Шаль окончательно улетела куда-то на пол, пальцы левой руки ласкали шею и затылок, а правая скользнула под тонкую ткань домашнего платья, жадно сжала грудь. Бьянка выгнулась дугой и тихо застонала, а потом неохотно отстранилась.
— Нет, пожалуйста, не надо. Мы не должны, мне нельзя, — лепетала она.
— Не бойся, — шепнул Саддам в порозовевшее ушко. — Обещаю, мы не зайдем далеко. Просто позволь себе чувствовать. Вот так.
Большой палец погладил напрягшийся сосок, и Бьянка ахнула. С каждым разом она сдавала свои рубежи, позволяя Саддаму все больше и больше. И он все время заверял ее, что не будет ее заставлять, что он себя контролирует, что ей нечего бояться. А она со сжимающимся от сладкого ужаса сердцем думала, что боится вовсе не его, а себя. Ее тело предавало ее, лишало разума. Она не могла думать ни о чем ином, кроме этих уверенных пальцев, что сейчас гладили, сминали, пощипывали. Бьянка обессиленно откинулась на грудь возлюбленного и полностью отдалась в его власть, прикусив губу, чтобы не стонать от наслаждения. И разочарованно вздохнула, когда Саддам отстранился сам.
— Хватит, — хрипло сказал он. — Иначе я не выдержу.
Он прижался щекой к ее волосам и замер, переводя дыхание. Бьянка смотрела на огонь в камине широко распахнутыми, но ничего не видящими глазами, и чувствовала странную опустошенность. Лишенная тепла мужской ладони нежная кожа стремительно остывала, в низу живота неприятно ныло.
— Я хочу выйти за тебя замуж, — внезапно произнесла она. — Стать твой женой и навсегда принадлежать только тебе одному. Меня передергивает от отвращения, стоит мне представить, что Ланс тоже будет прикасаться ко мне вот так, как ты. Я хочу быть только твоей.
— Я тоже хочу, чтобы ты была только моей, — грустно ответил Саддам. — Но, увы, пожениться мы не можем.
— Почему? — Бьянка даже ощутила прилив сил и повернулась лицом к своему любимому, забрасывая одну руку ему на шею. — Мы ведь можем убежать. У меня есть кое-какие драгоценности, мы их продадим и купим себе дом. Да, я понимаю, что моя жизнь изменится, но я к этому готова, лишь бы быть с тобой. Я готова отказаться от богатства, от власти, от друзей и даже от семьи, лишь бы быть с тобой.
Но Саддам только горько усмехнулся.
— Ты не понимаешь, милая, — тихо сказал он и поцеловал ее. — Мой Повелитель везде меня найдет по зову крови.
— Разве это возможно?
Уже вторая женщина за последние дни задавала ему этот вопрос. И Саддам ответил столь же честно и почти теми же словами:
— Для Повелителя нет ничего невозможного.
Но Бьянка лишь недоверчиво качала головой, и тогда он добавил:
— Я слышал лишь об одном удачном побеге. Сбежавшая сумела прервать связь крови, но расплатилась за это жизнью. Ты хочешь для меня такой судьбы?
Глаза Бьянки округлились от испуга.
— Нет, нет, нет! — повторяла она, покрывая поцелуя смуглое лицо. — Ни за что! Но и расстаться с тобой я не смогу. Ничего, свадьба еще нескоро, мы что-нибудь обязательно придумаем.
Саддам крепче обнял доверчиво льнущую к нему девушку, слегка отклонил ее, чтобы удобнее было целовать изящную белоснежную шею. Расстегнутое домашнее платье сползло вниз, и Бьянка, всхлипнув, прикрыла рукой обнажившуюся грудь. Саддам прижался к тонким пальцам губами.
— Позволь мне, прошу. Тебе ведь понравилось, когда я гладил тебя? А сейчас ты убедишься, что поцелуи гораздо приятнее. Если тебе что-то не понравится, ты только скажи, и я сразу прекращу. Договорились?
