– Солнышко, нам надо поговорить.
Мне до сих пор было не по себе после вчерашнего разговора с Люком. Еще одной серьезной беседы я просто не переживу. А вдруг мама догадалась, что приходил Люк? Я медленно развернулась, прекрасно понимая, что в моих глазах можно найти ответы на все вопросы. Да, Люк был в моей постели, да, он меня поцеловал.
Мама вдруг опустила кружку.
– Положи рюкзак и сядь.
Рюкзак сполз с плеча на локоть, и я сжалась от плохого предчувствия.
– Зачем?
– Эви, присядь, пожалуйста.
Я открыла рот и наконец разглядела маму как следует. Она еще не принимала душ. Длинные волосы были собраны, но несколько прядей выбились. Судя по мятой блузке и темным брюкам, она, наверное, спала, не раздеваясь, если вообще спала.
У меня пересохло во рту.
– Что происходит?
Она подняла на меня карие глаза и показалась мне невероятно бледной.
– Иди сюда.
Мне не хотелось разговаривать. Интуиция велела мне бежать.
– Мне надо в школу.
– Эвелин, это срочно.
Закинув рюкзак на плечо, я отошла от шкафа, позабыв батончик, и направилась к столу.
– Люк вчера приходил ко мне на работу.
На сей раз рюкзак просто шлепнулся на пол.
– Как ему удалось пройти незамеченным – это выше моего понимания.
Подняв кружку дрожащими руками, она отхлебнула кофе.
Раньше ее руки никогда не дрожали.
– Я знаю, что случилось вчера. – Я уставилась на нее во все глаза. – Я в курсе, что на тебя напал источник и что Люк тебя вылечил, – добавила она.
Мне стало плохо. Значит, она знала об источниках. Удивилась ли я? Нет. Но почему Люк ничего мне об этом не сказал? У него было достаточно времени, море времени. Я положила руки на стол, но голова немного кружилась.
Чашка в ее руках дрогнула, когда она отставила ее на серую подставку из набора, подаренного мной на День матери в прошлом году.
– Может, все-таки сядешь?
Сердце так зачастило, что перед глазами потемнело.
– Не хочу я садиться.
Она поморщилась и прикрыла глаза.
– Я надеялась, мне не придется разговаривать с тобой на эту тему. Глупо, конечно. Как только Люк заявился на порог, я могла бы догадаться, что… время вышло. Надо было рассказать в тот же вечер.
На душе стало паршиво.
– О том, чем занимались в «Дедале»?
Она шумно вздохнула.
– Вижу, вы с Люком разговаривали. Ну что ж… это должно было случиться. Я и не сомневалась. Он же предупредил меня, что уговор отменяется, когда пришел к нам домой. Удивительно, что он сам тебе не рассказал… Но я тоже поняла. Заметила в тебе перемены. Кола. Фильмы ужасов. Мы такого не ожидали. Впрочем, такого мы еще никогда…
– При чем тут газировка и фильмы? – Все мое тело сковало от напряжения. – Что ты хочешь мне рассказать? Надеюсь, только правду? Или вновь будешь выдумывать?
Мама вздрогнула, словно я ее оскорбила.
– Я расскажу тебе, кто ты на самом деле.
25
В ушах стоял звон, и только холодный гранитный стол под ладонями помогал мне держаться на ногах.
– И что это значит?
Мама заправила тонкую прядку.
– Ты должна знать, что я люблю тебя, несмотря ни на что. Помни это.
– О чем ты вообще говоришь? – Тревога пересилила злость, и я попятилась. – Ты заболела? Что происходит?
– Нет, не заболела. – Она прерывисто дышала. – Эви, мне нелегко говорить об этом, так что я просто скажу как есть. Я была тебе матерью только последние четыре года. Из того, что мне известно: твоя настоящая мать умерла, когда ты была маленькой. Передозировка наркотиков.
Я подняла брови. Что за черт? Что за несуразица?
– Прежде чем ты попала ко мне, у тебя были другое имя, другая жизнь. – Ее глаза блуждали по моему лицу. – Твое настоящее имя не Эвелин Дашер.
– Ладно, – охваченная паникой, я подняла рюкзак и достала из кармана мобильник. – Надо вызвать врача. Не знаю, какого именно, но…
– Не надо никого звать, – перебила она. – Со мной все нормально. Я говорю тебе правду, солнышко.
– Мам…
– Твое настоящее имя – Надин Холлидей.
Я остолбенела, и телефон выскользнул из пальцев. Я подняла на нее глаза.
– Так тебя звали… зовут. – Она поджала губы. – Коротко – Надя.
– Нет, – прошептала я.
Из головы будто вылетели все мысли. На мгновение голова совсем опустела! И остался только шум, который становился все громче и громче.
– Так тебя называл Люк: Надя.
Меня передернуло.
– Нет.
– Когда я впервые тебя увидела, ты была очень больна. Рак крови. Если некоторые разработанные нами препараты успешно справлялись с менее агрессивными видами рака, то твой случай был тяжелым. Ты умирала. Люк ничего не мог сделать. – Я покачала головой, но она продолжала: – Он знал, что в «Дедале» разрабатывают разные препараты, но ничего из того, что ему удавалось добыть, не помогало.
Я попятилась и стукнулась о мойку. Не может быть. Это неправда. Я, должно быть, сплю. Все, что она говорит, невозможно.
