. Откуда они взяли, что ребенок будет здоровый, Лариска так и не поняла. На бедную Полину смотреть было невозможно. Всего за полгода она допилась до того, что стала выглядеть на пятьдесят, у нее начали отказывать почки. Она продала магазин частнику – и тот закрыл его на ремонт. Лариска осталась без работы. На озеро она ходить перестала – после того, как ей там высказали при всех, что она с Вадим Сергеевичем тоже со школы гуляла и будто бы он ее бабке обещал, что с собой возьмет, но не взял, потому что Наташка первая забеременела. Самое странное – что все неизвестно почему считали, что ему обязательно нужно было, чтобы кто-то забеременел. Баб Света вообще перестала разговаривать с Лариской, разве что приказами. Называла не иначе как проституткой. Наверное – тоже поверила. А скорее – она-то слухи и распускала.
Тогда Лариска и сошлась с Валькой – девка иногда пила на остановке, угощала всех сладким шампанским и курила «Парламент» – в общем, вела себя по сельским меркам довольно смело и даже почти элитарно. Однажды, попав с ней и с двумя немолодыми парнями в машину, они доехали до того самого места, где она сторожила Вадим Сергеевича с Наташкой, и тогда Лариска сама предложила тому, что постарше. Вышла со стороны двери, спустила трусы, встала на цыпочки, задрала голову к небу и сказала – давай уже, ну чего ты там? И он дал. Иногда так сильно, что у нее ноги отрывались от земли. Голова кружилась от выпитого, груди болели под мнущими их пальцами, старающимися нащупать ускользающий сосок, но в целом было неплохо. Почти что классно. Потом – покурили, она выпила еще – и очнулась дома, оттого, что баб Света орет на нее и называет девкошмарой. Лариска себя девкошмарой не считала – но, как оказалось, зря. Валька заставила того, что постарше, заплатить – и сунула деньги ей в джинсы. Четыре тысячи двести. За пятнадцать минут – больше, чем за неделю в магазине. А на следующий день, там же, на ночной и по-металлически гулкой остановке, Валька раскрыла все карты. Объяснила, что, где и как. Лариска испугалась, поехала в Смоленск сдавать анализы. Чисто. Потом – пересчитала деньги. Купила себе обувь – на каблуках, конечно. Купила две пачки «Парламента», коньяку и газовый баллончик. Позвонила Вальке и сказала, что согласна. Та лениво зевнула в трубку: «Во вторник давай подъезжай к трассе, на семичасовом. Только потеплей оденься. Может, до утра начесывать будем».
И вот – она здесь, среди трех других, и ничем от них не отличается. И ей не то чтобы плохо. Теперь, когда она согрелась, а самогон раздвинул лицо в удовлетворенной улыбке, – даже, скорее, хорошо. Почти что – классно.
– Приехали, – толкнула ее в плечо Валька, поднимаясь со своего места. – Вылезаем давай, чего ты дрыхнешь.
Лариска вздрогнула, оторвала взгляд от окна и удивилась, как темно стало вокруг. На улице только начали сгущаться сумерки, но в автобусе уже наступила ночь. Вместе с несколькими другими пассажирами она спустилась по лесенке в середине салона, вышла через отвалившуюся в сторону дверь и поежилась от холодного воздуха. Последней на асфальт выпрыгнула Мадина, чертыхнувшись, когда слякоть из-под подошв запачкала яркую штанину. Где-то вдалеке, за лесом, громыхнуло.
– Опять че-то на полигоне взрывают, бестолочи. И чего мы здесь забыли? – пробурчала Мадина. – Поехали бы до Можайска. В Московской области хоть обочины чистят.
– В Московской области и менты московские… – начала было Дианка, но ее сестра закатила глаза:
– Ой, да хватит уже! Мусора – они и в Африке мусора. А то ты никогда у них на заднем не лежала. Помнут и высадят.
Валька достала из кармана пачку мятных сигарет с кнопкой, протянула Дианке, но та покачала головой и отвернулась. Лариска, подумав, вытянула одну – и склонилась над колышущимся огоньком зажигалки, меж сведенных наманикюренной лодочкой аккуратных ладошек подруги.
– Или позвонят местным рафикам, и они тебе устроят московский шариат, – сказала Дианка и вздохнула. – Дура ты. Менты везде одинаковы, а те, на кого они работают, – нет. Со здешними лучше. Здесь можно по-свойски, здесь бабок больших не водится, и злобы такой поэтому тоже нет.
