Самая запретная книга о Второй Мировой. Была ли альтернатива Сталину? — страница 23 из 107

Другие же командиры были и вовсе унтер-офицерских званий. Так, майор РОНА Турлаков, командир 3-го полка РОНА, в РККА имел звание старшины. А командир 1-го батальона старший лейтенант РОНА Сорокин в РККА был и, вовсе рядовым шофером.

Так что пусть даже среди них и попадались хорошие командиры, пусть. Но все же — для Русской Освободительной Народной Армии нужны были другие командиры.

Те командиры, которые пришли командовать частями РОНА прямо из лагерей военнопленных, не могли потребовать, настоять силой своего авторитета командира на строжайшем соблюдении требований воинской дисциплины. Хотя бы потому, что этого самого авторитета у них еще не было. Им, новоявленным «командирам» этим, да, да, именно так, в кавычках, сначала нужно было еще состояться как командирам в глазах подчиненных.

Да и в собственных — тоже.

...Сначала надо было не только снаружи, но и в душе своей избавиться от этих самых «кавычек». Очистить душу от них, отмыться, забыть и никогда не вспоминать. Даже во сне не вспоминать и не возвращаться туда...

...После ужасов разгрома собственной части, когда весь мир под твоими ногами разваливается на куски и летит в черные дыры страха, в черную бездну смертельного липкого непреходящего ужаса, явственного ощущения наступающего вот сейчас, вот сию минуту, вот сию секунду — конца света.

...После ужасов взятия в плен... Когда ты с дрожащими от страха, грязными, давно не мытыми, мигом ослабевшими, какими-то ватными руками, вытянутыми вверх, впиваешься, не взглядом, нет, — всем своим измученным существом, всей своей вибрирующей от предчувствия смерти душой в черный зрачок ствола германского карабина «маузер», образца 1916/30 Года. И ожидаешь — пули. Ты уже чувствуешь ее — мягкой, такой беззащитной, грязной кожей давно немытого тела, распухшим, сухим языком мигом пересохшего рта, пересохшими, неслушающимися, какими-то жестяными губами. А также вставшими дыбом от ужаса отросшими, давно не стриженными волосами под мятой, грязной, бесформенной командирской фуражкой с поломанным, тусклым целлулоидным козырьком.

...После ужасов самого плена, когда ты голыми трясущимися руками, сдирая давно не стриженные, обкусанные ногти на пальцах, выкапываешь себе на поле, куда согнали всех взятых в плен, норку. Чтобы хоть как- то укрыться от все более и более, с каждым днем и каждой ночью подступающих холодов — предвестников лютой, страшной зимы и идущей вместе с ней смерти твоей неминуемой. Выкапываешь ее где-нибудь на картофельном поле, куда загнали огромные, голодные массы людей в грязных, тоненьких, драных, негреющих шинелишках «на рыбьем меху». Когда «ходишь» тут же, чуть ли не «под себя», потому что даже и эту жалкую мелкую и одновременно такую драгоценную норку, дающую призрачную тень тепла и крыши, нельзя оставить без присмотра. Потому и живешь, нет, не живешь — существуешь здесь, среди застоялой вони собственных и чужих испражнений.

Потихоньку, но неотвратимо превращаясь каждый день все больше и больше в тупое бесчувственное животное, реагирующее лишь на пищевой рефлекс. С каждым днем все более тупеющее от голода и от постоянного ужаса постоянного ожидания смерти, которыми постоянно пропитано все твое такое беззащитное естество. Когда тебе кидают на землю, в эти самые испражнения, куски хлеба и еще какой-то пищи, наверное, дурной и дурно пахнущей. И ты берешь, нет, не берешь — хватаешь, хапаешь это все — вонючее, дурное, дурно пахнущее, своими грязными руками, которыми копал норку. Не замечая ни вони, ни дурноты, ни грязи. И — жрешь. Не ешь, а именно жрешь. А потом выгребаешь из-под тоненькой; негреющей почти, рваной и замызганной, но все равно такой родной шинелишки вшей. Огромное количество огромных жирных бело- серых ленивых и наглых вшей. И одновременно молишь бога, чтобы эти ненавистные, остро кусающие и пьющие твою кровь вши вдруг не побежали бы с тебя вон. Потому что, если такое происходит, это значит — тебе конец. Скорый, неизбежный и ужасный. Вши — они первыми чутко, за несколько часов, чуть ли не за сутки, чувствуют приближение смерти своего хозяина, своей жертвы, своей «овцы». Твоей смерти. И спасаются, и бегут толпами со своего обреченного на скорую теперь уже и неминуемую смерть хозяина, со своей жертвы, со своей пищи — с тебя.

Для того чтобы забыть все это, загнать все это в глубины, в закоулки своей души, также нужны были и время, и огромные усилия, которые необходимо было совершить над собой.

...А уж потом, придя в себя, кое-как наконец-то придя в себя, этим командирам можно было чего-то требовать от своих подчиненных.

И не всегда так бывало. И тогда командир «плыл по воле волн», подстраивался под своих подчиненных. Какой тогда дисциплины он мог от них требовать? Масса, «толпа» заглатывала его, и он становился частичкой этой «толпы». Не «перековывал» ее под себя, а сам подлаживался под нее. А в «толпе» всегда доминируют именно отрицательные человеческие качества. Именно эти черты неизменно одерживают в любой толпе верх и становятся ее «лэйблом».

