Судя по выражению лица графа, затея ему вовсе не нравилась.
— В последнее время количество желающих заполучить меня в супруги резко увеличилось, — неловко пошутила я.
Эрвин резко повернул голову в мою сторону.
— О чем это вы?
Пришлось пояснять.
— Ваш гость сделал мне предложение от лица своего сына.
— Надеюсь, вы ему отказали? — ледяным тоном спросил Эрвин.
Похоже, он ни капельки не сомневался в моем ответе. Невесть отчего разозлившись, я продолжила поддразнивать его:
— Я пока еще думаю. Понимаете, предполагаемый жених молод, хорош собой — об этом я знаю лишь со слов его отца, но охотно верю, глядя на Фердинанда и Бьянку — и богат. К тому же я стану настоящей виконтессой, представляете?
И я приняла вид восторженной глупышки и захлопала ресницами. Эрвин улыбнулся, подхватывая мою игру.
— Всегда стремитесь к большему, Лесса. К чему вам титул всего лишь виконтессы, если вы можете стать настоящей графиней?
— Неужели у вас есть на примете подходящий граф? — продолжая дурачиться, спросила я.
— Есть, — неожиданно серьезно ответил Эрвин. — Он тоже молод, богат, смею надеяться, что хорош собой, а самое главное — он вас любит, Лесса.
Сердце замерло на бесконечно долгий миг, а затем заколотилось часто-часто, оглушая своим стуком, губы пересохли, пальцы похолодели. Неужели?
— Эрвин, я… вы…
— Просто знайте об этом, Лесса.
И он склонился ко мне. Ох, оказывается, весь мой опыт поцелуев никуда не годился. Потому что никогда ранее не кружилась так голова, не закрывались сами собою глаза, не разливалось внутри теплое пьянящее чувство. Я еще успела подумать, какой глупой я была, хихикая в Теннанте над словами Рины, потому как было вовсе не противно, а, напротив, горячо и сладко, и остро, и… и… и я просто позабыла о том, как это — связно мыслить, полностью отдавшись ощущениям. В себя я пришла, только когда Эрвин оторвался от моих губ, переместившись к шее. Оказалось, что я успела незаметно для себя обхватить его руками и прижаться тесно-тесно. Его ладони гладили мою спину и казались обжигающе-горячими, да и поцелуи на шее и плечах горели огненными метками. Наконец Эрвин поднял голову и взглянул мне в лицо.
— У меня есть шанс?
— А разве после такого нужны еще какие-либо слова? — вопросом на вопрос ответила я.
— И все же я предпочел бы услышать одно короткое слово, — шепнул он мне на ухо.
— Какое?
— Лесса!
Его зубы чуть прикусили мочку — странно, но это было вовсе не больно, а скорее даже приятно, а затем Эрвин лизнул место укуса.
— Да! — выдохнула я едва слышно, а затем повторила, повышая голос: — Да! Да!
А он подхватил меня на руки и закружил по комнате.
БЬЯНКА
У нее появился секрет. Особый, важный. И раньше у Бьянки имелись от отца маленькие девичьи тайны, но теперь секрет был настоящим. Таким, от которого зависело многое.
Пожалуй, никто не заметил перемен в ее поведении. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: в этом поместье никому до нее не было дела. Жених — если можно было так назвать Ланса — оставался неизменно вежливым, но не проявлял особого интереса к невесте. Нет, внешне все выглядело более чем пристойно, упрекнуть герцога было не в чем, но у Бьянки сложилось впечатление, что ее ответы на свои вопросы Ланс забывает, едва она успевает договорить. Парочка влюбленных голубков — Лесса и Эрвин — казалось, вообще видели только друг друга. Их счастье не были способны омрачить даже приготовления к отъезду. Отец ходил насупленный и хмурый, то и дело натягивая на лицо неискреннюю улыбку, которая вряд ли кого обманывала. Он все никак не мог смириться с тем, что его планы в отношении племянницы мага потерпели крушение. Бьянке он внимания не уделял, что ее только радовало.
Она открыла окно, поежившись от ворвавшегося в комнату морозного воздуха, и поплотнее закуталась в шаль. Прислушалась, не лают ли поблизости собаки. Ее новый знакомый заверял, что волкодавы не способны причинить ему вред, но Бьянка все равно боялась и вздыхала с облегчением, лишь когда на подоконнике появлялась темная фигура. Тогда она бросалась ему шею, и он обхватывал ее талию холодными ладонями, а она согревала его губы теплом своих. И лишь после этого действа, ставшего уже ритуалом, поспешно отстранялась и закрывала окно.
Тем временем мужчина усаживался в кресло у камина и, стоило Бьянке подойти к нему, как мигом притягивал к себе на колени. Крепко обнимал, вдыхал запах шелковистых темных волос, прижимался губами к бьющейся на виске жилке.
— Как прошел твой день? — непременно спрашивал он.
И Бьянка принималась рассказывать. Поначалу она отделывалась короткими фразами, ведь с ней не происходило ничего действительно важного, ее даже для обсуждения планов заговорщиков не привлекали. Бьянке было досадно, ведь ту же Лессу всегда звали в кабинет, а на нее привычно не обращали внимания. Но ее возлюбленного интересовало все, вплоть до того, понравилась ли ей стряпня повара сегодня. И постепенно она привыкла перечислять все, даже самые мелкие, детали прошедшего дня. А обнимавший ее мужчина внимательно слушал и изредка задавал вопросы. О себе же он почти ничего не рассказывал, что Бьянку несколько смущало. Она вытянула из возлюбленного обещание, что он не имеет намерения вредить Лансу или же Фердинанду, и пока довольствовалась этим. Думать о будущем она боялась и, подобно наивному ребенку, гнала от себя невеселые мысли, словно бы отрицание грядущего замедляло его приближение.
