– Да, – подтверждает Люций. – Причём человека, мало похожего на безумца. Одержимость – это не укус песчаного бры́га, после которого укушенный мечется и с пеной изо рта нападает на всё, что движется. Одержимый может быть мил и кроток, разумен и спокоен, потому что у него есть чёткая цель и план, как её достичь.
– И этой целью могло стать убийство Алонио?
– При всех своих несомненных достоинствах понтифик был жёстким, волевым человеком. Он управлял храмами твёрдой рукой. Не терпел новшеств, не признавал перемен. Верховное Собрание находилось у него, скажем прямо, под каблуком. Любое общее решение он мог отменить единолично – и, кстати, зачастую так и поступал. А люди есть люди, господин Эрол, неважно, одеты они в мантии или костюмы. Священнослужители спорят, ссорятся и обижаются ничуть не меньше других. Когда-то я присутствовал на заседаниях Собрания и помню, какие ожесточённые баталии там разгорались. Все эти вспышки Алонио гасил, не щадя ничьего самолюбия.
– Думаете, кто-то затаил зло?
– Вполне. А с ядовитыми подсказками Бездны – и воплотил обиду в жизнь. Смертельную обиду, потребовавшую крови. Только вот выбор места смущает. Гораздо проще было застать Алонио в главном храме Закра, в двух шагах от особняка понтифика. Там он появлялся каждый день, в отличие от нелюбимой им столицы. На закладку нового храма Алонио, конечно же, не мог не прийти, но церемония назначена на завтра, организацией занимается Никос, а его не надо контролировать: он на редкость ответственный исполнитель.
– Почему у понтифика столь юный помощник?
– А почему архимагами Кериза становятся мальчики? – лукаво прищуривается Люций. – Молодость, господин Эрол, обладает бесценным преимуществом: она энергична и впитывает знания, как губка. По сути, помощник понтифика – будущий понтифик, если, разумеется, у Верховного Собрания не найдётся более достойной кандидатуры. Но с учётом того обстоятельства, что лет пятьдесят-семьдесят юноша учится у лучшего из нас, возражения крайне редки.
– И Никос унаследует должность?
– Увы. Собрание не утвердит на таком ответственном посту сорокапятилетнего патера. Ещё хотя бы четверть века – возможно. Никос усерден и трудолюбив. Однако вряд ли новый понтифик оставит его при себе.
– Вы так намекаете, что смерть понтифика не в интересах Никоса? – подаётся вперёд Алан.
– Намекаю? Говорю прямо. Юношу ждало блестящее будущее, а теперь его, скорее всего, сошлют в храм на окраине. Алонио распоряжался жёстко, Никос был исполнителем его воли, а никто не любит кнут, даже когда он лишь инструмент в чужой руке.
– Неудивительно – с таким характером, – вполголоса бурчит Алан.
– Это вы зря, – патер на миг теплеет. – Никос – чуткий, трепетный мальчик. Конечно, пятнадцать лет службы у Алонио не прошли даром, но вся его суровость напускная… Господин Эрол, позволите дать совет?
– Я вас внимательно слушаю.
– С высоты своих лет – а я старше вашего учителя – мне тяжело видеть раскол между властью светской и духовной. Испокон веков в Керизе существует два правительства: Совет Магов и Верховное Собрание. Они не конфликтуют лишь потому, что зоны их влияния не пересекаются. Совет строго следит за соблюдением внешних законов, понтифик, если можно так выразиться, контролирует законы внутренние – законы совести. Ваш учитель, господин Трайг, и господин Алонио не ладили между собой, как и их предшественники, и предшественники их предшественников. Но вы молоды, вы ещё очень молоды! Прошу вас, не повторяйте их ошибок. Делайте собственные выводы, сын мой. Не оглядывайтесь назад, смотрите глубже, оценивайте не разумом, а душой. Думайте сердцем, и Всевышний поможет вам и направит по верному пути.
В растерянности Алан прикрывает глаза. Проникновенный голос патера заставляет прислушаться и меня. «Думайте сердцем» – это как?
– Спасибо, – тихо отвечает Алан. – Пусть я не до конца вас понял, но, кажется, вы искренне желаете добра.
Люций поднимается, гладит Алана по голове, словно ребёнка, и уходит.
– Вот так живёшь-живёшь, – в никуда произносит Алан, – считаешь себя взрослым, умным и самостоятельным. А потом тебя ткнут носом – и видно, что ты всего лишь повторяешь вбитые однажды догмы. То, что тебе внушили. Ли… госпожа Шеус, ты когда последний раз была в храме?
– Э-э-э… Сегодня.
– Хорошо, тогда предпоследний?
– Не помню.
– И я не помню, – Алан опускает голову. – Стыдно.
– У тебя и так нет свободного времени, – пытаюсь протестовать я.
– Для гонок на вивернах есть, – он невесело усмехается. – Ладно, вернёмся к расследованию. Осталось самое сложное – поговорить с чутким и трепетным мальчиком, которого наш убийца лишил блестящего будущего.
