– Ни у кого не возникло бы мысли, что к подобному может быть причастен служитель Всевышнего, – замечаю я. – Ты сам в это поверил бы? До того, как увидел скверну?
– Такое в Керизе впервые, – Ник опускает голову. – Не просто одержимый патер, а понтифик. И где-то скрывается его убийца!
– Рискну предположить, что он не скрывается, – прищуривается Алан. – Улик против него нет. В храме Аури он не применял магию, портал не в счёт. Там этих порталов столько, что в этой каше никто не разберётся. Грёзы на Милею умудрился наложить так, что след совпал с заклинанием Алонио, вычленить оттуда ещё одну ауру невозможно. Вдобавок Алонио наверняка выбрал патера с безупречной репутацией, такого, которого заподозрят в самую последнюю очередь.
– Как вариант, снять слепок ауры с каждого патера в Керизе, пусть это и займёт уйму времени, – предлагаю я. – Потом сравнить их с порталами в спальне Милеи и храме. Тот, чья аура дважды совпадёт, и есть убийца.
– Тогда я должен арестовать Ника. Его магия есть и в храме, и в спальне, – тон Алана невозмутим, но в глазах пляшут демонята. – Ник, у тебя ведь и мотив есть! Ты тоже ненавидел природников, и тебе было за что мстить понтифику. Он, собственно, у тебя невесту увёл.
– Увести можно нэкра в ошейнике, – вспыхивает Ник. – Человеку Всевышний дал свободную волю. Когда Милея мне изменила, я был зол, очень зол. Неподобающий патеру грех. Но при чём здесь Алонио? Он же не Подчинением воспользовался, и Мия прекрасно понимала, что делает. И про Лиару знала, и про то, что Алонио не женился бы никогда. Думаешь, я избавился бы от Алонио и сразу забыл, что его постель Мия предпочла браку со мной? Я гордый, Ал, пусть это и грех. Объедки не подбираю.
– Сколько у тебя грехов, патер? – Алан иронично склоняет голову. – Слушай, а не было такого в истории Кериза, чтобы маг божественной энергии пошёл работать не в храм? Служить Всевышнему можно везде.
– Ты это серьёзно? – цепенеет Ник.
– Абсолютно. Составлю Собранию прошение: так, мол, и так, отдайте парня, пропадает. Тебе с твоим характером и следовательской жилкой в УМКе самое место. В Государственную Академию стихий в Аури тебя возьмут без конкурса, получишь диплом и поступишь… вон, хотя бы в особый отдел к Ани Шэнон. Твой уровень как раз тянет на золотой жетон. Вéка через три в Совет Магов войдёшь… Или ты надеешься стать понтификом?
– Не выберут меня, – угрюмо откликается Ник. – Молод, неопытен, гневлив. Сошлют куда-нибудь в храм на границе, буду там боевиков утешать.
– Вы не утешать будете, вы в бой полезете, – неведомая сила словно тянет меня за язык. – С благословением на виверна.
– Скажи ещё «неправда», – смеётся Алан. – И прибавь к своим грехам грех вранья. У тебя же на лбу написано, что ты первым сунешься туда, где опасно.
В этот момент раздаётся звонок, и Ник с облегчением хватается за браслет связи.
– Да, госпожа Ойлéн? Конечно, я вас встречу. Родители Милеи, – поясняет он нам. – Ал, помнишь, о чём я просил?
Алан складывает руки на груди, копируя типичный патерский жест. Пустая посуда отправляется обратным порталом в ресторан, и мы спускаемся вниз. По аллее к дому идут две пары, заплаканную женщину ведёт под руку рослый стихийник. За ними девушка-стихийница и крепкий плечистый боевик, очевидно, старшая сестра Милеи с мужем. Именно она заговаривает первая:
– Ник… – голос девушки срывается, по бледным щекам катятся слёзы. Она обнимает патера как хорошо знакомого человека. – Ник, я отдала бы свой дар, лишь бы это оказалось дурной шуткой!
Женщина подаётся вперёд и утыкается Нику в плечо:
– Я знала, что так и будет, – скороговоркой выпаливает она. – Ни к чему хорошему их связь не приведё-ё-ёт, – конец фразы глохнет в рыданиях.
Для сотрудников УМКи погибший человек – это новая загадка и преступник, которого следует поймать. Для близких это в первую очередь трагедия. Смотреть на родителей Милеи тяжело и стыдно. Глава семьи дожидается, пока Ник освободится, и крепко жмёт его руку. Затем он поднимает голову, и выражение удручённого лица моментально меняется.
– Господин Эрол?! – восклицает он с надеждой. – Вы лично занимаетесь расследованием?
– Да, – кивает Алан и косится на Ника.
– Обещайте мне, что вы накажете убийцу! – господин Ойлен сжимает кулаки до вспыхнувших голубых искр стихийной энергии. – Невзирая на причастность некоторых… лиц. Мы можем где-нибудь поговорить?
– Конечно, – Алан оглядывается на меня. – Вы не будете возражать, если к нашей беседе присоединиться госпожа Шэнон из отдела особого назначения?
– Разумеется, нет! – отец Милеи протягивает мне ладонь для рукопожатия. – Это даже хорошо… хорошо, что вы пригласили профессионалов.
В дом мы заходим все вместе, на втором этаже разделяемся. Мы с господином Ойленом направляемся в гостиную, остальных Ник ведёт в спальню погибшей.
