– О… – Роза промокнула глаза платком.
– Продолжай, Нина, – поторопил отец Бернарди. – Пожалуйста, продолжай.
– Я не хочу крестить Лючию. У меня нет намерения обидеть вас или расстроить, но Лючия – моя дочь. Она моя дочь, а значит, тоже еврейка. Поэтому… поэтому я сегодня попросила прийти отца Бернарди.
– Ты думала, мы отвергнем тебя? – спросил Альдо.
– Сначала я не знала, можно ли вам довериться. Потом тревоги все равно не исчезли. Они мучают меня и теперь. Как же иначе? Моя судьба в ваших руках. Достаточно одного вашего слова полиции, и я окажусь в следующем поезде, идущем на север.
– Никогда, никогда мы тебя не обидим! – выпалила Роза, уже не скрывавшая слез. – Никогда никому тебя не отдадим. Ты одна из нас, Нина. Ты и Лючия – вы обе Джерарди. И так будет всегда.
– Мы сумеем защитить тебя и Лючию, – пообещал Альдо. – Клянусь тебе.
– И вы не сердитесь из-за того, что мы с Нико вас обманывали?
– Ну, разве что чуть-чуть, – кивнула Роза. – Но только потому, что ты не рассказала нам правду из недоверия.
– Я по-прежнему думаю, что детям эту правду пока лучше не говорить, – сказал отец Бернарди. – Возможно, когда-нибудь они ее узнают, но не сейчас, пока жизнь каждого из нас в руках Цвергера и его людей.
Альдо кивнул; затем он достал с полки над очагом бутылку своей лучшей граппы и поставил ее на стол вместе с четырьмя стаканами, налил в каждый понемногу и протянул один – Розе, другой – Нине, третий – отцу Бернарди, а последний взял себе.
– Давайте вместо крещения выпьем за здоровье и счастье моей первой внучки. За Лючию Анну Джерарди. Пусть она всегда чувствует любовь и поддержку своей семьи. И пусть ее отец вернется, пока она еще достаточно мала, чтобы запомнить, что в первое время его не было рядом.
– За Лючию, – повторила Нина. – И за ее отца. Пусть вернется целым и невредимым.
Однажды в жаркий день, когда в убежище на чердаке было очень душно и дочь заснула у Нины на груди, а Нина тоже задремала, вернее, то погружалась в полудрему, то просыпалась, со двора вдруг донеслись какой-то шум и громкий лай.
Нина положила Лючию в корзинку, удостоверившись, что девочку не нужно перепеленать, и подползла к закрытому ставнями окошку. Распахнуть ставни она не рискнула бы, но, приникнув глазом к щелке между ними, можно было разглядеть, что происходит во дворе.
Цвергер вернулся, и на этот раз с ним было не меньше дюжины солдат.
– Что вам еще от нас надо?! – крикнул Альдо. – Вы забрали моего сына, а теперь за дочерью явились?!
– За дочерью? Вы так называете эту шлюху? Даже не думайте ее защищать, иначе увидите, как умирают ваши родные дети. Это легко устроить.
– Отойдите от моего отца! – Голос Маттео теперь звучал почти так же низко, уверенно и твердо, как голос Нико.
– Назад! Вы все! – рявкнул Цвергер. – Встать вдоль стены! Не двигаться! А если ты, вот ты спустишь собаку, я ее пристрелю.
В спальне под убежищем Нины раздались шаги, и вскоре в проеме люка показалось лицо Розы.
– Он опять здесь! Подними лестницу и проследи, чтобы ребенок не заплакал. Немцы наверняка обшарят весь дом.
– Спрячься с нами, Роза.
– Нет времени!
– Есть. Прошу тебя, поднимайся.
Роза все-таки согласилась – вскарабкалась в убежище, ворча себе под нос, втащила лестницу за собой и села в тесноте, прижавшись плечом к Нине.
– Цвергер совсем спятил, Роза. Ты слышишь, как он говорит? А дети? Он заставил их выстроиться вдоль стены. Я этого не вынесу!
– Поэтому тебе нельзя выходить из укрытия. Они поищут тебя, не найдут и уедут.
– Этот человек без меня не уедет. Он перевернет весь дом вверх дном, вывернет тут все наизнанку, разнесет по щепочке и в конце концов найдет меня. А вместе со мной и Лючию.
– И что нам делать?
– Спрячься здесь с моей дочерью, постарайся сделать так, чтобы она не заплакала. Она только что напилась молока, так что какое-то время будет крепко спать.
Роза нахмурилась, не понимая, к чему ведет Нина.
– Почему я? Это тебе нужно спрятаться.
– Нет, мне нужно сдаться. Послушай меня, Роза. Цвергер не отступится, он не оставит нас в покое. А бежать мне некуда. Сейчас – некуда. Дом окружен его людьми, они вот-вот поднимутся на второй этаж и найдут мою дочь.
– Я не позволю тебе выйти, Нина. Ты моя сестра, ты часть нашей семьи. Как я могу отдать тебя этим людям?
– Если мы хотим спасти мою дочь и всю нашу семью, тебе придется меня отпустить. Позволь мне сделать это ради всех вас. – Нина сняла обручальное кольцо. – Оно для Лючии. И остальные мои вещи тоже принадлежат ей – драгоценности, книги и фотографии моих родителей. Скажи Лючии их имена: Габриэле и Девора Мацин. Она последняя из нашего рода. Самая последняя.
Нина пододвинулась к корзине, взяла Лючию, прижала к себе, вдохнула ее сладостный молочный запах, поцеловала безмятежное личико. И передала дочь Розе:
– Ты расскажешь ей обо мне, если я не вернусь?
