– Дорогой господин Никос, – вкрадчиво замечает дядя Коэн, – возьмите нож и попробуйте нанести себе такие порезы сзади. Никакая богомерзкая магия на подобное не способна, разве что она отрастит вам ещё одну руку на спине и глаза на затылке. К тому же природникам нет надобности кому-либо что-то внушать: они воздействуют на живые организмы напрямую, без ведома хозяина тела.
– Более того, внушать умеет любой маг в Керизе, независимо от направленности дара, – подхватывает Алан. – Кстати, о направленности. Любой природник с ходу определит, маг какой энергии воздействовал на господина Алонио. Почему вы против его присутствия в храме?
– Ни за что! Эти… – пастор проглатывает словечко наподобие «тварей», – не скажут правды. Будут покрывать себе подобных. И постороннее вмешательство нам не требуется. Мы были обязаны уведомить Совет Магов – мы его уведомили. Верховное Собрание выберет следующего понтифика, он и назначит комиссию по расследованию. Не смею вас задерживать.
– Простите, господин Никос, – холодно произносит Алан. – Пусть служители Всевышнего и не подчиняются Совету, однако правосудие для всех едино. Управление Магического Контроля в первую очередь рассматривает убийство господина Алонио как нарушение законов Кериза. В соответствии с этими законами мы и собираемся действовать. Опросим свидетелей и подозреваемых, установим и накажем виновного. Мы и так идём на значительные уступки, уважая ваше стремление не предавать огласке ужасные обстоятельства смерти понтифика. Вместо рядовых сотрудников УМКи этим делом займусь я лично.
– Желаю удачи, – издевательски кланяется патер. – Запретить вам исполнять ваш долг я не могу. Вы закончили здесь? Нам нужно подготовить тело Алонио к последнему пути.
В глазах Алана вспыхивает недобрый огонёк. Он вскидывает руку, и вся кровь с постамента, цветов и тела покойного исчезает. Становится видно, что порезы на коже понтифика – это цифра один, которую убийца вырезал бесчисленное количество раз. Пока патер задыхается от негодования, я очень быстро делаю снимки.
– Вы… вы… – господин Никос не находит подходящих слов. – Как вы посмели?!
– Упростил вам приготовления, – взгляд Алана не менее яростный. – Или вы собирались провожать господина Алонио в таком виде?
Дядя Коэн негромко кашляет, привлекая внимание:
– Господин Никос, простите. Нам необходимо опросить того патера, который первым нашёл тело, затем взять показания у всех служащих храма. Деликатность расследования не позволяет вызвать их в УМКу, не найдётся ли у вас здесь помещения, где мы могли бы побеседовать без помех?
Огромным усилием воли патер подавляет гнев и указывает на боковой проход между колоннами:
– Следуйте за мной.
Иду за грозным патером. Его спина в шаге от меня, белая мантия обтягивает неплохую мускулатуру. Светло-русые, не пепельные, а какого-то песочного цвета волосы небрежно сплетены в косу и связаны серым шнурком. В голову лезут дурацкие мысли: интересно, а что священнослужители надевают под мантии? В этот момент патер оборачивается и хмурит лоб:
– Госпожа Шеус, могу я надеяться, что ваши снимки не попадут в газеты?
– У членов Совета нет привычки делиться с журналистами следственными материалами, – за меня резко бросает Алан.
– Я предпочёл бы услышать госпожу, – не унимается патер.
Мне не остаётся ничего иного, кроме как ответить, подражая важному тону госпожи Шеус:
– Можете не сомневаться, господин Никос.
Комната, куда он нас приводит, – крошечный кабинет с узким окошком. В углу притулился небольшой письменный стол с визором, сбоку – жёсткий стул, вдоль стены – стеллаж с рядами аккуратно пронумерованных папок, напротив два табурета и тумбочка. Мне любезно уступают стул, и я неуклюже сажусь: подводит разница в росте между мной и госпожой Шеус. Алан прислоняется к стене, дядя Коэн придвигает табурет. Второй табурет оставляют господину Никосу, но патер его игнорирует.
– К сожалению, это единственное подходящее помещение. Кроме него, в храме предусмотрены лишь комната для прощаний, гардеробная служителей, кладовая и уборные.
На лице Алана читается ехидный ответ, но дядя Коэн его опережает:
– Благодарю, этот кабинет нас вполне устраивает.
Господин Никос кивает и разворачивается, бросая на ходу:
– Минут через десять я пришлю к вам брата Сáнио. Не раньше.
– Прекрасно, – Алан потирает руки и ставит мощнейший барьер от подслушивания. – Лин, главный вопрос! Какого цвета аура человека, усыпившего Алонио?
– Лин?! – изумляется дядя Коэн.
– Лин Шэнон. Не думал же ты, что я смирюсь с идиотскими требованиями храмовников?
– Это обман, – хмурится бывший архимаг Кериза.
– Это необходимость, – парирует архимаг нынешний. – Мы ловим убийцу, нет времени объяснять наглому юнцу, насколько он несправедлив к природникам. Если нас разоблачат, я возьму вину на себя. Твоя совесть чиста. Итак, Лин, что ты скажешь?
Мне требуется глубоко вздохнуть, прежде чем произнести:
– Аура этого мага белая. Но это ещё не всё. Она полностью совпадает с аурой убитого.