Бьянка промолчала, но покорно позволила убрать свою ладонь. А потом только хрипло дышала и тихо вскрикивала, когда удовольствие становилось слишком уж острым. О свадьбе она больше в ту ночь не заговаривала, но ее решимость принадлежать только своему возлюбленному после испытанного лишь укрепилась.
ЛЕССА
Эрвин надолго задержаться не мог, но я была даже рада его отъезду. Вдали от меня — а значит, и от Шера — он будет в гораздо большей безопасности. Перед расставанием нам удалось немного побыть наедине, и мы нацеловались до воспаленных губ.
— Когда все закончится, мы обязательно поженимся, — пообещал мне Эрвин.
Я спрятала лицо у него на груди, чувствуя себя подлой лживой дрянью, ведь у меня не было ни малейшей уверенности в том, что мы сможем быть вместе. А отказаться пусть и от краткого счастья я не могла, потому-то никак не решалась оттолкнуть графа Солейского. Мне нужны были его влюбленные взгляды, осторожные прикосновения, жаркие поцелуи. Рядом с ним я чувствовала себя живой, любящей и любимой, в то время как присутствие Шера рядом превращало меня в бездушную куклу. И я понимала, что, если приму его предложение, именно на такое существование и буду обречена: жить, опутанная паутиной его болезненной страсти, задыхаясь от невозможности принять самостоятельно хоть какое-нибудь решение.
И я все тянула с ответом, понимая, что получив мое согласие однажды, больше Шер моим мнением не поинтересуется.
— Я могу сделать мальчишку герцогом, — сказал он мне тогда будничным тоном, будто речь шла о каком-то пустяке. — Если для тебя это так важно, то я устраню все препятствия с его пути. Но взамен ты отправишься со мной в Галирфан. В тот же день, Лесса.
— Это очень важное решение, — осторожно ответила я. — Могу ли я подумать?
Шер легко прикоснулся губами к моему виску.
— Разумеется, девочка моя. Я не буду тебя торопить.
От его обращения ко мне хотелось взвыть, что-нибудь разбить, заорать, что никакая я не «его девочка», но я терпела. Терпела и улыбалась.
Прикидывала так и эдак, сумеем ли мы справиться своими силами, ведь поражение для всех нас означало верную смерть. Понимала, что готова пойти на все не ради того, чтобы Ланс получил свое наследство, а ради будущего Говарда и Эрвина. И училась, училась, училась. Стиснув зубы, преодолевая почти животный ужас, слушала разъяснения Шера. Для себя решила, что чужой кровью покупать свой успех не буду, а вот своей закреплять заклинания согласна. Результаты впечатляли, но их я старалась держать в секрете от обоих учителей — и от дядюшки, и от Повелителя.
Однажды вечером мне довелось увидеть отчима Ланса, того самого ужасного герцога, перед которым все дрожали в страхе и в Бухте-за-Скалами, и в Теннанте. Зимой темнеет рано, но Роланд, выйдя из экипажа, прошел прямо под фонарем. Я отступила поглубже в тень, чтобы никто не заметил моего внимательного взгляда, устремленного на герцога. Высокий обрюзгший краснолицый мужчина, покачиваясь, поднялся на крыльцо выкрашенного в розовый цвет двухэтажного дома.
— Куда это он?
Ланс, которому был адресован мой вопрос, презрительно скривил губы и нехотя ответил:
— К шлюхам. Прости, Лесса, не должен я был тебя сюда приводить. Эрвин, если узнает, шею мне свернет. Но очень уж хотелось полюбоваться на муженька Ингрид. Совсем боровом стал.
— Я не скажу Эрвину, — пообещала я. — И Говарду не скажу.
Зато Шеру рассказала. Сначала он разъярился и заявил, что Ланс не доживет до своего совершеннолетия, поскольку потащил меня в квартал, где находился веселый дом. Но, увидев, как я расстроилась, успокоился. И сказал, чтобы я не обольщалась.