Алан встаёт, но в это время дверь отворяется и к нам заходит Никос собственной персоной. Мальчик? Я добросовестно исследую ауру, как это умеют только природники. Высший уровень, ровное сияние говорит о прекрасном контроле силы. На запястье браслет связи – широкий, многофункциональный, со встроенным мини-визором. Мускулистые плечи больше подходят тренированному боевику: поспорить готова, помощник понтифика не пренебрегает физическими упражнениями. Фигура под мантией, которую я успела оценить сзади, спереди тоже вполне себе ничего…
– Госпожа так внимательно изучает меня: я под подозрением? – ироничный голос Никоса заставляет смутиться и отвести взгляд.
– Пока мы не нашли убийцу, под подозрением находится весь Кериз, – приходит мне на выручку Алан. – Вы очень вовремя заглянули, господин Никос. Не уделите нам минут десять?
– Сомневаюсь, что вы ограничитесь десятью минутами, – парирует патер. – Я пришёл сказать, что мы с братьями готовы проводить Алонио в последний путь. Не желаете присоединиться? Чтобы не заявлять потом, мол, храмы скрывают от вас информацию.
До разговора с Люцием, уверена, Алан ответил бы колкостью на колкость. Сейчас он лишь удивляется:
– Так быстро? А семья, родственники, друзья? Их оповестили?
– Родители Алонио давно на Небесах, друзей и родственников у него не было, – сухо отвечает патер. – Из близких людей одна духовная дочь, но нужно не иметь сердца, чтобы показать ей наставника в столь кошмарном виде. Не все женщины обладают хладнокровием госпожи Шеус. Так вы идёте?
В главном храме столицы и комната для прощаний соответствующая – просторная, посетителей на сто или даже больше. Здесь в последний путь провожают всех отличившихся магов: членов Совета, известных учёных, знаменитых изобретателей, заслуженных деятелей искусств… Понтифик утопает в белоснежных хризантемах, их острые тонкие лепестки сливаются с мантией. Уродливые разрезы на лице стянуты магическими швами, внутренним зрением я различаю тоненькие стежки. С расстояния пяти соненнов Алонио выглядит прилично, подходить ближе я не отваживаюсь. Особенно пугает кривая улыбка, хотя, уверена, губы пытались выровнять. И аура покойного уже не просто серая, а тёмно-свинцовая, словно грозовая туча.
– Бездна оскверняет всё, до чего касается, – почти беззвучно шепчет патер Санио, но у природников прекрасный слух.
Я украдкой делаю снимок ауры Алонио, покажу маме. Интересный случай, никогда с таким не сталкивалась. Напоминает неоформленное проклятие. Так происходит, если достаточно сильный маг бросит человеку вслед: «Чтоб тебе пусто было!» или подумает нечто в этом роде. Но тогда почему это проклятие не проявилось раньше? Да и за что проклинать понтифика? К тому же контролю над мыслями учат ещё в младшей школе, иначе ходили бы мы все увешанные проклятиями, словно цветочными гирляндами в праздник.
Кстати, о цветах. Мне кажется или хризантемы вокруг понтифика начинают увядать? Через минуту я понимаю, что глаза меня не подводят. Лепестки скукоживаются на глазах, будто их полили кислотой. Судя по тому, что патер Люций рядом со мной осеняет себя святым знаком, это замечаю не я одна.
– Всевышний, милосердный и всепрощающий! – в ужасе выпаливает Анжен. – Что это?!
– Бездна! – трясущимся пальцем Санио указывает на иссохшие за минуту цветы. – Бездна близко!
– Прекратите панику! – приказывает Никос.
Он начинает громко читать молитву. Бело-звёздный контур обволакивает тело Алонио и жёлто-бурые закорючки, в которые превратились хризантемы. Каюсь, в эту минуту, вместо того, чтобы пожелать Алонио лёгкого пути, я лихорадочно перебираю в памяти заклинания с эффектом мгновенного разложения. Прах, Распад, Деструкция… Беда в том, что все эти заклинания – природные. У магов иной стихии они в лучшем случае заставят цветы пожухнуть, и то не так быстро.
Над понтификом вспыхивает ослепительное сияние – и вдруг резко сменяется серой ватной мглой. Я зажимаю себе рот, чтобы не вскрикнуть. Патеры в один голос подхватывают молитву и не умолкают даже в тот миг, когда мгла рассеивается. На постаменте остаётся чёрный след, словно от копоти.
– Братья, – твёрдый голос Никоса перекрывает бормотание молящихся, – я вынужден взять с вас магическую клятву о молчании.
Глава 6
– Что это было? – требовательно спрашивает Алан.
Сначала Никос закрывает за патерами дверь, затем применяет заклинание Чистки и лишь потом скупо отвечает:
– Бездна.
Ругательство, которое вырывается у Алана, я уже слышала от напарника в тот самый момент, когда виверн откусывал ему ногу.
– Я употребил слово буквально, господин Эрол, – Никос устало садится прямо на очищенный постамент. – Так Бездна забирает принадлежащие ей души.
– Тогда почему она серая, а не чёрная? – удивляется Алан и тут же осаживает себя: – Простите, господин Никос. Наверное, я сказал глупость.
– Вы не одиноки. Все ученики духовной академии задают этот вопрос. Понимаете, считается, что одержимому демонами Всевышний предоставляет последний шанс. На пороге вечности демоны вынуждены оставить тело, и человек освобождается от их ядовитого влияния. Если душа ужаснётся совершённому под влиянием тварей Бездны, искренне раскается и станет умолять о прощении, она может спастись. Поэтому цвет пелены не чисто чёрный: в нём поровну света и тьмы.