Она проснулась, когда в спальню пришел Нико. Они с Альдо еще работали в поле, когда остальное семейство ужинало. Приятно было ощущать его присутствие совсем рядом, и Нина хотела рассказать ему, что стала лучше справляться с домашними делами и что Роза сегодня была ею довольна, но в тот самый момент, когда он вытянулся подле нее на кровати и она спиной почувствовала успокаивающий ритм его дыхания, тотчас снова провалилась в глубокий сон.
На следующий день, сразу после завтрака, Нину и девочек попросили помочь Нико спустить из амбара корзины с кукурузой, и так Нина впервые оказалась на самом верхнем этаже дома. Амбар представлял собой просторное, полутемное из-за закрытых ставен помещение с низким потолком. А когда ее глаза привыкли к темноте, Нина с трудом сдержалась, чтобы не завизжать – десятки мышей сновали по полу в разных направлениях. Ей даже почудилось, что среди них прошмыгнула крыса.
– Кошки у вас тут не особенно трудолюбивые! – выдохнула она, чувствуя неловкость от того, насколько ее пугают эти крошечные тени в полутьме.
– К сожалению, мышей больше, чем кошки могут съесть. Но ты не бойся, мышки тебя не укусят. Смотри, они меньше твоего мизинчика.
Корзины были большие и на удивление тяжелые, так что без Нико они бы не справились – он мог нести сразу две, а девочки с трудом поднимали одну вдвоем. В итоге на то, чтобы спустить корзины из амбара и расставить их рядком во дворе, у них ушло все утро.
После обеда они вместе с Карло, который вернулся из школы, взялись лущить кукурузу. Нико приладил специальную машинку на краю большой деревянной бочки и показал Нине – а заодно напомнил братьям и сестрам, – как она работает.
– Все просто: засовываете початок вот в это отверстие так, чтобы черенок торчал наружу, и вращаете рычаг. Внутри зерна сами отваливаются, и вы достаете очищенный стержень.
– Выглядит действительно просто.
– Початки крепенькие и сухие, так что зернышки должны легко отлетать. Но для рук это все равно тяжеловато, так что работайте по очереди.
– А когда бочка заполнится, что делать?
– Нужно будет пересыпать зерна в эти мешки, и я отвезу их на мельницу.
– Еще одно ведро поленты, – вздохнул Карло. – Бе. Ненавижу поленту.
– Роза говорит, нам повезло, что полента у нас есть, – напомнила Агнеса, отличавшаяся серьезным отношением ко всему. – Другие дети голодают, у них и того нет.
– Агнеса права, – кивнул Нико. – Но я тоже поленту уже видеть не могу. Давай попросим Розу немного сдобрить ее сыром. Как тебе такое предложение?
Карло это не слишком обрадовало:
– Я бы лучше съел здоровенный ломоть свежего хлеба, прямо из печи, и чтоб варенье с него прямо капало по краям, так, что все пчелы с округи слетались бы!
– О, прекрати сейчас же! – замахал рукой старший брат. – Иначе Нина с девочками весь день будут мечтать о варенье, зазеваются возле лущилки и нечаянно пропустят сквозь нее тебя. Представляете? Повсюду разлетятся зернышки из Карло, и вот тогда Роза нам всем задаст перцу! Ты же знаешь, как она не любит беспорядок. – Нико поднялся на ноги, отряхнул брюки на коленях и чмокнул брата в затылок. – Я пошел. Приглядывай за детьми, а то кто-нибудь пальца не досчитается, – обратился он к Нине. – И пусть не ленятся собирать разлетевшиеся зерна, иначе куры склюют всё подчистую.
Они трудились несколько часов – лущили зерна, очищали до конца и складывали в короба на просушку стержни, которые зимой используются в деревнях для топки. К тому времени, как початки закончились, у Нины так болели руки, что за ужином она с трудом держала ложку. Дети тоже вымотались, и больше всего Карло, который в этот раз засиделся за столом, уплетая суп с хлебом, дольше обычного.
Когда Роза забирала его пустую миску, мальчик душераздирающе вздохнул, не сводя жадных глаз с плетенки, в которой хранили хлеб. Плетенка висела на гвозде в потолочной балке, вне досягаемости для ребенка – даже Нине приходилось вставать на цыпочки, чтобы достать до нее.
– Я еще голодный.
Роза и бровью не повела:
– Ты и так много съел. Можешь еще воды выпить, если тебе нужно заполнить желудок.
– Но Маттео и Пауло…
– Твои братья получили порции побольше, потому что они и работают больше, чем ты. Иди спать, хватит ныть.
– Я не жалуюсь… – шепнула Нина, когда они с Нико той ночью улеглись на узкой кровати, тщательно оберегая личное пространство друг друга. – Ничуточки не жалуюсь. Но ты так много и тяжело работаешь, а отдачи почти никакой, и мне кажется, я слышу, как Карло сейчас плачет в подушку, и…
– Он просто устал.
– Я не понимаю, почему ему и девочкам нельзя положить побольше еды, если они голодные. Особенно при том, что в погребе полно продуктов.
– Этих продуктов нам должно хватить до лета. Если устроим пир сейчас, потом будем голодать.
– Но…
– В моем детстве было еще хуже. Я по утрам с ума сходил от запаха хлеба из печи. Только и мог думать, что о ломтях, о целых ломтях с хрустящими корочками, но мама могла каждому из нас дать только по маленькому кусочку. У нас никогда не было достаточно еды, чтобы утолить голод.
