– Потому что это правда. – Люк так пристально посмотрел на меня, что мне тут же захотелось провалиться сквозь землю. – Я источник.
– Как ты сказал? – Я захлопала глазами.
Он усмехнулся.
– Источник. Потомок лаксена и человека-мутанта.
Я на мгновение застыла.
– Мутировавший человек? – У меня вырвался хриплый смешок. – Знаешь, пойду-ка, поищу Кента и… черт знает что!
Внезапно Люк навис надо мной, не касаясь, но так близко, что меня обдало жаром.
– Мне незачем врать, абсолютно. Пойми, мне от этого никакой выгоды. – Наши взгляды встретились. – Я, кстати, рискую, выдавая тебе то, чего не знает большая часть человечества.
Не сводя с него глаз, я сглотнула.
– Чем рискуешь?
Он помедлил, а потом ответил:
– Всем.
Мое сердце затрепетало в груди.
– Тогда зачем ты мне все это рассказываешь?
– Хороший вопрос, – сказал он, слегка склонив голову. – Ты ведь хочешь правды, а меня сегодня тянет выговориться. Вопрос в следующем: готова ли ты слушать?
Пусть я и порывалась забрать рюкзак и удрать отсюда без оглядки, мне хотелось узнать правду, и я решила: пусть рассказывает. Потом разберусь, врет он или нет.
Я кивнула:
– Я слушаю.
– Отлично.
Он развернулся и в мгновение ока очутился перед открытым холодильником, вытащил две колы.
– Люди многого не знают.
Передавая мне банку, он легонько коснулся пальцами моей руки. Я вспомнила мамины слова о том, что от людей многое скрывают, и крепче сжала банку.
– Это связано с отделом, где работал отец? «Дедалом»?
Люк скривил губы и кивнул.
– Присаживайся.
Шумно выдохнув, я осмотрелась и решила, что диван – самое безопасное место. Я присела на краешек. Он был такой широкий и глубокий, что, если залезть до самой спинки, обратно пришлось бы скатываться кувырком.
– Значит, мать рассказала тебе, что лаксены уже давно обосновались на Земле, а в «Дедале» секретно работали над их внедрением в общество? Только это не все, чем они занимались. – Люк прошагал мимо меня и поставил закрытую банку на столик. – Видишь ли, во время вторжения стало известно, что лаксены очень живучие. Не только из-за своей способности подключаться к источнику и использовать его как оружие. – Он остановился у комода. – Но и потому что с помощью источника они могут восстанавливаться, что Чес и сделал, когда принял естественный облик. Но… самое интересное – это то, как лаксены влияют на людей.
– Убивают их? – спросила я, открывая банку.
Он хохотнул и достал из ящика черную рубашку с длинными рукавами.
Слава тебе господи.
– Нет, Эви, исцеляют.
Моя рука дрогнула, и газировка потекла по пальцам.
– Что?
Пока он натягивал рубашку, я отвернулась, чтобы не искушать воображение.
– Лаксены могут многое вылечить: от царапинки до тяжелых огнестрельных ран. Конечно, для этого нужно их желание. До вторжения они никого не лечили из-за своего образа жизни, ведь они жили в относительной безопасности лишь до тех пор, пока люди не подозревали об их существовании. Начни кто-нибудь исцелять голыми руками, и это не осталось бы незамеченным. Те, кто знал правду, исчезали один за другим. И продолжают исчезать. Правда – штука опасная.
По коже пробежала дрожь. Сейчас и я узнаю правду.
Одернув рубашку, он повернулся ко мне. Толку-то от этой рубашки!
– При лечении людей возникают необычные побочные эффекты. Если лечить человека несколько раз или в тяжелых случаях, когда приходится буквально вытаскивать с того света, пациент может… измениться.
Пока Люк возвращался к дивану, я отхлебнула газировки.
– Мутация?
– Да. – Он сел рядом. – В некоторых случаях, но не во всех, люди приобретают свойства лаксенов, например, способность использовать источник. Они становятся крепче и не болеют.
Я губами произнесла это слово. Гибрид. Фантастика какая-то.
– Но гибриды все еще считаются людьми?
– Кто знает? – Он пожал плечами. – На эту тему можно долго дискутировать, но есть один бесспорный факт: все изменилось, когда в «Дедале» осознали, что лаксены не болеют и могут лечить. Группы, подобные «Дедалу», начинали с лучшими намерениями. Они изучали лаксенов, выясняли, можно ли использовать их особенности для исцеления человеческих болезней от… – резко выдохнув, он отвел взгляд, – от обычной простуды до рака. «Дедал» выяснил, что ключ к искоренению болезней содержится в ДНК лаксенов, и на ее основе разработал методику лечения, препараты. Одни были эффективны, – он немного помолчал, – другие – нет.
Остолбенев, я притихла и слушала.
– Когда выяснилось, что лаксены могут превращать людей в гибридов, открылись небывалые возможности. Иногда мутации не закреплялись, и человек вновь становился обычным. Бывали случаи… саморазрушения. Мутации человека – дело… загадочное, и в «Дедале» изучали их, разрабатывали способы сохранения уникальных способностей. То есть, другими словами, целью отдела было усовершенствование природы человека. Они делали доброе дело когда-то.
