– Это же не родовой особняк? – уточняет Алан.
– Нет, дом принадлежит Верховному Собранию, понтифик проживает здесь с момента избрания и до самой смерти.
– И обстановка тоже переходит по наследству? – Алан косится на потрескавшиеся деревянные панели, которыми зашит потолок.
– Понтифик имеет право отремонтировать особняк по собственному усмотрению, следует только согласовать с Собранием смету. Алонио говорил, что средств и так не хватает, лучше потратить их на более важные вещи – ремонт храмов или нужды академии.
– Господин Никос, раньше я как-то не задумывался, но вдруг это важно для расследования, – приостанавливается Алан. – За счёт чего вообще живут патеры? Вы получаете жалование, или есть общий счёт, или это система финансирования «по требованию», как у государственных лечебниц? Единственное, что я знаю точно, – Совет Магов не переводит вам ни монетки.
– Вы первый архимаг Кериза, который спросил об этом прямо. Мы получаем жалование из общего фонда, которым управляет Верховное Собрание. Оно расходует средства крайне экономно, а вкладывает, не смейтесь, в государственные банки под проценты.
– И этот фонд обеспечивает нужды всех патеров Кериза?
– Нас чуть больше семи тысяч человек, – неожиданно суровеет Никос. – Уж эти-то цифры не секрет для архимага. Божественная энергия – редкий дар, господин Эрол, поскольку Всевышний ничего не делает просто так. Стихийники, боевики, погодники, не говоря уж об универсалах и бытовиках, могут заниматься чем угодно, но мы, к сожалению, предназначены лишь для того, чтобы служить духовными пастырями. Как бы кому ни хотелось другого.
На последних словах его глаза сверкают гневом. И я вдруг понимаю: «трудолюбивый и усердный мальчик» тяготится своей участью. С его характером хорошо укрощать и подчинять стихии, гонять вивернов и дэргов, работать исследователем или испытателем новых технологий. А он – патер. Обязан утешать и благословлять.
– Однако, сколько у нас с вами общего, – хмыкает Алан. – Век назад я отдал бы две из трёх энергий, чтобы заниматься любимым делом.
– Мне нечего отдавать, – отрезает Никос. – Прошу вас в кабинет Алонио.
Кабинет понтифика настолько угрюм, что даже яркий солнечный свет не смягчает давящую атмосферу. Мебель из чёрного дерева, тёмно-серый шёлк на стенах, непроницаемые антрацитовые портьеры и потемневшая от времени бронза.
– Весёленькое местечко, – Алан зажигает дополнительный огонёк. – Спальня в такой же жизнерадостной гамме?
– Почти, – Никос распахивает дверь в смежную комнату.
– Бр-р, – ёжится Алан, осматривая нависающий над кроватью тёмно-синий балдахин и чернильного цвета толстый ковёр на полу. – После всего услышанного я понимаю, что лишних средств у вас нет, но не до такой же степени!
– Алонио предпочитал работать в своём кабинете при храме. Домой приходил уже ближе к ночи. Господин Эрол, мне нужно заняться своими прямыми обязанностями. Могу я оставить вас с госпожой Шеус? Осматривайте что хотите, – Никос обводит широкий полукруг. – Как закончите, позвоните. Шестнадцать – сорок семь – триста сорок два. Прямой личный номер.
Алан кивает, и мы остаёмся одни.
Глава 7
– Если нас так легко сюда пустили, значит, ничего интересного мы не найдём, – озвучивает мою мысль Алан. – Ладно, с чего-то надо начинать. Госпожа Шеус, а госпожа Шеус? Ты посмотрела на особняк магическим зрением?
– Везде только божественный белый и коричневый бытовой. Следы бытовой энергии в прихожей совсем слабые, это может быть курьер, доставщик или сотрудник Служсвязи.
– Или госпожа Милея, о которой нам пока ничего не известно.
Я ставлю барьер от прослушивания:
– Алан, я тут подумала. Ладно, скверна в ауре не видна. Демоны хитры, коварны и так далее. Допустим, Всевышний терпел одержимого понтифика, поскольку сражается за каждую заблудшую душу. Но почему свободно прошёл в храм убийца?
– Тоже ломаю голову, – признаётся он. – Считается, что храмы надёжно защищены от всякого зла.
– От всякого зла, – повторяю я. – Но если злодей искренне верит, что поступает так во благо?
Алан замирает и пристально смотрит на меня. Взгляд ошарашенный и сосредоточенный одновременно. Какие же красивые у него глаза! Словно бирюзовое море солнечным утром.
– Что ты сказала, Лин?
– Шеус.
– Да, да, да. Что ты сказала?
– Когда человек убеждён, что благая цель искупает зло, может ли он обмануть самого Всевышнего?
– Получается, да, – заключает Алан. – Ты умница, Лин! Недаром Кай так тобой гордится.
Последняя фраза лишняя. Напоминает о том, что он видит во мне дочь лучшего друга. С досады хочется что-нибудь пнуть, например, резную ножку кресла в виде когтистой звериной лапы. Но тогда я точно подтвержу мнение о себе как о маленькой девочке. Убираю барьер и приступаю к осмотру.