– Вы не подумайте, что я меньше жены скорблю о дочери, – начинает Ойлен. – Только Мию не вернёшь, а мысль о том, что преступник уйдёт от ответственности, нестерпима. Желание отомстить – греховное чувство, при Нике я не сознался бы, но вы, господин Эрол, другое дело. Вы не испытываете пиетета перед высокопоставленными храмовниками.
– Я так понимаю, что вы считаете господина Алонио причастным к смерти дочери, – осторожно предполагает Алан.
– Если не прямо, то косвенно, – подтверждает Ойлен. – Моя Мия выросла чистой и доверчивой девочкой. Наивно полагала, что все служители Всевышнего похожи на Ника: целомудренные, порядочные, великодушные. Они встречались почти пять лет, господин Эрол, перед тем как обручились. Назначили день свадьбы… Ник – такой робкий мальчик: он Мию даже целовать не осмеливался. Это её и погубило.
Ойлен с яростью оглядывает мрачную обстановку гостиной.
– Говорят, нельзя ненавидеть ближнего своего. Да простит меня Всевышний, я ненавижу господина Алонио. Теперь вдвое больше, чем когда-либо. Он знал, что неотразим, он обольстил мою девочку, разбудил в ней чувственность – и всё это под маской духовного наставничества. После чего сделал из Мии безотказную постельную игрушку без каких-либо прав и перспектив. В этой самой гостиной, господин Эрол, год назад Алонио открыто смеялся надо мной. Позвал Мию и предложил выбрать – он или семья.
Мощный кулак с треском опускается на подлокотник:
– Конечно, сказано было не так. Мерзавец умел заворачивать подлость в красивую обёртку. Мие было предложено жить мирской жизнью или пренебречь условностями ради истинной веры. Истинная вера – удовлетворять похотливого мужика вдвое старше её отца!
– Милея перестала с вами общаться?
– Уже год мы с женой узнаём о жизни дочери от Ника, – после гневной вспышки Ойлен обмякает в кресле, губы его дрожат. – И сегодня от него же я услышал, что моя девочка мертва… Господин Эрол, мерзость порождает мерзость! Мия погибла потому, что испачкалась в грязи святого человека! И сейчас этот святой человек трусливо прячется, лишь бы не смотреть в глаза убитой горем матери. Если бы не он, Мия была бы жива, а я нянчил внуков…
Во время долгой паузы Алан смотрит в окно, на блёкло-голубое осеннее небо и сияющие шпили храма, подсвеченные солнцем.
– Надеюсь, вы никому не передадите то, что я вам скажу, господин Ойлен, потому что это секретная информация. Господина Алонио сегодня утром убили.
– Как именно? – требовательно спрашивает Ойлен.
– Усыпили и резали ножом до тех пор, пока он не скончался от потери крови.
– То есть кто-то меня опередил, – выплёвывает он. – Жаль.
– Вы этого не произносили, а я не слышал, – отрезает Алан. – В Керизе существуют суд и законы. Я разделяю ваше горе, но преступление всегда преступление, какой бы отвратительной ни была жертва. Более того, тот же самый человек, что расправился с Алонио, убил и вашу дочь. Она каким-то образом мешала его планам.
– Значит, я был прав, и Мия погибла из-за Алонио.
Ойлен закусывает губу. Красивые узкие пальцы сжимаются до побелевших костяшек:
– Господин Эрол, я не прошу вас найти убийцу. Все знают, что вы никому не позволите уйти безнаказанным. Но на суде, умоляю, не выгораживайте Алонио только потому, что он был понтификом или принял мученическую смерть. Уверен, Верховное Собрание потребует закрытого процесса, чтобы не выпускать голодного нэкра из клетки. Вспомните тогда обо мне, и пусть Кериз услышит правду.
Он поднимается и покидает гостиную.
Глава 14
– Демоны! – Алан закрывает лицо руками и продолжает глухо сквозь пальцы: – И что мне делать, Лин? Собрание не просто потребует – приставит мне пульсар к виску. Одержимый понтифик, патер-убийца… – он отнимает ладони и задумывается. – Честно, я сам не уверен, что подобное следует обнародовать. Ты представляешь, какой разразится скандал?
– Хуже, чем когда ты потребовал от дяди Коэна открыть правду о природниках?
– Нет, – отчаянно улыбается Алан. – С тем скандалом ничто не сравнится. У здания Совета Магов два года собирались люди с петициями. Тот же Алонио прислал протест на семи листах, письма с угрозами так и сыпались. Может, я постарел, Лин?
Громко фыркаю.
– Тебе сейчас сколько – сто сорок четыре? Всё, пора подбирать цветы для проводов. Кстати, папа сказал однажды, что ты – самый мужественный парень в Керизе. Правда, мама добавила: это потому, что твоя бурлящая энергия пересиливает страх.
– Мне до твоего папы далеко, – улыбка Алана теплеет. – Все мои неприятности, в сравнении с потерей магии, просто досадные пустяки. Во время того скандала, Лин, я постоянно повторял себе: если Кай выдержал, я тоже смогу! И сейчас как-нибудь справлюсь. Для начала ещё нужно поймать преступника.
– Слушай… – мне неловко что-либо советовать тому, кто настолько опытнее. – Алан, тебе не кажется, что убийство Алонио – это в первую очередь месть? Если бы сообщник хотел оклеветать природников, то забрал бы с собой в Аури патера Люсена. Но убийце было не до плана, он просто выплёскивал свою ненависть. Как господин Ойлен. Раз за разом вырезал цифру один – может, она обозначает не природную магию? А что-то ещё, личное?