— Я видел герцогиню Ингрид. Не суди о ней по тому жалкому подобию мужчины, что называет себя ее мужем. Она — опасная змея, поверь.
Что же, примерно такое представление о герцогине у меня сложилось и со слов Ланса.
А вскоре после того разговора Шер сообщил мне, что вынужден опять на какое-то время оставить меня. О том, принимаю ли я его предложение, он не спросил, что меня только порадовало. Да и известие о его отъезде я встретила с облегчением.
Приближался день рождения Ланса, тот самый день, к которому мы готовились так долго. От Эрвина приходили теплые письма, которые я хранила в шкатулке с секретом, чтобы не обнаружила любопытная прислуга. У меня появилась привычка перечитывать их перед сном. И засыпая я представляла себе, что все уже благополучно закончилось, Ланс получил свое наследство, его мачеха и отчим наказаны, Шер так и не вернулся, а рядом со мной в постели лежит Эрвин, ласково перебирает мои волосы, прикасается губами к виску и шепчет: «Спокойной ночи, любимая.»
Первый день весны выдался по-зимнему хмурым и ненастным. С утра падал мокрый снег, превратившийся к обеду в дождь, а к вечеру опять ударил мороз. Я натянула на себя теплые шерстяные чулки, а голову закутала шарфом, подозревая, что капюшон плохо защитит меня от холода. Ланс только посмеивался, глядя на мои приготовления, но было заметно, что он тоже нервничает. Говард казался невозмутимым, но то и дело вытаскивал из ножен кинжал и прикасался пальцем к острию. Я незаметно нащупала собственный серебряный нож — подарок Шера. Все в порядке, не забыла.
— Пора, — сказал наконец Говард.
И, словно бы в ответ, в дверь постучали. Три раза, потом один, затем два и еще раз три. Люди Фердинанда. Мы дружно накинули плащи и отправились на выход. Дядюшка вышел первым. Я хотела было последовать за ним, но Ланс внезапно схватил меня за плечо, резко развернул к себе и коротко, но крепко поцеловал в губы.
— На удачу, — пояснил он с кривой ухмылкой.
Почему-то его действие не вызвало у меня ни злости, ни раздражения. Я стянула перчатку и провела пальцами по его щеке.
— У вас все получится, ваша светлость.
Он опять улыбнулся, на сей раз искренне. А я вновь надела перчатку и отворила захлопнувшуюся было дверь.
РОЛАНД
В замке готовились к прибытию огромного количества гостей. Служанки суетились, носились по гулким холодным коридорам, мыли, скоблили, чистили гостевые комнаты, натирали до блеска окна и каминные решетки, застилали кровати свежим бельем, кое-куда уже даже тащили вазы с крепкими краснобокими яблоками и графины с вином. Роланд за приготовлениями не следил, будучи справедливо уверен, что на Ингрид в этом вопросе вполне можно положиться. Его самого вся эта суета только раздражала, эхо от громких шагов и голосов отзывалось вспышками головной боли, и герцог предпочитал днем не покидать свои покои. Сквозь плотные шторы не пробивались солнечные лучи, и он лежал в темноте с закрытыми глазами, иногда лишь приподнимаясь на постели и протягивая руку за вином. Переливанием напитка в кубок он себя утруждать не желал, глотал прямо из графина. Иногда вино проливалось на его ночное одеяние. Пятен в темноте видно не было, но запах от рубахи исходил неприятный. Когда ближе к вечеру приходил слуга и помогал своему господину переоблачаться, то на лице лакея Роланду чудилась ехидная усмешка. Он вглядывался пристальнее — нет, вроде бы показалось. Хотя почти все они здесь куплены его законной мегерой, а своего хозяина ни в грош не ставят. Роланд думал о том, что он им всем еще покажет, наведет порядок, вот только немного придет в себя. Выздоровеет. Но и о выздоровлении и наведении должного порядка думалось вяло.