...Помимо всего этого, в частях случались и такие факты разгильдяйства и разбазаривания ценнейших в то время боеприпасов и взрывчатки, о которых с возмущением писали в своем приказе № 26 от 15 мая 1942 г. командир Навлинского вооруженного отряда (батальона) РОНА Прошин и его начальник штаба капитан Фролов. Приказ этот находится ныне в фондах РГАСПИ (Ф. 69- On. 1.Д. 1143. Лист 62). Он содержит

Заведующий Локотьской типографией Александр Иосифович Бояров.

Ф69 оп1 д1143 л62 Выписка из приказа № 26

По Навлинскому вооруженному отряду Локотского уезда

пос. Навля15 мая 1942 г.

Наблюдаются случаи стрельбы из винтовок, пистолетов, пулеметов бесцельно по птицам, бросание гранат в реку для ловли рыбы, бросание в реку толовых зарядов для ловли рыбы. Приказываю командирам рот и начальникам местных самоохран при волостях прекратить вышеуказанные явления. О каждом произведенном выстреле доносить мне в письменной форме рапортом для принятия соответствующих мер.

П.п.Командир отряда /ПРОШИН/ Начальник штаба /ФРОЛОВ/

Верно: Делопроизводитель: п.п.

Приказ по Навлинскому вооруженному отряду (раннее название РОНА) от 15 мая 1942 г.

в себе такие строки: «..наблюдаются случаи стрельбы из винтовок, пистолетов, пулеметов бесцельно по птицам, бросание гранат в реку для ловли рыбы, бросание в реку толовых зарядов для ловли рыбы. Приказываю командирам рот и начальникам местных самоохран при волостях прекратить вышеуказанные явления. О каждом произведенном выстреле доносить мне в письменной форме рапортом для принятия соответствующих мер».

...Хотя думается, что такие раздолбайские случаи продолжались и после выхода в свет этого приказа.

Известны случаи, когда те же шефы-агитаторы, «политработники», упомянутые выше, жаловались, что некоторые командиры взводов и рот РОНА, выводя свои подразделения в лес на занятия по боевой подготовке, вместо нужных как воздух занятий «устраивали отдых, загорание, поиски ягод влесу.„». Это — из той же «серии», что и ловля рыбы при помощи взрывчатки.

Все это, вместе взятое, вскоре стало приводить к росту несчастных случаев среди бойцов РОНА с применением огнестрельного оружия. Случаев этих было несколько, но, надо отдать должное, Бронислав Каминский четко уловил внутреннюю взаимосвязь несчастных случаев с общим разгильдяйством и недисциплинированностью. И потому уже 15 апреля 1942 г. издал приказ № 106, в котором обязал всех бойцов и командиров Народной Армии, которым не положено иметь по штату револьверы и пистолеты, немедленно сдать их командирам отрядов. Одновременно Каминским в РОНА был заведен строгий учет боеприпасов и вооружения, стреляных снарядных гильз и тары из-под них. Это, помимо контроля за использованием боеприпасов, объяснялось также и «товарно-денежным» характером взаимоотношений властей РГО «ЛОС» и германского командования. Не надо забывать, что Русское государственное образование, сначала Особый Локотьский район, затем Локотское Окружное Самоуправление не входило ни в состав Германского рейха, ни в состав рейхскомиссариатов, ни в состав оккупационной зоны Группы армий «Центр». Контролироваться контролировалось, но в состав не входило. Власти германских

представителей там не было, так же как и гособеспечения со сторойы Германии.

Поэтому-то и велся строгий учет с точными цифрами в каждой воинской части РОНА о количестве на тот или иной период времени — как пистолетов, винтовок, минометов, пулеметов и орудий, так и патронов, снарядов, мин, а также пулеметных лент и автоматных магазинов к ним.

...Разгильдяйство, раздолбайство и «забивание калькулятором гвоздей в доску» — в крови русского народа. Достаточно вспомнить знаменитую чеховскую «Чайку»...

...Врожденное разгильдяйство русского народа, с которым не повели вовремя решительной борьбы на его искоренение, — еще одна причина того, что Русская Освободительная Народная Армия, появившись на свет в ослепительно белых и чистых одеждах, по мере своего роста все больше и больше покрывалась «червоточинкой», темными точками, которые постепенно разрастались в черные пятна.

...Кто-то из эмигрантов «первой волны», бывший белогвардейский генерал, мудро и четко заметил: «Вот если бы в эту армию было влито — только несколько сотен офицеров-белоэмигрантов, подготовленных, дисциплинированных русских офицеров, именно русских, а не бывших советских, бывших военнопленных! Тех самых русских белых офицеров и выпускников кадетских и офицерских училищ, ушедших с армией Врангеля и действовавших в Югославии, которые, объединенные в Русском Корпусе, не выпускались германскими властями в Россию — с территории этой самой бывшей Югославии. Эти старые белые офицеры, а также выпускники кадетских корпусов и офицерских училищ вдохнули бы в эту армию настоящий Русский Национальный Воинский Дух! Это была бы воистину непобедимая армия, которая бы стала мощным ядром для развертывания на ее базе Национальной Русской Армии!» (подчеркнуто. — СВ.).

129