САДДАМ
Похоже, герцогиню Ингрид Повелитель списал со счетов окончательно. Разумеется, Саддаму он свое решение не озвучивал — не в характере Шера было советоваться с подданными или делиться с ними своими мыслями. Но он приказал Лунному Воину завести дружбу с невестой Ланса Бранвийского. Настолько тесную, насколько это возможно. И пусть сказано это было ледяным тоном и с бесстрастным лицом, в голове у Саддама впервые возник вопрос: а что может чувствовать Повелитель, отдавая подобный приказ? Но многолетнее воспитание не позволило дрогнуть ни единому мускулу на лице Воина. Он привычно склонил голову в поклоне и принялся за исполнение.
Познакомиться с Бьянкой было нетрудно. Якобы случайная встреча у ограды, недолгий разговор. Саддам быстро понял, что, несмотря на все свое высокомерие и кажущуюся отстраненность, дочь Фердинанда очень одинока. Вскоре он убедился в правильности своих выводов: даже многочисленных поклонников Бьянки интересовали ее красота, приданое, а еще связи ее отца. А вот Саддам интересовался только ею. Он спрашивал ее мнение почти по любому поводу, прислушивался к ее словам, восхищался разумностью ее суждений. И вскоре вошел к ней в доверие. Поначалу они виделись только днем. Бьянка ускользала за ограду поместья, и они прогуливались вдоль крохотной речушки, что текла неподалеку.
— Вас не хватятся? — спросил как-то Саддам.
Бьянка горько скривила губы.
— Кто? Моего отсутствия даже не заметят.
Саддам сделал вид, будто не поверил ей, хотя твердо был уверен: именно так дело и обстояло. Бьянку начнут искать, если она, к примеру, не вернется к ужину. А то, чем она занимается целыми днями, обитателей поместья не интересует. Они были заняты подготовкой к триумфальному возвращению Ланса в родовой замок.
В тот день на прощание он впервые поцеловал Бьянку. Она ответила пылко, но неумело, из чего Саддам понял, что никому из своих многочисленных поклонников она вольностей не позволяла. Лунному Воину это понравилось. К опытным женщинам он относился с легкой брезгливостью, а теми, которых полагал своими, делиться и вовсе не любил. Он и сам не заметил, как Бьянка в мыслях тоже стала «его». Пожалуй, задумайся он над этим, то сам бы посмеялся. Или испугался. В душе Лунных Воинов не было места слабостям — а именно слабостью черноволосая грустная красавица могла для него и стать.
В жизни Саддама никогда не было места любви. Всегда были долг и почтение, временами появлялись страсть, презрение и даже ненависть, но вот любви он никогда не знал. Ни он не любил, ни его не любили. С самого детства он сталкивался только со строгостью наставников и чувством соперничества со стороны других послушников. До определенного возраста они даже делали друг другу различные гадости, на что наставники смотрели сквозь пальцы. Лишь когда мальчишки подросли, подобное поведение было пресечено раз и навсегда. Их лишили своей воли и своего разума, оставив до самого посвящения лишь возможность следовать чужим указаниям. Без позволения наставника Саддам и рта раскрыть права не имел.
Оттого-то так удивительны и новы были для него отношения с Бьянкой. Он привык к тому, что женщины его хотят — как в случае с Ингрид. Беседовать со своими случайными любовницами Саддам и вовсе полагал ниже своего достоинства. А Бьянка ему доверяла. В ней еще толком не проснулось желание, она нуждалась в сочувствии и тепле. И вскоре Саддам уже сам запутался, когда он притворяется, а когда искренен. Ему доставляло удовольствие прижимать к себе льнущую к нему девушку, заглядывать ей в глаза и не видеть там привычной причудливой смеси возбуждения и откровенного страха. Нравилось не пользоваться уже проснувшейся чувственностью, а пробуждать ее. Он тоже, как и Бьянка, предпочитал не задумываться о будущем, но мотивы у него были иные. Саддам прекрасно знал, что жизни своей он не хозяин.
ЛЕССА
Домик был небольшим, во всяком случае в сравнении даже с домом Говарда в Теннанте, не говоря уж об особняке Эрвина. Хотя прежней Лессе из Бухты-за-Скалами он показался бы едва ли не дворцом. Да, я проделала большой путь от деревенской девчонки, собиравшейся некогда пугать пьяницу русалками. Иной раз я задумывалась, не лучше ли было бы остаться в деревне, с матушкой Сузи, Тиной и Деном, а потом упрямо встряхивала головой — нет, не лучше! Ланс был прав: то была не моя жизнь. А главное, тогда я не встретила бы Эрвина. При воспоминании о нем губы слегка закололо: вечером, прощаясь, мы нацеловались до одури, до радужных кругов перед глазами. Конечно, он будет изредка навещать нас, но выказать свои чувства мы больше права не имеем: для окружающих я — супруга Ланса, нет, Лорана. Мне и Говарду имена оставили прежними, рассудив, что нас в этих краях никто не знает.