Дыхание перехватило.
Касаться свечения было совсем не больно. Как будто между пальцев струился нагретый солнцем воздух. Сияние окутывало мою ладонь подобно язычкам пламени. Это был не простой свет, а энергия, чистая энергия, которой можно подчинить оружие, как то, что убило отца.
Я отдернула руку и прижала ее к бедру.
Свечение померкло, и рука Люка приняла обычный вид. Его зрачки странно расширились.
Я откашлялась.
– А что еще ты умеешь?
Он долго не отвечал, просто смотрел на меня, словно я была головоломкой, которую он никак не мог разрешить. Наши взгляды встретились, и мы пристально изучали друг друга. У меня опять перехватило дыхание. Между нами вспыхнуло какое-то неожиданно острое чувство. Пытаясь справиться с собой, Люк поспешно отвернулся.
– Мы уязвимы. На нас действуют те же виды оружия, что и на лаксенов: электрошокеры и электромагнитные пушки. В остальном все, что умеют лаксены, мы делаем лучше.
– Ну да, – засмеялась я. – От скромности ты не умрешь.
На его губах появилась легкая усмешка.
– Однажды мне кое-кто сказал, что скромность – удел святых и неудачников.
Я приподняла брови.
– Похоже, этот «кое-кто» был циником. Но все равно мило.
Люк хихикнул.
– Если бы ты только знала…
Он осекся, и повисла неловкая пауза. А у меня было столько вопросов. На всю ночь хватило бы.
– Значит, ты… не видел своих родителей?
Люк покачал головой.
– Нет. Почти уверен, что они умерли.
– Мне очень жаль.
Он опустил рукав, а я посмотрела на него, разглядывая поразительные черты его лица. Неудобно было спрашивать, но я не могла удержаться.
– Ты вырос в одной из лабораторий?
– Да.
Он поднял ресницы.
– На что… это похоже?
Он отвернулся, и я подумала, что не услышу ответа.
– Пустота. Меня как личности не существовало. – Он сжал зубы и обвел глазами голые стены. – Ни друзей, ни родных, ни смысла жизни – только приказ, для исполнения которого нас создали. Источник – одинокое существо, и в то же время все источники составляли единое целое. Мы были… как компьютеры. Все мы. Запрограммированные повиноваться, пока…
– Пока что? – тихонько спросила я, подспудно понимая, что он не распространялся на эту щекотливую тему. Возможно, никогда не распространялся.
Его взгляд застыл на пустой стене.
– Пока я не осознал себя. Как Скайнет. Помнишь… в «Терминаторе»? Однажды просто очнулся и понял, что я умнее, быстрее и сильнее своих создателей. С какой стати они командуют, когда мне есть или спать, если я могу выйти из конуры и сам сходить… в туалет? Я перестал повиноваться.
Наверное, он ушел, не просто хлопнув дверью.
– А для чего тебя создали?
– Для обеспечения главной цели, – ответил он, – мирового господства.
Я засмеялась.
– Разве это основы основ?
– А разве не об этом мечтает каждый идиот, который свернул на кривую дорожку? Да, это проявляется не сразу. Сотрудники «Дедала» действительно верили, что служили добру. Главные герои пьесы, не успев опомниться, превращаются в злодеев. Ничем не лучше лаксенов, напавших на Землю. Те тоже хотели повелевать, считая себя высшей расой. А «Дедал»… Им требовались идеальные армия, правительство, народ. То есть мы. И я в том числе.
– Боже, Люк. Мне так…
– Перестань. Не извиняйся. Ты тут совершенно ни при чем.
– Знаю, но… – На душе стало тяжко. – И мои родители участвовали в опытах?
– А ты готова услышать ответ?
У меня перехватило дыхание.
– Да.
– Джейсон был одним из руководителей «Дедала». Он досконально знал его задачи и методы работы.
Я ведь знала ответ, мама ведь все мне рассказала! Но я все равно словно получила удар под дых.
– А мама?
Люк потянулся за банкой газировки.
– Я не видел Сильвию ни на одном объекте, но не поверю, что она была не в курсе их деятельности, в частности дел мужа. Может, не участвовала в опытах, но каким-то образом была сопричастна.
Верить не хотелось. Она же не злодейка!
– Благими намерениями вымощена дорога в ад, – подметил Люк.
– Опять читаешь мысли?
Он повернул ко мне голову.
– Ты слишком громко думаешь.
Я нахмурилась, а он слегка усмехнулся.
– Я не обвиняю Сильвию. В «Дедале» работало много порядочных людей, которые верили, что куют безопасное, светлое будущее.
– Но это не значит, что они поступали правильно. Это же ужас, что там творилось.
– Да уж. – Он посмотрел мне в глаза. – А я и половины не рассказал.
Я зажмурилась от накатившей тошноты. Не знаешь, что и думать. В голове не укладывалось, как можно жить спокойно, зная о принудительном выращивании детей в камерах? Какая мерзость, теперь понятно, почему мама обо всем этом умолчала, когда рассказывала о «Дедале».
– Знаешь, что я понял?
– Что?
Я открыла глаза.
Люк наблюдал за мной.
– Большинство людей на пути к великой цели не замечают ни собственных, ни чужих преступлений. Люди не одномерны.
– Знаю, но… – Я умолкла, уставившись на руки.
