Когда она, обнаженная, распростерлась на кровати, он нагнул голову, поцеловал ее грудь, крепко обхватил губами сосок. Затем нагнулся ниже, проводя языком линию вниз по центру ее живота. Дыхание Оливии то и дело сбивалось, словно указывая на правильность его действий. Но он уже знал. Он читал об этом в книге. И Оливия права. Не важно, как много ты знаешь о сексе. Важно, что ты знаешь о партнере.
Его пальцы прошли тем же путем, что и язык. Он крепко обхватил ее талию, затем бедра, затем ягодицы и, чуть подвинув ее выше в кровати, утонул лицом между ее бедер. И вкусил то, чем грезил всю прошедшую неделю.
Оливия кричала, когда он вылизывал языком ее влажную плоть, концентрируясь на той точке, что приносила ей наибольшее удовольствие. Он был готов умереть, уткнувшись лицом ей между ног. Чувствуя на языке ее вкус. Слыша, как воздух пронзает громкий крик ее наслаждения.
Оливия вцеплялась пальцами в волосы Тарека и тянула их изо всех сил. А он воспринимал это как знак – будь жестче, иди глубже. У него не было отточенного мастерства – лишь необузданное желание, приносящее физическую боль.
Тарек не мог ею насладиться. Теперь он готов был вернуться в пустыню, только если она будет с ним. Теперь, думая о своем предназначении, он представлял себе не королевство, а сияющие голубые глаза, розовые губы и светлые волосы, в которых ему хотелось купаться.
Осознание этого ударило его как молния. Все внутри кричало в отрицании, но это был не тот крик, который хотелось слушать.
Он прижался к ней крепче, принимая ее своим ртом. Громкий стон эхом отдавался в пустых стенах, привыкших к тишине. Это засушливое, безжизненное место никогда не будет прежним. Ведь теперь его наполнила она.
Он тоже не будет прежним, потому что Оливия наполнила и его. И он хотел наполнить ее собой. Они поменялись местами, и Тарек поцеловал Оливию в губы. Затем коснулся влажного лона головкой своего члена. Не будет никаких прелюдий. Он вошел в нее мгновенно и глубоко и зарычал, когда взор его заволокли черные точки.
Он утопал лицом в ее шее, вкушал ее запах, впивался в нее зубами. И все это здесь – в месте его изоляции и одиночества. Теперь он здесь с той, с кем меньше всего на свете мог бы себя представить.
Тарек уже не испытывал комплексов и ничего не боялся. Он лишь благодарил Оливию за то, что она изгибается перед ним дугой, крича его имя.
Она поглощала его. Тарек ощущал себя одиноким путешественником, который вот-вот погибнет в песчаной буре.
Когда он закончил, в нем не было сил. Хотелось лишь рухнуть рядом с Оливией и мгновенно заснуть. Не о чем было думать, не о чем переживать. Можно лишь ждать прилива нового желания.
Так куда пропала его сосредоточенность? Что, если он ступил на тропу, ведущую в никуда? Скорее всего, ведь теперь он не мог думать ни о чем, кроме как о собственном удовлетворении. Он хотел продлить этот момент как можно дольше. Хотел, чтобы во всей жизни были только они вдвоем. А на место цели, на место предназначения и одиночества пришли спокойствие и счастье.
Но что представляет собой человек без предназначения и цели?
На секунду Тарек представил себя засыпающим рядом с Оливией. Словно она и есть весь его мир. И яркое, насыщенное ощущение радости пронзило его внутренний мрачный мир. Словно прилив счастья, неведомого ранее. Счастья, которое пугало сильнее, чем любая перенесенная им боль.
Это пробудило воспоминания. Об улыбке матери. О тяжелой руке отца у него на плече. О словах, которые он так и не услышал.
И ему захотелось бежать. Бежать без оглядки куда угодно. Она заставила его вспомнить. И это оказалось страшнее, чем забыть.
Глава 12
Слова «Я люблю тебя» сами сорвались с губ Оливии. Она совсем не планировала их произносить. Нет, она часто говорила их в жизни – родителям, сестре. Первому мужу. Но никогда еще ответ не значил так много.
Оливия всегда произносила эти три слова, чтобы сделать приятно кому-то. А теперь они нужны были ей. Он нужен был ей. Оливия знала, что это делает ее предельно уязвимой. Но сейчас ей было все равно. Потому что наконец-то, первый раз в жизни игра стоила свеч.
Тарек – самый сильный человек, которого она знала. Если он может вытерпеть такую боль и такой страх, то он достоин того, чтоб отдать ему себя. Сделать то, чего никто для него не делал.
Она почувствовала, как руки Тарека напряглись в ее ладонях.
– Оливия, нет.
– Да.
Она заранее знала, что это кончится плохо.
Что будет очень больно. Но не попробовать было невозможно. Ей хотелось взять кувалду и проломить стену, чтобы показать, что творилось в ее душе. Самозащита и комфорт ушли на последний план. Безопасность перестала что-либо значить. Она жаждала естественных чувств, страсти. А единственный путь к ним лежал сквозь огонь.
Но лучше заживо сгореть, чем замерзнуть насмерть. – Я не умею любить, – сказал Тарек каменным голосом.