– Люк преследовал Джейсона, хотел его убить за то, что тот сотворил с невинными людьми, но Джейсон… он знал о тебе. Знал, что ты умираешь. Он всегда был… пройдохой. Он выменял свою жизнь за твою. Незадолго до нашествия в «Дедале» был разработан новый препарат. Мы назвали его «андромеда», и он действовал очень успешно. Джейсон предложил лечение взамен на свою жизнь, и Люк… – она шумно выдохнула, – был в отчаянии. Он не оставил бы Джейсона в живых, ведь тот… – она осеклась и эмоционально всплеснула руками: – Люк принес тебя сюда после войны. Впервые я встретила его в этой комнате, в этой кухне, в тот день я впервые увидела тебя. Джейсон уже сообщил мне, что принести.
Она несла какой-то бред. До нашествия мы жили в Хейгерстауне.
Хейгерстаун.
Люк сказал, Надя жила в Хейгерстауне.
Меня затрясло.
– Ты была очень больна. Такая кроха на последнем издыхании. Сердце вот-вот остановится, и Люк просто сходил с ума. Он бы пожертвовал всем, лишь бы ты жила, да так и вышло, он пожертвовал тобой. Он знал, что есть шанс, если «андромеда» поможет.
– Прекрати. – Я подняла руку, словно могла отгородиться от ее слов. – Перестань. Это безумие! Такого не может быть.
Я обошла стол, не имея ни малейшего представления, куда направиться, но с твердым намерением убраться отсюда подальше.
Выслушивать эту чепуху больше не было сил.
Мама вскочила со стула и двигалась с невиданной скоростью. Так быстро, что я с испугом отпрянула. Она заключила мои щеки в прохладные ладони.
– Послушай меня, солнышко. Тебе ввели сыворотку «андромеда». Попав в организм, она действует наподобие вируса. Поражает раковые клетки и перестраивает генетический материал, саму суть человека. Как любой вирус, он вызывает лихорадку, сильную. Большинство больных, на которых проводились испытания, не выживали, но я за тобой ухаживала, не отходила от тебя ни на шаг и…
– Хватит! – закричала я, пытаясь освободиться. – Зачем ты мне это рассказываешь?
Мама с поразительной силой схватила меня за плечи, не позволяя пошевелиться.
– Из-за этой лихорадки ты потеряла память, как мы и предупреждали Люка, но все-таки ты выжила… и стала Эвелин.
Я вырвалась из ее цепких рук и кинулась в сторону.
– Ты хоть соображаешь, какой бред несешь?
– В состав препарата входила ДНК пришельцев, теперь она есть и у тебя. Не так много, чтобы стало заметно при сканировании сетчатки или обычном анализе крови без дополнительных исследований. Вот почему на тебе не оказалось следа, когда Люк тебя вылечил. И поэтому он вчера ко мне приходил, чтобы узнать, что мы… что я с тобой сделала.
– Во мне ДНК лаксенов?
– Да, – серьезно подтвердила мама.
– О боже, – у меня вырвался нервный смешок, – это же рехнуться можно, даже не знаю, что тебе ответить.
– Это правда.
– Это какая-то дурацкая шутка, только никак не пойму, когда смеяться.
Я снова двинулась к выходу.
«Ты все такая же упрямая».
Горло так сдавило, что я чуть не задохнулась. Я выбросила слова Люка из головы.
– Перестань, пожалуйста…
– Нет, послушай, – мама повернулась. – Как только ты побывала в том клубе, все изменилось. Люк тебя заметил, он теперь не отступится и расскажет правду. Это вопрос времени, и я… – она глубоко вздохнула. – Тебе лучше узнать об этом от меня. Не от него.
Я посмотрела на нее, и мое сердце заметалось в груди.
– Этого не может быть! Как у тебя язык повернулся сказать, что я – не Эви, а какая-то мертвая девочка.
– Надя не умерла.
– Умерла. Люк сам сказал.
– Так прямо и сказал, такими точно словами? – спросила она. – Люк когда-нибудь говорил, что Надя умерла?
– Боже…
Я закрыла рот и зажмурилась. Не говорил. Он не говорил, что Надя умерла. Он только сказал, что… ее нет. С пересохшим горлом и спазмами в животе я продолжала отступать.
– Неважно, что он говорил. Это невозможно. Я себя помню. Я знаю, кто я. Как ты это объяснишь?
– Ты не помнишь, Эвелин. Ты помнишь только то, что я тебе говорила, – тихо отозвалась мама. – Мы пока не научились пересаживать память, пока нет, но мозг – удивительная штука. Он восприимчив к образам, и мы… и я этим воспользовалась. Когда ты очнулась, а Джейсона не стало, мы с тобой остались вдвоем, я внушила тебе иллюзию жизни Эвелин.
– Господи. – Я провела руками по лицу. Меня точно стошнит. – Это не иллюзии. Я помню отца и…
– Тогда скажи мне: какой голос был у Джейсона?
Я открыла рот, но… не вспомнила. Не смогла. Не получилось.
– Обычный мужской голос, – промямлила я, хлопая глазами.
– А можешь описать наш старый дом в Хейгерстауне?
Ну конечно. Я все помню, просто картинка не складывается от потрясения. Нет, я все вспомню. Точно. Надо только успокоиться и сосредоточиться.
Ее глаза наполнились слезами.
– А что я тебе сказала утром, когда началось нашествие? Куда мы отправились?
– Ты… ты сказала мне, что все… – Я зажмурилась. Что же она сказала?