– Но вы же сами выращиваете пшеницу, и печь для хлеба у вас большая…
– Мы не можем позволить себе печь хлеб чаще одного раза в неделю. Бóльшую часть пшеницы мы отдаем в счет ammassi.[22]
– А покупать хлеб мы не можем? В деревне ведь есть булочная. – Нине было неловко донимать Нико вопросами, но она действительно не понимала, почему семье фермера приходится жить впроголодь.
– Можем, но нам и так много всего покупать приходится – семена, инструменты, обувь, когда та приходит в негодность и не подлежит ремонту, ткани, из которых Роза шьет нам одежду, и почти за все это мы расплачиваемся тем, что сами производим на ферме, – яйцами, сырами, которые делает Роза, свиными колбасами и сосисками. Еще нам нужно платить налоги, а налогом облагается даже свинина. Десятину собирает церковь, что-то приходится откладывать на врачей и на похороны, если случится непоправимое… Денег всегда не хватает.
– Я думала, ammassi, государственные заготовки, всем нам обеспечивают равный доступ к продовольствию, – повторила Нина то, о чем все время писали в газетах.
– Нет. Нас принуждают продавать правительству бóльшую часть урожая зерна и картошки, чтобы оно могло перепродавать все это населению от своего имени в два раза дороже. Вот, что правительство называет обеспечением равного доступа. – Нико накрыл глаза рукой, хотя в комнате уже было темным-темно.
– Позволь мне помочь. Я взяла с собой драгоценности – их немного, но есть что продать. Мы можем…
– Нет, не можем. Если станет известно, что у нас вдруг завелись деньги, а тем более золото, это привлечет к нам внимание, которого надо всеми силами избегать. Но я все равно благодарен тебе за предложение.
– Я усложнила вам жизнь своим присутствием. Я это понимаю…
Нико грустно вздохнул:
– Ясно. Моя сестрица, и ее острый язык…
– Она уже извинилась, но по сути была права.
– Нет, не права. Твое присутствие нам очень помогает. С твоим приездом нам всем стало легче. – Теперь Нико смотрел на нее, медленно и осторожно развернувшись всем телом на скрипучей и слишком узкой кровати. Тонкий луч лунного света, пробившегося сквозь щель в ставнях, перечертил его лицо. – Мне нужно будет уехать. Ненадолго. Всего на пару недель.
Он уже предупреждал ее об этом и раньше, но Нина до последнего надеялась, что его поездка отменится.
– Я должен помочь отцу Бернарди, – добавил Нико шепотом. – И мой отец дал мне на это благословение.
– Чем помочь?
– Лучше тебе не знать об этом. Так безопаснее. Но однажды я, возможно, все тебе расскажу.
– Ты точно вернешься?
– Да. Обещаю. Я вернусь. Я…
Его голос смолк, и одновременно лунный свет рассеялся – комната погрузилась в тишину, холод и тьму. Но от тела Нико исходило тепло, и рядом с ним было так покойно и уютно, что Нина больше не чувствовала себя одинокой.
Она старалась не думать о том, как одиноко ей станет, когда он уедет. Нужно будет загрузить себя работой, трудиться не покладая рук, так, чтобы по вечерам падать на кровать и засыпать мгновенно, как только голова коснется подушки. И постоянно считать дни до его возвращения.
Глава 1115 ноября 1943 года
Настал понедельник – день стирки, тот самый день, который они все ненавидели. Работа по понедельникам начиналась в восемь утра, сразу после того, как Карло убегал в школу, а в больших чайниках закипала вода. Бадья для стирки уже стояла на месте – ее водрузили на табуретку, чтобы Розе не приходилось нагибаться слишком низко, – и когда в кипящую воду налили ровно столько холодной, чтобы кожа на руках не облезла, а хозяйка добавила туда хозяйственную соду и самодельное мыло, началась стирка постельного белья и одежды для всего семейства.
Роза никого не считала способным отстирать вещи так, чтобы они стали действительно чистыми, поэтому сама трудилась больше и дольше других, ее руки ни на секунду не переставали тереть и полоскать ткань. Лишь когда результат собственных стараний ее удовлетворял, она передавала выстиранный предмет одежды или полотенце Нине и девочкам. Их задачей было отжимать и складывать вещи в выстроенные рядком ивовые корзины, грузить корзины в повозку, запряженную мулом, чтобы после обеда отвезти их вверх по склону холма к ручью.
Это занимало все утро, и к тому часу, когда они делали перерыв на обед – извечный вчерашний суп, поскольку времени на готовку не было, – кисти и предплечья у них были красные и распухшие от воды и едкого щелочного мыла. Мужчины по понедельникам не заходили домой до вечера.
Нина только что закончила есть; ее взгляд ненароком упал на календарь, висевший на гвоздике в стене под фотографией папы римского в рамке. Ноябрь. Уже ноябрь, вдруг поняла Нина, а это значит, что она пропустила Дни трепета – Рош а-Шана был через две недели после ее приезда в Меццо-Чель, а Йом-Киппур – спустя еще десять дней, и они миновали так, что она про них и не вспомнила. Родители, должно быть, в те дни думали о ней, молились за нее, но здесь, на ферме, дни летели один за другим в трудах и хлопотах, она то работала не покладая рук, то жалела себя, и вот забыла обо всем остальном.