Пока она хлопотала над рукой пострадавшего, вернулся Нико с влажным полотенцем и, увидев, что Нина еще занята, сам наложил холодный компресс на лодыжку друга. Закончив делать перевязку на предплечье, Нина размотала полотенце на ноге – посмотреть, не спáла ли опухоль, – и с удовлетворением отметила, что дело идет на поправку.
У нее ушло всего несколько минут на то, чтобы вернуть компресс на прежнее место, но к тому времени, как она закончила, мужчина сильно побледнел и дрожал. К сожалению, обезболивающего у нее не было.
– Пару глоточков граппы? – предложил отец Бернарди, словно прочел ее мысли.
– Отличная идея, но сначала нам нужно все вымыть. И тебе хорошо бы помыть руки, Нико.
– Ладно. – Присев у кровати, он улыбнулся другу: – Ты отлично держался.
– С такой медсестрой, как твоя жена, это было легко, – отозвался тот.
– Я помогу Нине здесь все убрать и вымыть, а потом принесу граппу, когда вернусь.
– Спасибо, синьора, – проговорил мужчина, слабо улыбнувшись Нине.
– Не за что. Завтра я еще зайду вас навестить.
На кухне она продезинфицировала миску, ножницы, щипцы, а Нико все уложил обратно в аптечку. Он управился до того, как вскипел чайник, поэтому воспользовался свободной минуткой – встал у Нины за спиной, обнял и поцеловал ее в висок и в мочку.
– Сегодня ночью мы с ним уйдем, – шепнул он, приятно пощекотав ее ухо теплым дыханием.
Нина кивнула, постаравшись скрыть разочарование от того, что он снова ее покинет, и смогла заговорить лишь через несколько секунд:
– Он не сможет идти без поддержки.
– Я ему помогу. Не волнуйся.
– Вы пойдете вдвоем?
– Да. – Он обхватил ее за плечи и развернул лицом к себе. – Что с тобой?
Она подняла голову, взглянула на россыпь веснушек у него на носу и попыталась улыбнуться:
– Я знаю, что ты не можешь остаться.
– Я кое-что слышал из вашего с отцом Бернарди разговора. Не хочу, чтобы ты переживала из-за меня.
Нине наконец удалось справиться с эмоциями, и она уверенно взглянула ему в глаза:
– Как же мне не переживать? Я люблю тебя, а значит, я за тебя боюсь. Но еще я тебе доверяю и понимаю, что ты не станешь рисковать понапрасну. – Она шагнула ближе к нему и прижалась щекой к его груди, стараясь запомнить успокаивающий, такой надежный ритм его сердцебиения. – Когда тебя ждать?
– Дома? Через неделю, может, чуть позже. Так или иначе, я обязательно вернусь к тебе. Обещаю. Скоро ты уже не будешь из-за меня волноваться.
Глава 18
Неделя, о которой говорил Нико, прошла, а он так и не вернулся, и теперь Нина с волнением вспоминала его уверенное обещание, что скоро они будут вместе.
Ко всему прочему, ее одолело какое-то недомогание – тошнило при виде любой еды, которую ставила перед ней на стол Роза. Через несколько дней все прошло, но по некоторым своим соображениям она решила притвориться, что еще продолжает себя плохо чувствовать.
Дело в том, что в Вербное воскресенье перед уходом из дома священника Нина все-таки попросила отца Бернарди выяснить, когда в этом году начинается еврейская Пасха. На следующий день он прислал ей записку, в которой говорилось вот что: «Те слова в Библии, о которых я хотел тебе напомнить, ты найдешь в восьмой строфе четвертой главы Книги Исход».
Должно быть, отец Бернарди ужасно гордился этой своей хитроумной шифровкой. Если Нина правильно его поняла, то начало Песаха выпало на 8 апреля. И хотя отметить свой праздник как должно у нее не было возможности, она все же могла воздерживаться от поленты и хлеба всю следующую неделю.
– Ты совсем исхудаешь, – покачала головой Роза.
– Ничего страшного. Мне вполне достаточно бульона с овощами, остальное в горло не лезет.
Несмотря на то что тошнота вроде бы отступила, через несколько дней у Нины закружилась голова, когда они пололи сорняки в огороде. Роза отправила ее в дом попить воды и сказала, что ей лучше пока заняться штопкой. Нина не стала протестовать. Она взяла корзину с одеждой, уселась в тени оливкового дерева и подумала, что никогда в жизни не чувствовала себя так хорошо.
На самом дне корзины обнаружилась ее ночная рубашка – та самая, в которой она была, когда они с Нико обменивались брачными обетами. Штопать там было особо нечего, только подшить разошедшийся шов на подоле, но от одного взгляда на рубашку у Нины проснулись воспоминания, а потом сделалось совсем тоскливо.
Она вытирала слезы этой самой рубашкой, когда из сада пришла Роза и села рядом:
– Решила проверить, как ты себя чувствуешь, но вот уж не думала застать тебя в слезах за штопкой. Мне казалось, тебе нравится это занятие.
– Нравится. Просто раскисла немного.
– Ясно. Небось, о Нико думала, да?
– Да. Мне так тяжело без него. Я стараюсь не переживать, но все вокруг напоминает о нем.
Роза понимающе кивнула:
– Мне это знакомо. Сколько раз я просыпалась ночами от тревог… Потеряла счет.
