«Бойся меня», – попытался внушить кабану Захар, и тут же, как о чем-то обыденном, подумал: «У меня едет крыша». Как ни странно, эта мысль его успокоила. Сумасшедшим ведь проще: всегда можно сбежать в вымышленный мир, слезть с дерева реальности.
«Я – андский волк, – телепатически послал следом Захар. – Я – бурый медведь, который переломит твой сраный хребет».
«Я – карабин, который продырявит твое сердце…»
Хряк шевельнул мохнатыми, стоящими торчком ушами, поднялся и через минуту уже чавкал, хрустя скорлупой, у соседнего дуба. Штопор хвоста покачивался туда-сюда.
Захар снял ботинки, развесил носки, чтобы просушить.
Он снова подумал о бывшей жене: надо будет найти эту суку и глянуть, как и с кем она обустроилась. Городская пташка – тьфу! Он обязательно ее навестит, когда выберется из этой передряги. Если выберется.
Солнце валилось за зенит.
Захару казалось, что он торчит на дубе неделю, а то и месяц. Он вытряс из фляги жалкие крохи дождя, затем сорвал блестящий лист, вылизал. Сорвал другой.
Когда пропал Геныч, в отношения с женой вернулись утерянные оттенки. Ненадолго. Лариса ушла. Был ли Геныч причиной их развалившегося брака? Захар не знал. Символом другого, лучшего мужчины – да: сначала живым, потом мертвым, и хватит об этом.
Ему зверски приспичило по-большому, но он терпел. Вот уж дудки, он не собирается…
Через час Захар потоптался на доске-сиденье голыми ступнями, стянул штаны и принялся в гротескной позе справлять нужду. Он не хотел думать, как смотрится с земли. Папа, мама, там дядя на ветке какает!
Публичный унизительный акт стал последней каплей. Не хватало только подрочить при кабане. А потом перегрызть себе вены.
«Хватит!»
Хватит ждать манны небесной, уверяя себя, что секач рано или поздно уберется восвояси. Нельзя сидеть сиднем. Никто не придет, чтобы его спасти. И даже если сюда забредет другой охотник – каковы его шансы против хряка?
Он должен слезть с этого сучьего дуба и драпать во весь опор.
Тогда он умрет.
Скорее всего, но не точно. А с каждым проведенным на дереве часом он будет только слабеть, так чего тянуть. Кабаны очень пластичны, но прямолинейны – и еще посмотрим, кто выйдет победителем в салочках между деревьями.
Секач шумно трапезничал.
Захар надел носки, зашнуровал ботинки и глубоко вдохнул. Он не видел, как замер хвост хряка, как зверь медленно повернулся, а его раскосые глаза налились кровью. Охотник посмотрел вниз, только спустившись на несколько веток. Увиденное едва не расшибло его рассудок.
Кабан стоял на задних ногах, под светло-рыжим подшерстком перекатывались волны мышц, пенис животного – красная, полуметровая, закрученная винтом змея – вязко балансировал в воздухе. Зверь оглушительно завизжал, и Захар завизжал в ответ. Его голова словно превратилась в истеричный колокол. Захар никогда не испытывал столь сильного страха. Трезвость мышления и решительность испарились.
Хряк сделал несколько вполне уверенных шажков, упал на передние ноги и что есть мочи заголосил. Захару показалось, что секач проревел: «Захар». Кожа на затылке съежилась.
Разумеется, показалось. Кабаны не умеют говорить. Визжать, гудеть, хрюкать – да; издавать звук «ду-ду-ду» или «о-о-о», которое можно принять за «хо-хо-хо», но не более. Он просто ослышался, додумал. Говорят ведь, что самым приятным словом для слуха человека является его имя, а тут, похоже, обратный эффект: мерещится, что все против него – и секач, и сам лес. Все дело в шалящих нервах, потому что…
Хряк вел себя чертовски пугающе.
Захар запаниковал.
Что это было? Что, к чертям собачьим, это было?! Кабаны ведь не ходят на задних ногах? Медведи, но не кабаны!
«А еще они не умеют говорить».
Захар прижался к стволу и закрыл глаза.
Всему есть рациональное объяснение, всему. Секач точил о дерево клыки, затем взобрался передними ногами по стволу, оттолкнулся и… Что-то в таком духе.
Зверь рявкнул «Зхрррхррр»?
Нет. Он – демон, дух леса – прокричал: «Захар!»
Захар принялся орать и размахивать руками, при этом опасно раскачиваясь на ветке. По лицу текли слезы. Он швырял в секача патронами из подсумка, словно надеясь, что они взорвутся от удара о толстую тугую кожу. Несколько патронов по чистой случайности действительно угодили в его мучителя, но кабан лишь ухнул пересмешничая.
Припадок продолжался довольно долго, начало темнеть. Сутки в плену. В какой-то момент Захар начал взбираться: сначала к месту засидки, затем выше. Ветви делались тоньше, ненадежнее, в просветах дрожали звезды. Чем ближе к вершине, тем невнятнее становилось его бормотание. Он ломал побеги, звал на помощь, раскачивался на сузившемся стволе. Ветер принес с юга запах сосновой смолы, но Захар не отличил его от вони собственного тела.
Он не помнил, как снова оказался на доске.
– Я в порядке, в порядке, – твердил Захар, раскачиваясь взад-вперед.
Ему удалось успокоиться.
«Думай, думай, думай!»