– А кто там взрывает-то? – спросила Лариска, все еще глядя на лес, где опять громыхнуло. – Зачем взрывают?
– Военные на полигоне снаряды просроченные бухают, только и всего. Пойдемте уже, хватит стоять. – Валька курила, засунув руки в карманы пуховика и зажав фильтр передними зубами, словно сторож на морозе. – Пожрем, моськами поторгуем и если голяк – то вон туда двинем, в сторону Минска. Под надземником. Там лес близко и поворот еще, там не видно, кто и зачем тормознул.
– Там уже и стоят, – сказала Мадина, ткнув пальцем в сторону двух фигур в коротких юбках и темных рейтузах. Фигуры подняли руки и вяло махнули девушкам. Валька тоже подняла ладонь.
– Горилка, что ли? – спросила она удивленно. – Вторая, кажется, Наташка, а эта, рядом, – не Горилка? Слышь, Диан, глянь – Горилка или нет?
– А я откуда знаю? – проворчала Диана, затем остановилась и пригляделась. – Да черт ее знает. Вроде она. Но че-то она еще сильней потощала, что ли?
– Замужняя, – сказала Валька, будто это приговор. – Говорила – по любви. А в итоге – вот, полгода всего…
– Ну ты ладно, тоже не души, – Дианка посмотрела наверх. – Небо что-то хмурится. Опять, что ли, снег?
– Еврозима, – подала голос Мадина. – Скорее всего – дождь, или мокрый снег, или вроде этого – пакость какая-то, в общем. Не будет в этом году снега. Отзимовали.
– А куда мы идем? – спросила Лариска. – Я думала, мы на трассе будем…
– Да вон, видишь? – Валька махнула рукой. – Вон там, где вывеска горит? Это раньше столовка небольшая была, при совке. А сейчас кафе. Мы туда идем.
– Покушать? – спросила Лариска, и Валька кивнула.
– Ну да, и это тоже. С пустым брюхом на трассе стоять совсем паршиво. А если дальнобойщики с собой утянут, тогда вообще неясно, где пожрать успеется. Но главное – тут хозяева понимающие. Можно просто посидеть, погреться… даже кипятку вынесут, если пакетики есть. Ну и – начинать лучше с тепла. Чтобы тебя приметили, чтобы если что – свидетели были. Понимаешь? Если вдруг кто увезет тебя в какой подвал – то потом хотя бы понятно, откуда искать надо начинать.
– А можно и отсюда уехать, – сказала Дианка. – Тут иногда случаются гражданины…
– Да, и такое бывает, – кивнула Валька. – Тут столуются дальнобои, в основном, что на Москву идут, – этим уже неинтересно, они часа через три уже докатят, куда ехали. А вот те, что из Минска или еще откуда, туристы или на заработки – вот эти уже да. Некоторые весь день с Польши катят, а здесь ночуют, чтобы к Москве отдохнувшими выехать. Вот таких высматривать надо. Они обычно носом клюют. И смотри на тех, кто водочку пьет. Не пиво только, а водку.
– Почему водку?
– Потому что у тех, кто водку пьет, – стоит, да недолго. А кто пиво тянет – только ссать будет бегать, эти обычно сидят и глушат до тех пор, пока не сползают. Здесь осторожнее, здесь разбито все… – Она переступила через большую яму. – Короче, с пивными сложнее. Водочных с полоборота можно завести, и они деньги хуже считают. Поняла?
– Поняла. – Лариске стало тяжело и печально. – А что насчет трезвых?
– А трезвые пожрут и дальше поедут. – Валька сплюнула бычок в грязь и забралась на бордюр перед входом в кафе. – Короче, внутри тихонько себя веди. Ты, малая, тоже, – обратилась она к Мадине. – Не груби никому, а то отведу в сортир и косметику твою в унитазе сполосну, поняла?
– А я-то чего? – хмуро сказала Мадина.
– Знаешь сама – чего. Лучше меня знаешь. Тебя сколько раз уже мудохали-то? Чего молчишь? То-то же. Смирной надо быть до последнего, а если что – не бычить и не огрызаться, а в глаз пальцем ткнуть – и ноги в руки. Понятно? Если что – говорю я, а вы киваете и улыбаетесь. Как пингвины в мультике. Нас как раз четверо. – Она хохотнула и потянула на себя дверь. – Все, пошли в тепло.