– Умеешь. Ты многое умеешь, о чем даже не знаешь. Раньше ты говорил, что не умеешь заниматься любовью…
– И что? Для тебя это признак любви? Знак привязанности? – Он отошел в сторону и принялся ходить по комнате – то туда, то обратно, как загнанный зверь. – В моей жизни нет места любви, – выпалил Тарек на этот раз злобно. – А если и есть, то нет способностей.
Оливия покачала головой, чувствуя приступ немоты.
– Нет, я не верю.
– Из-за этого? – Он показал пальцем на кровать. – На это способно любое животное. Это не имеет никакого отношения к любви.
– Ты так считаешь? Для тебя это не больше чем животный инстинкт?
– Мы с самого начала говорили только о том, чтобы зачать наследника.
– Разве? – спросила Оливия, едва сдерживая слезы. – Мне больно это говорить, но так я не готова ни к какому наследнику.
Словно острый ледяной осколок пронзил ее сердце при этих словах. Говорить так о ребенке было невыносимо. Наследник уже перестал быть далекой туманной целью. Он стал самим собой. Частью ее. Частью Тарека.
Мечтой, которая неожиданно вспыхнула в ней.
Тарек сомкнул густые черные брови.
– Не буду отрицать, что мне было приятно. Но это не доказательство чувств.
– Чего ты боишься, Тарек? От чего ты прячешься?
– Мне кажется, прятки – твоя любимая игра, не моя.
Эти слова обожгли Оливию, как пощечина. Потому что в них была правда. Она – настоящий эксперт в прятках. Всю жизнь она пряталась среди людей, улыбалась, разыгрывала отношения. Ведь это лучший способ скрыть гнетущую боль одиночества, томящуюся внутри. Но Оливия уже призналась себе в этом, и слова Тарека не имели власти над ней.
– Это говорит тот, кто полжизни прятался в пустой каменной лачуге?
– Я не могу одновременно быть с тобой и управлять государством. Я должен быть сосредоточен.
– Жизнь не так проста, Тарек.
– Мне ль не знать.
– Почему ты не хочешь большего? – развела руками Оливия. – Я хочу большего. Я слишком долго защищала себя. Боялась чувств к себе, чтобы не отдавать взамен свои. Но без риска не бывает награды. Летя из Алансунда в Тахар, я бежала от одиночества. Мои родители ни разу не показали, что любят меня так же, как Эмили. А я боялась признаться, как сильно мне было это нужно. Я вышла замуж за человека, с которым избегала разговоров. Потому что лишние слова могли пробить тонкую скорлупу моей защиты. Но я не хочу, чтоб так же было с тобой. С тобой я буду просить большего. И сейчас я прошу: скажи, что ты любишь меня. Два года назад мне было бы это не нужно. Но я хочу жить настоящим. Есть здесь и сейчас. И есть я – женщина, которую ты во мне открыл.
– Я незнакомец, которого ты выбрала в мужья, – ответил Тарек. – И я не тот, кого ты рисуешь себе в образе мужа. Я такой, каким ты видишь меня сейчас.
Оливия встала с кровати, подошла к нему и обхватила лицо Тарека руками.
– Ты лучше. У тебя не одно предназначение. Если твой брат был больным, одержимым комплексами психопатом, это не значит, что ты такой же.
– Ты так говоришь, потому что не знаешь, что я пережил. Он убил моих родителей. Наших родителей. Нашу кровь. Он не убил меня только потому, что я был полезен. И да, он тоже признавался мне в любви. Терзая мое тело, он говорил, что любит меня. Вот что такое любовь. Для меня любовь – это боль.
Оливия подошла к нему вплотную и крепко поцеловала, прежде чем могла обдумать свои действия. Когда их уста разомкнулись, оба тяжело дышали.
– Это боль? – спросила Оливия. – Думаешь, я хочу, чтоб тебе было больно?
– Думаю, нам обоим будет больно, если мы ступим на этот путь.
– Поздно, Тарек. Мы уже на этом пути.
– Значит, наши дороги на нем расходятся.
Слова Тарека пронизали Оливию той болью, которой она боялась всю жизнь. Она открылась ему, а он ее отверг. Вот в чем был ее самый страшный кошмар, с которым она столкнулась, стоя здесь, – в жаркой и пустой комнате.
– Понимаю.
Оливия действительно понимала. Но не была готова принять. Ни сейчас, ни когда-либо позже.
– Нам пора возвращаться, – сказал Тарек. – Народ ждет своего короля. Я больше не могу себе позволить отвлекаться.
Они шли по пустым коридорам дворца, и их шаги отдавались эхом на мраморных полах. Всю дорогу из пустыни Оливия молчала. И Тарека не удивляло ее молчание. Она обижена, но обиды проходят. Оливия прилетела в Тахар не ради любви. И не по любви она вышла за него замуж. А значит, разочарование быстро забудется, и все вернется на круги своя. В этом Тарек был уверен.
Любовь не нужна им обоим. Оливия слишком наивна, ведь любовь – это боль.
Внезапно Тарек понял, что Оливия уже не идет рядом с ним. Он остановился и повернулся:
– Оливия?
– Я ухожу.
– В каком смысле?
Оливия покачала головой:
– Я должна уйти. Оставить твой дворец. И оставить тебя.
– Не говори глупости. Тебе не надо меня оставлять, ты моя жена.
Еще недавно Тарек не мог представить, что у него будет жена. А теперь не представлял свою жизнь без нее. Без Оливии.