– Но ты…
– Пообещай мне, пожалуйста.
– Обещаю. – Роза всхлипнула и прижала руку ко рту, словно хотела сдержать рыдания.
Нине отчаянно хотелось ее утешить, побыть с ней, но нужно было взглянуть в лицо врагам.
– Скажи ей, что я очень ее люблю. Что мы с Нико оба любим ее. А когда вернется Нико… – голос Нины дрогнул, – скажи ему, что он моя вечная любовь.
Голос Цвергера становился все громче, во дворе отчаянно кричали дети, и Нине уже ничего другого не оставалось – она спустилась по приставной лестнице, помогла Розе втащить ее наверх и дождалась, когда закроется люк в потолке. Наконец лицо ее подруги – нет, сестры – исчезло. Нина сошла по ступенькам, миновала гостиную, кухню и остановилась на залитом солнцем дворе.
– Я сдаюсь! – крикнула она.
Цвергер резко обернулся и торжествующе шагнул к ней:
– Долго же ты с этим тянула.
– Я спала, когда вы приехали. Надо было переодеться.
Он окинул ее взглядом, и на его лице вдруг отразилось отвращение:
– А это что такое?
Нина посмотрела вниз, на бледно-голубой корсаж платья, и увидела два мокрых пятна на груди.
– Где ребенок? – спросил Цвергер.
– Умер. Родился мертвым. По вашей вине.
– Я тебе не верю!
– Почему? Потому что у меня сочится молоко? Вы не знаете, что молочные железы работают у матери, даже если ее дитя мертво? Повторю: в этом виновны вы.
Цвергер принялся озираться, его взгляд остановился на детях. В два прыжка он оказался рядом с Агатой:
– Она говорит правду? Ее ребенок родился мертвым?
Агата посмотрела на отца, всем телом дрожа от страха, затем снова на Нину.
– Да, – проговорила девочка. – Ребенок был мертвый. Роза сказала, это от потрясения.
– Что ж, отлично. Однако, я думаю, обыск все равно не помешает.
Цвергер пролаял приказы на немецком, и все, кроме двоих солдат, бросились в дом. Загрохотала падающая мебель. Шум поднялся такой, что Лючия наверняка проснулась. Солдаты услышат ее плач и найдут убежище на чердаке… Нина задержала дыхание, не смея даже надеяться, что все обойдется, но вскоре солдаты вышли из дома и отрапортовали Цвергеру по-немецки.
– Не может быть! – рассвирепел он. – А где его сестра? Та, что плюнула мне в лицо? Где она? – Цвергер снова надвинулся на Нину. – Я знаю, ты что-то скрываешь.
– Нет.
– Скрываешь, определенно. – Он схватил Нину за руку, потащил за собой и поставил перед Альдо и детьми: – Посмотрите на нее! На еврейку! Вы все это время прятали в своем гнездышке кукушку, и это из-за нее вы потеряли своего Никколо. Она привела беду к вам на порог – вы что, не поняли?
– Ты лжешь! – крикнул Альдо и не бросился вперед лишь потому, что на него были нацелены ружья солдат.
– Я могу доказать, – заявил Цвергер.
– Доказать, что она еврейка? Какое мне до этого дела? Она жена моего сына, а значит, моя дочь, и ничто этого не изменит. А насчет других твоих обвинений… мы оба знаем, что единственная причина ареста моего сына – это ты. Ты, и только ты забрал его у нас!
Лицо Цвергера побагровело от ярости:
– Да что с вами такое? Вы идиоты? Не понимаете, что она ваш враг?
Нина дернула Цвергера за рукав, и он развернулся к ней.
– Я уже в вашей власти, – сказала она. – Зачем вы продолжаете их мучить?
– Верно, ты в моей власти. И я могу убить тебя прямо здесь и сейчас. Ты знаешь, что я могу это сделать.
Дети закричали, и Альдо тоже не выдержал – по его лицу покатились слезы. Нине необходимо было это прекратить немедленно – ради своей семьи.
– Хватит! – закричала она. – Вам нужна я, только я! Перестаньте издеваться над ними. Мало вам других злодейств?
Цвергер высвободил руку, за которую его держала Нина.
– Вовсе не я тут злодей, – процедил он. – Ты виновница их бед.
К Нине подступил один из солдат, чтобы связать руки, но Альдо рванулся к ним:
– Оставьте ее! Не трогайте!
В следующую секунду ему в висок уперся ствол пистолета Цвергера:
– Закрой рот и отойди, старик.
– Папа, не надо! – закричала Нина; она впервые назвала так свекра. – Вы должны меня отпустить. Дети без вас пропадут. Вы нужны им и Розе!
– Но я этого не вынесу…
– Вынесете. Вы сможете. А теперь отпустите меня. Я буду молиться о том, чтобы однажды снова вас увидеть.
Слезы ослепили Нину, и когда солдаты тащили ее к кузову грузовика, она уже не видела ни его, ни детей. Она ослепла, но не оглохла, и крики родных людей звенели в ее ушах, пока грузовик увозил ее по дороге прочь от Меццо-Чель.
Глава 25
Солдаты швырнули Нину на деревянный настил в кузове и хохотали, когда грузовик трясло на выбоинах и ее подбрасывало. К тому времени, как грузовик остановился, проскрипев покрышками, она уже ничего не соображала от боли.
Ее высадили у торца огромного здания неизвестно в каком городе. Вернее, выволокли из кузова, передавая из рук в руки, чья крепкая хватка оставляла синяки, и те же железные лапы понесли-потащили ее в подъезд и дальше по извилистому коридору, а затем она оказалась на широком внутреннем дворе.