О чем? Он в ловушке. На, мать его так, жертвенном столбе!
Он снова заплакал.
Прежде чем привязать себя к лабазу веревкой, он отстраненно примерил ее к шее.
Шло время. Глаза охотника стали слипаться.
Захар захихикал во сне, потом застучал зубами.
Сквозь листья проникал свет.
Он очнулся от озноба, свешенные с доски ноги тряслись. По затекшей спине ползали муравьи. Веревка передавила левую руку, сделала ее чужой. Кости ломило. Он открыл глаза, вспомнил, где находится, и застонал.
Понимание того, что кабана нет поблизости – ни в лежке, ни в кустах, ни у соседних деревьев, – пришло внезапно и ярко. Сладкая, зыбкая боль надежды.
Секач ушел.
«Не ушел, а спрятался!» С этим предположением стоило считаться. О да… Только что оно меняло? Если он не хочет подохнуть на дереве (или под ним, растерзанный кабаньими клыками), то надо рискнуть…
«Заткнись и действуй».
Захар стал приседать на доске, чтобы разогнать кровь.
Спускаясь, он видел стоящего на задних ногах хряка. Длинный, похожий на штопор член. Ненависть в глазах секача, в глазах, которые говорили: «Видишь». Кровь стучала в висках, как товарный состав.
На нижней ветке он осмотрелся, прислушался. Изувеченная рылом земля, повсюду следы, и шелест ветра в листьях.
Чувствуя, что вот-вот откажется от побега, Захар хлестнул себя по лицу и прикусил до крови верхнюю губу. Крупная постыдная дрожь сотрясала тело.
Он повис на ветке. В животе плескалась липкая гудящая пустота.
Никого, кажется, никого…
Захар спрыгнул в вырытую хряком воронку, завалился на бок, встал на четвереньки и огляделся. Из земли торчал приклад карабина. Захар уставился на него как на ногу мертвеца, пополз прочь, потом тяжело поднялся и заковылял по кабаньей тропе.
Через несколько шагов он обернулся и глянул на дуб. Густая, расчлененная на этажи крона, основательная, прочная крепость. Захар захромал дальше.
Он не был уверен, на сколько его хватит. Лес прислушивался к его поступи.
Неужели это всё, неужели кошмар закончился…
Он резко обернулся на хруст. Сердце рвануло в режим перегрузки. Взгляд заметался между деревьями. Из-за куста орешника выбежал еж и, покачивая иглами, поспешил дальше.
Захар понял, что больше никогда не пойдет на охоту: засунет себя в шкаф, как итальянское ружье, и выбросит ключ.
Он погрозил ежу пальцем, повернулся и закричал.
Секач стоял посреди тропы.
В этот момент Захар до конца осознал, что перед ним не обычный зверь, а злобное создание, одержимое смертоносной целью. Тело кабана покрывал слой жидкой грязи и смолы.
Ноги Захара подкосились, будто из них вынули кости. Он рухнул на колени, больно приложился о притоптанную копытами землю и пополз в заросли кустарников. Ужас сдавил мочевой пузырь. В голове пульсировало: «В каком лесу вы были?», «Почему разделились?», «Кого позвали на помощь, когда поняли, что товарищ пропал?». Он пластался по земле и что-то невнятно отвечал следователю.
Лес издавал дурные запахи: отовсюду веяло смертью, гнилью.
Где-то справа пронесся секач.
– Чего тебе надо? – закричал Захар. – Ты сам виноват!
Он поднялся с земли и стал продираться сквозь заросли, но скоро снова опустился на четвереньки – ветви терновника цепляли, царапали, целили в глаза. Путь зверя – не человека.
В непролазных кустах, на этот раз слева, раздалось грозное рюханье. Не прошло и минуты, как кабан повторил предупреждение.
Захар выполз на подстилку из лапника и, хватаясь за мохнатый ствол ели, встал. За гущаком начиналось болото, крупные деревья копьями вонзались в серое низкое небо. Из носа охотника текли сопли, из глаз – слезы.
Сзади трещали и ломались ветки.
– Ты трахал ее… – просипел Захар. – Всегда смотрел свысока… ты виноват… ты… и она…
Он покачнулся, отлип от ели и пошел дальше. Иллюзии развеялись – секач загнал его в свои кочковатые угодья, обрамленные камышом и тростником.
Оборачиваясь, он видел страшного зверя. Хряк шел следом – темная туша, встопорщенная шерсть, воинственно горящие глаза.
По краям заболоченной поляны возвышались могучие деревья, в центре чернел островок кустарника. Захар обогнул его слева. Кисло пахло торфом, застоялой водой.
«Еще пара шагов, и все…»
Он действительно сделал четыре или пять шагов и замер. Не оборачивался, ждал ужасного удара, который переломит его позвоночник. Затуманенный взгляд остановился на странной коряге, так похожей на изломанную фигуру…
Он приблизился, уже зная, что увидит.
Законсервированный труп.
Кожа мертвеца уплотнилась и стала бурой. Разложение практически не тронуло тело, оно лежало раскинув руки, в илистой луже, приподняв над водой лицо, грудь и опавший живот – болотные кислоты растворили внутренние органы. С черепа свисали клочья волос. Белесые, затянутые пленкой глаза были устремлены на Захара.
«Если они захотят провести анализ ДНК, – отстраненно подумал Захар, слыша чужое хихиканье в голове, – то ничего не получится». Он где-то читал, что торф разрушает ДНК болотных людей.