Почему-то я подозревала, что потом все круто изменилось.
– От исследований перешли к экспериментам, просто немыслимым с точки зрения морали. Сотрудники быстро сообразили, что лаксена можно скрестить с человеком, которого он изменил, и получить детей более могущественных, чем сам лаксен. – Он помолчал. – Они стали подопытными кроликами… десятки поколений таких детей. Одних оставляли. Других, кто не оправдал ожиданий, убивали.
Я поставила банку на пол, содрогнувшись от отвращения.
– О боже.
– Многие из тех детей не знали родителей. – Черты лица Люка ожесточились. – Потом «Дедал» прикрепили к министерству обороны, и вместо лечения болезней отдел начал поставлять солдат для армии. В лабораториях и на секретных базах выращивали поколения «уникальных» детей. Некоторые никогда не покидали казенных стен. Кто-то рос и умирал в каморках размером двенадцать на двенадцать футов. Других внедряли в армию, правительство, богатые компании с миллиардными оборотами.
У меня отвисла челюсть. Это же… ужасно.
Люк наклонился, упираясь рукой в диван рядом со мной.
– Врачи, которые с таким энтузиазмом начинали это дело, превратились в злодеев. – Он медленно поднял на меня глаза, и поперек горла встал комок. – Особенно когда они занялись насильственным разведением нового вида.
Потрясенная до глубины души, я хотела спрятать глаза, но от правды не скроешься.
Люк закатал рукав рубашки, обнажив мощное предплечье. Потом бросил взгляд через плечо в сторону кухни и поймал другой рукой какой-то предмет, прилетевший со стола. Это был нож, острый как бритва.
Я напряглась.
– Если ранить лаксена, порез затянется через пару минут. Глубокое ранение будет затягиваться чуть дольше. – Острый конец ножа завис над упругой кожей. – У гибридов раны тоже заживают. Не так быстро, но быстрее, чем у людей.
Я сцепила руки.
– Люк…
Слишком поздно. Он полоснул лезвием по руке, сделав глубокий разрез, и тут же проступили капельки синевато-красной крови. Не успела я сорваться с дивана, как края раны сомкнулись, и она затянулась.
– О боже.
Ни крови, ни пореза. Словно ничего и не было! Я встретилась с Люком взглядом.
– Ребенок лаксена и гибрида, то есть источник, восстанавливается мгновенно.
Я переводила взгляд с его поразительного лица на руку и обратно, и тут на меня снизошло озарение.
– Ты… один из тех детей?
Он кивнул и потянулся вбок, положив нож на столик.
– Смотри.
Я зачарованно наблюдала за ним. Над его указательным пальцем появилось слабое белое свечение. Я отшатнулась, вытаращив глаза.
– Не надо…
– Не бойся.
Свечение струилось по ладони, растекаясь по всей руке.
– Источники непрозрачны, – усмехнулся он. – Как медуза.
Я и сама видела. Сквозь яркое свечение виднелась обычная человеческая рука.
– Глаза у источников как у меня: того же цвета, такие же зрачки.
Я присмотрелась. У кого еще такие глаза? У парня, которого я видела рядом с Чесом.
– Арчер – тоже источник?
Люк кивнул. Черты его лица смягчились от проступившего отблеска, точно от пламени свечи. Странные зрачки. Никогда не видела таких у лаксенов.
– Раньше источников было больше. Сейчас их… почти не осталось.
Я прикусила губу.
– Что же с ними произошло?
Он долго не отвечал.
– Это отдельная история, об этом как-нибудь в другой раз.
Я скользнула глазами по его лицу, потом по белесому свечению, окутавшему руку. Где-то внутри меня возникло странное, безотчетное желание прикоснуться к свечению.
– Давай, – тихо произнес он низким голосом, – потрогай. Это не больно.
Сердце замерло, я подалась вперед.
– Источники… умеют читать мысли?
Он украдкой улыбнулся.
– Некоторые умеют.
О черт. Я остолбенела.
– А ты?
– И я.
Я отодвинулась назад. Выходит, я была права. Бог мой, чего я только о нем не думала: плохого, ужасного. Стыд какой!
– Я стараюсь не обращать внимания. Не подслушиваю. Но иногда приходится помимо воли, когда человек думает так громко, хоть уши затыкай. – Наши взгляды встретились. – Ты обычно тихая, но кое-что я случайно уловил: так, обрывки.
– И как я могу поверить, что ты не читаешь мои мысли нарочно? Будь у меня такие способности, я бы точно не удержалась.
Свет вокруг его руки пульсировал.
– Ну да. Прочтешь, а там черт-те что.
От такой грубоватой прямоты я потеряла дар речи.
Почему-то захотелось извиниться.
– Прикоснись к свету, – уговаривал он. – Ведь тебе хочется. Это я не мысли читаю, у тебя все на лице написано.
Люк был прав: ужасно хотелось – первый признак сумасшествия.
С трудом сглотнув, я качнулась вперед. Как в замедленной съемке, мои пальцы потянулись к свечению. От руки исходило мягкое, необжигающее тепло. Сжавшись, я коснулась света. Мои пальцы окунулись в него, и по коже затанцевал электрический разряд. С легким покалыванием мерцание перетекло на мою ладонь.