– Ты скучаешь по нему, да? – осмелилась спросить Нина.
– По Нико? Конечно, скучаю.
– Я имела в виду Луку.
Последовала страшная пауза, и Нина испугалась, что позволила себе лишнее – Роза никогда не говорила о своем погибшем женихе даже с близкими родственниками, так зачем ей откровенничать с невесткой?
Но Роза, помолчав, кивнула и тихо ответила:
– Каждый день.
– Каким он был?
– Он был… хорошим человеком. Всегда приходил помогать мне на ферме, даже если у него самого хватало забот или нужно было что-то сделать для родителей. Я так на него злилась тогда…
– Когда он записался добровольцем и уехал в Африку? – вспомнила Нина рассказ Нико.
– Нет, – покачала головой Роза. – Когда его убили. Хотелось закричать ему в лицо: зачем ты послушал Марко? Почему не остался там, где безопасно? Глупо это было, конечно, я понимаю. Прошлое не изменишь.
– Нет, Роза, это было не глупо. А сейчас ты все еще злишься на него?
– Больше не злюсь. Теперь у меня остались только воспоминания.
– И ты никогда не думала о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого? Ты же молодая, можешь родить своих детей.
– Могу, – пожала плечами Роза. – Но мне и здесь хорошо. Раз уж Луки у меня больше нет, зачем мне выходить за мужчину, который всегда будет для меня чужим? Луку я знала, как саму себя. Связать свою жизнь с кем-то другим… даже думать об этом для меня невыносимо.
– Да-да, я не хотела…
– Я не обиделась из-за твоих вопросов. Потому что и сама их себе не раз задавала. Я знаю, что моя жизнь с Лукой была бы далеко не безоблачной, мы бы ссорились, как все… Но мне кажется… нет, я знаю, что мы с ним были бы счастливы.
– А сейчас ты чувствуешь себя счастливой?
– О, сколько вопросов! Не знаю, если честно. Наверно, могла бы быть счастливее. – Роза рассмеялась, но веселье в этом смехе было едва уловимо. – Однажды жизнь обязательно изменится к лучшему. Надеюсь, станет легче, когда война закончится.
– Когда я впервые появилась здесь, ты очень расстроилась. Из-за меня и из-за Нико. Я давно хотела тебе сказать, что мне очень жаль. Прости, что мы сделали тебе больно.
– Больно? Вовсе нет. Я просто была огорчена тем, что Нико окончательно отказался от хорошего образования. Ну и… неприятно было узнать, что у него есть от меня секреты.
– О… – Нина постаралась не думать о том, сколько еще секретов они таят от Розы.
– Мы с Нико всегда были очень близки, – продолжала Роза. – Он часто писал мне письма, когда уехал учиться. Всегда мне всё рассказывал, понимаешь? И вдруг я узнаю, что он давным-давно познакомился с тобой и при этом не сказал мне ни слова! Вот это меня действительно задело. Но я не должна была срывать злость на тебе.
– Я не в обиде на тебя, Роза…
– А надо было обидеться. Я не имела права так ужасно к тебе относиться и теперь сожалею. Ладно, что было, то прошло да быльем поросло, а мне еще ужин готовить. Ты как, сможешь сегодня проглотить что-нибудь, кроме бульона?
– Кажется, пока нет. Помочь тебе с готовкой?
– Чтобы у тебя опять голова закружилась? Нет уж, спасибо. Лучше заканчивай со штопкой и погрейся немного на солнышке, пока оно не зашло.
Это был хороший совет, так что Нина продела иголку в нитку и принялась подшивать ночную рубашку. Действительно, не грех будет воспользоваться последними лучами заходящего солнца. Надо впитать солнечное тепло всем телом, и ночью, если ей снова приснится кошмар – а такое часто бывает, когда она остается одна в холодной спальне, – можно будет подставить во сне лицо сохраненному в памяти солнцу и, нежась в тепле его лучей, думать о надежных объятиях Нико и слышать умиротворяющее биение его сердца.
Через две недели вернулся Нико. Роза, конечно, не замедлила сообщить брату, что его жена несколько дней плохо себя чувствовала, и, хотя Нина сразу же заверила его, что не помнит уже того недомогания и вообще не понимает, зачем упоминать о такой мелочи, он не отходил от нее полдня и весь вечер, окружив заботой.
Лишь ночью, когда они оказались в спальне наедине и можно было наконец спокойно поговорить, она открыла ему правду:
– Я не была больна. То есть чувствовала себя не так уж и плохо. Просто это были священные дни, и поскольку я не могла отпраздновать Песах как должно, воспользовалась предлогом, чтобы хотя бы не есть ничего недозволенного. Но это продолжалось всего неделю…
Он крепче обнял ее:
– Прости, что меня не было рядом. Когда-нибудь мы отметим твой праздник вместе. Ты расскажешь мне, как принято встречать Песах и что делать в другие священные дни. – Нико удовлетворенно вздохнул. – Значит, ты чувствовала себя хорошо?
– Меня немного тошнило несколько дней, сразу после твоего отъезда. Думаю, просто съела что-то не то. А потом, когда все прошло, я подумала, что проще притвориться больной, чем придумывать для Розы какие-то дурацкие объяснения, почему я на целую неделю отказываюсь от дрожжевого хлеба.
– Ты заставила меня поволноваться. Страшно думать, что ты можешь заболеть, пока я в отъезде.