Я восхищалась своей матерью, волевой и решительной. Ее не сломили ни война, ни смерть отца. Мне не хотелось ее порочить, но было уже поздно.
Истина умело переписывает привычное прошлое.
Потирая колени, я резко выдохнула.
– Раньше я упомянул Париса. Его убили из-за меня. Тоже правда, – тихо сказал Люк, поднялся с дивана, и я отвлеклась от своих мыслей.
Он глядел на меня расширившимися глазами.
– А знаешь, что самое жуткое в этой истории? Он сознавал, на что идет, понимал, ради чего я подставляю его и всех остальных, и не отказался. Я абсолютно уверен: будь у нас возможность повернуть время вспять, он поступил бы точно так же, во всяком случае, ради нее.
Я не понимала, о чем он говорит, но совершенно безошибочно заметила, как его черты исказились от боли и страдания.
– Кого… нее?
– Об этом я как раз и собирался рассказать. – Он помедлил. – Если ты еще в состоянии слушать.
Я задумчиво кивнула.
– Попробую.
Люк шагнул назад и прислонился к стене. В ту минуту он выглядел как обычный подросток, только глаза отличались: не цветом, а взглядом, в котором светилась вселенская тоска.
– Жила-была девочка, – начал он и горько усмехнулся. – Ты же в курсе, что во всех интересных сказках обязательно должна быть девочка. Эта девочка… она была особенной. Не потому, что красавица, хотя она и уродиной не была, ты не подумай. Для меня красивее никого не существовало. Но дело не в этом. Добрее и сильнее человека я не встречал. Она была умной, храброй, преодолевала невообразимые трудности.
Тоска сдавила мне грудь. Я уже догадалась, что добром эта сказка не кончится.
Парень медленно закрыл глаза и прижался затылком к стене.
– Наверное, она была моим единственным настоящим другом, верным другом. Она не была ни источником, ни лаксеном, ни даже гибридом – просто ребенком, крохой, сбежавшей из дома близ Хейгерстауна, где жила без матери, с отцом, который много пил и не обращал на нее внимания.
Хейгерстаун? Я жила там до вторжения. Что за совпадение? Как тесен мир.
Люк продолжал с закрытыми глазами:
– Она как-то умудрилась добраться из Хейгерстауна в Мартинсбург, городишко в Западной Вирджинии. Ее нашел Парис, и да, он был лаксеном. Даже не помню, почему он приютил ее. Наверное, пожалел, вот и привез ее с собой. Такая противная, острая на язык малолетка, года на два младше меня.
На его лице вновь появилась усмешка, на этот раз грустная.
– Сначала она мне жутко не понравилась.
– Разумеется, – прошептала я, пытаясь представить юного Люка.
– Мы не могли найти общий язык. Она никогда не слушалась ни меня, ни Париса и, сколько бы я на нее ни злился, все время… – он вздохнул, – таскалась за мной по пятам. Парис называл ее «любимой зверушкой». Сейчас это звучит немного обидно, но… – Он пожал плечами. – Мы пытались скрыть от нее правду о том, кто мы, ведь это было перед вторжением, но она нас сразу же раскусила. И нисколько не испугалась, наоборот, стала еще любопытнее… и назойливее.
Я взяла банку газировки и не смогла сдержать улыбку. Теперь я представила юного Люка с проказливой девчушкой, таскавшейся за ним по пятам.
– Постепенно я к ней привык, – грустно улыбаясь, сказал он, – как к нежеланной младшей сестре. Но когда она подросла… когда мы оба подросли, я стал смотреть на нее иначе. – Он закрыл глаза и поежился. – Я зауважал ее еще до того, как узнал, что такое уважение. Она столько всего испытала за свою жизнь, такого, что я даже вообразить не мог! И я… постоянно был ее недостоин: ее дружбы, одобрения, преданности.
Я тяжело вздохнула.
– Как ее звали?
Склонив голову, он пристально взглянул на меня своими удивительными глазами.
– Надя. Ее звали Надя.
– Красивое имя. – Я покрутила колечко на банке. – Что с ней случилось?
– Джейсон Дашер.
Грудь пронзила резкая боль, и я опустила глаза.
Я ведь догадалась. Зачем было спрашивать? Мой отец отвечал за бесчеловечные опыты над беспомощными лаксенами и людьми. Вспомнились мамины слова о том, что он виноват в смерти близкого человека Люка. О господи, мой отец что-то сделал с той девочкой, о которой Люк говорил с таким благоговением. Совершенно очевидно, что он страстно любил ее, несмотря на юный возраст. Да, наверное, и до сих пор любит, хотя до боли ясно, что от нее остались лишь воспоминания.
– Тогда у озера ты извинилась за отца, но ты даже не представляешь, что он сделал. Сильвия знает, но она тебе не рассказала.
Меня трясло от любопытства и страха. Но раз уж я хотела узнать правду, придется узнать и о преступлениях отца.
– Что он сделал?
Люк грациозно опустился передо мной на колени.
– Ты так многого не знаешь и не понимаешь.
– Ну так расскажи мне, – настаивала я, сдавливая банку.
По его лицу пробежала тень.
– Не знаю, стоит ли… – Люк замолчал и повернул голову к двери. Через секунду раздался стук. – Минуту.