Глава 4
Если бы рядом дыхнул пламенем виверн, и то эффект был бы слабее. Алан подаётся вперёд:
– Получается, Алонио усыпил себя сам?! Я видел сходство, но надеялся, что цвет энергии окажется другим.
– Лин, ты не могла… м-м-м… ошибиться? – осторожно переспрашивает дядя Коэн и прежде, чем я возмущусь, добавляет: – К примеру, более мощная аура покойного перекрыла чужую.
– Цвета в ауре не перекрываются и не смешиваются, – обиженно отвечаю я. – Если человек – погодник и стихийник, его аура жёлтая и голубая, а никак не зелёная. Я готова свидетельствовать, что заклинание создал господин Алонио. Никакой другой магии, кроме божественной, поблизости не применяли, лишь порталы оставили оранжевые следы.
– Демоны! – Алан сжимает кулаки. – Коэн, ты понимаешь, что это значит? Понтифик преспокойно спал, когда какой-то мерзавец приволок его в храм и изрезал ножом! Вряд ли это мог сделать посторонний, скорее кто-то из окружения Алонио! А Никос что-то знает или подозревает, недаром он не хочет расследования!
– Не горячись, – осаживает его дядя Коэн. – Поспешные выводы, мальчик мой, редко бывают правильными. Лин, что-нибудь ещё?
Колеблюсь, говорить или нет. Увиденное кажется слишком сомнительным. Но в расследовании важна любая мелочь, даже самая невероятная.
– Аура господина Алонио не такая ослепительно белая, как у других служителей Всевышнего. Она будто испачкана. После смерти аура тускнеет и рассеивается, но я впервые вижу, чтобы она серела.
– Может быть, это из-за перенесённых страданий? – предполагает Алан.
– Нет характерных тёмных пятен. Погибший не чувствовал боли, пока истекал кровью.
– И сколько времени он… истекал? – уточняет дядя Коэн.
– Около получаса.
– Дикость какая-то, – мрачнеет Алан. – Как в третьесортном романе про варварские времена и кровавые ритуалы.
– Мой учитель говорил, что внутри каждого человека сидит дикарь, – произносит дядя Коэн. – Вопрос лишь в том, ты управляешь им или он тобой.
Алан задумчиво теребит роскошную косу:
– Или же нас хотят сбить с толку. Убийца предусмотрительно не пользовался магией, чтобы его не опознали по отпечатку ауры, значит, он не безумец и не глупец. А вся эта кровь и повторяющаяся единица просто жуткие декорации, чтобы запутать следствие.
– Ты действительно собираешься заниматься этим делом в одиночку?
– Почему в одиночку? – протестует Алан. – Вместе с Лин.
Жду возражений вроде «Она же новичок, возьми кого-нибудь опытного», но дядя Коэн одобрительно кивает:
– Один природник стоит трёх магов. Я вам точно не помощник, лучше пойду подстрахую Шелдона. Удачи, дети.
После его ухода воцаряется неустойчивая тишина, и Алан нарушает её первый:
– Лин, ты так уверенно держалась! Лучше настоящей Шеус. И даже не побледнела при виде этой жути, а меня чуть не стошнило. Хорошо, что позавтракать не успел.
Похвала приятна, но незаслуженна:
– Природники могут контролировать приливы и отливы крови.
– Полезное умение…
Закончить он не успевает: дверь распахивается и в кабинет заглядывает тот самый пожилой патер с грустными глазами, что здоровался с нами на входе. Алан поспешно снимает барьер.
– Вы хотели видеть меня, сын мой.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – Алан указывает на табурет. – Это вы первым обнаружили тело?
Патер неловко, боком, садится и складывает руки на коленях.
– Да. Ужасно, это было ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя.
– Господин…
– Санио, – представляется патер.
– А полное имя?
– Просто Санио, – переплетённые пальцы сжимаются. – Мы отвыкаем от фамилий ещё в духовной академии.
– Господин Санио, расскажите, пожалуйста, всё как можно подробнее.
Санио не отрывает взгляд от пола, и я пользуюсь этим, чтобы рассмотреть патера. Во всех магах божественной энергии есть нечто общее: они на редкость уравновешенны, улыбчивы и неторопливы. Куда спешить, если впереди вечность? Санио не исключение, но сейчас он потрясён. Русые с проседью волосы в беспорядке, на впалых щеках горят яркие пятна румянца, пушистые ресницы подрагивают, губы искусаны.
– Так сложилось, сын мой, что в любом храме служат всего два мага. Считается, что большее количество патеров ведёт к лености. Исключения – наш храм и главный храм в Закре, где служителей трое. Каждый день с девяти утра и до девяти вечера один из патеров обязан безотлучно находиться в храме. В оставшееся время посетители общаются с Всевышним напрямую, а если возникнет срочная надобность, нас всегда можно вызвать по связи, табличка с номерами висит на видном месте. Один или все трое, мы придём по первому требованию. Это не так уж часто случается, даже не припомню, когда меня или братьев тревожили в последний раз…
Патер умолкает и виновато разводит руками:
– Слишком издали, да?
– Нет-нет, – торопливо отвечает Алан. – Это действительно важная информация. Теперь ясно, что с девяти вечера и до девяти утра храмы никто не охраняет.