Обычно комната говорит о хозяине красноречивее самого человека, только не на этот раз. Спальня небольшая или кажется таковой из-за огромной кровати посередине. Атласное стёганое покрывало спадает до пола, на нём, как и на балдахине, ни пылинки: мощное и совсем свежее заклинание Порядка. Судя по отпечатку ауры, накладывал сам Алонио. Он же позаботился, чтобы самоочищались плотные портьеры с ламбрекенами, а ковёр успевает слизнуть пыль с моих туфель за ту минуту, пока я обхожу кровать.
Покрывало я без стеснения снимаю. Шёлковое постельное бельё тёмно-синее, в тон балдахину, под подушками пусто, старинный пружинный матрас привинчен к кроватной раме. Ничего не спрячешь, однако я тщательно исследую раму: нет ли потайного ящика? Справа и слева от изголовья бронзовые светильники с витыми шнурами выключателей, под ними две пустые прикроватные тумбочки. В левой распечатанная упаковка влажных салфеток, в правой стопка чистых носовых платков. На подставке красуется Священный Завет в золотом окладе с драгоценными камнями. Алан листает книгу и показывает мне слипшиеся страницы:
– Стоит красоты ради! Правильно: кто будет пользоваться книгой, которая весит словно чугунная плита?
– Другой нет, – я ещё раз оглядываю спальню. – Может, в шкафу?
Огромный шкаф – ровесник дома, толстые массивные дверцы распахиваются с трудом. Внутри пять одинаковых белых мантий, четыре строгих костюма с благородным отливом и семь белоснежных сорочек; отдельно на крючках галстуки. В чехлах для одежды плащ с капюшоном и кашемировое пальто. Бельё и носки в специальных ящиках по бокам, на верхней полке кашне с изысканным мелким узором. Внизу в коробках две пары летних туфель и демисезонные ботинки.
– Образец скромности и умеренности, – Алан проверяет карманы пальто и разочарованно вздыхает.
– Я не назвала бы Алонио скромным. Посмотри: костюмы сшиты на заказ, сорочки из натурального шёлка, галстуки дорогие – я такой недавно папе покупала. И обувь тоже недешёвая, из последней модной коллекции Фуризо́.
– Тебе виднее: я совершенно не разбираюсь в моде, – Алан встаёт на цыпочки, чтобы заглянуть за фронтон шкафа. – Одежду заказываю по каталогу, потом половину возвращаю – то длинно, то коротко, то сидит как на виверне седло… Ты обратила внимание: нет домашних вещей? Ни халата, ни пижамы, ни тапочек.
– Готова поспорить, что и на этот случай существовало какое-нибудь изречение вроде «Нега для тела – искус для души».
Алан по-мальчишечьи прыскает.
– Пустых плечиков в шкафу нет, и такое впечатление, что вся одежда на месте, – я закрываю дверцу. – Алонио забрали в чём мать родила.
– Если он спал нагишом, вполне возможно. Любопытно, Священный Завет это не осуждает? – Алан косится на книгу. – Жалею, что мало интересовался храмами. По сути, они образуют собственное государство в государстве, как наши высшие образовательные учреждения.
– Не было повода?
– Да. Верховное Собрание никогда не вмешивалось в планы Совета, мы не лезли в их дела. Храм Семи Стихий – первый совместный проект, и идею, как ни странно, подал именно Алонио. Сколько раз за это утро звучало «странно»?
– Раз пять, – я наконец-то ловлю мысль, которая всё это время вилась, словно назойливое насекомое: – Алан, чего не хватает в этой комнате?
Он оглядывает спальню. Окно, кресло, журнальный столик, кровать, тумбочки, шкаф…
– Зеркала. Но, может быть, оно висит в ванной?
– И Алонио каждый раз бегал в ванную завязывать галстук? К тому же, похоже, ванная тут одна на этаж. Старые дома жутко неудобные, а перепланировку, судя по всему, здесь не делали со дня постройки.
Я возвращаюсь к шкафу. Полка, штанга для вешалок, ящики… а вот и выпуклость на стенке! Нажимаю и удовлетворённо слежу, как воздух мутнеет и уплотняется в зеркальную поверхность.
– Магическое зеркало! – Алан немедленно просовывает сквозь него руку и вытягивает её обратно. – О таком я только читал. Раритет и крайне энергозатратная штука. Оно одно потребляет половину всей энергии в особняке. На месте Алонио я повесил бы обычное хотя бы ради экономии.
Вместо собственного отражения зеркало показывает мне чужое кареглазое лицо в обрамлении светлых кудряшек. Госпожа Шеус и сейчас очень красива. Полумрак старинного особняка скрадывает возраст, фигура по-девичьи стройна. Не потому ли Алан так часто смотрит на меня?
– Знаешь, что ещё странно? – слово вызывает у Алана улыбку. – Отсутствие личных вещей. Ни снимков, ни безделушек, ни книг, кроме Завета, которым не пользовались. Гостиничная чистота.
– И десяток чистящих заклинаний, – подхватывает он. – Боязнь грязи?
– Желание быть безупречным?
– Давай проверим кабинет.
Что такое рабочий кабинет я знаю: видела папин. Плотно набитые папками шкафы, длинный стол для совещаний и два визора. На столе полный порядок: внутренний коммуникатор, ежедневник, распечатанные сводки новостей и обязательная кружка с грофом. У Алонио из всего перечисленного один визор. Когда Алан его включает, на экране появляется требование пароля.
– Надо спросить у Никоса: может, он знает? Или секретарь-бухгалтер, как его?