— Я думаю, у нее кто-то есть.
Тема снова вставил папиросу в рот.
— В каком смысле? — спросил Антон. — Тебе не кажется, что у нас дымом пахнет?
Он принюхался.
— Я уверен, что она все это специально подстроила, — ответил Тема.
— Зачем?
Тема зажег спичку и снова уставился на огонек.
— Хотела от меня избавиться.
Антон даже оторвался на секунду от экрана. Он недоверчиво наклонил голову и старательно расположил два фломастера на столе строго параллельно друг другу.
Тема погасил спичку.
— Ты считаешь, что я неправ?
— Нет-нет, продолжай. Интересно.
— Она отлично знала, что мне ничего сладкого нельзя. Ты будешь?
Тема продемонстрировал Антону нераскуренный косяк.
— Да, — сказал Антон, безнадежно протянув руку, — дай сюда.
Он оглянулся на компьютер. Компьютер нетерпеливо запищал.
Тема снова зажег спичку.
— Дрянь, — сказал он неуверенно, глядя, как на стенке картонной коробки расползается круглое коричневое пятно. — Хорошая, кстати, трава, — добавил он, когда над краем коробки показалось пламя, длинным дымным языком облизавшее снизу столешницу.
Он снова лег на спину. Антон пошевелил мышку. Занавеска на окне плавно колыхнулась от ночного ветра. Тема посмотрел сквозь дым в потолок. CD-драйвер засвистел, разгоняясь.
— У тебя даже телевизора нет, — сказал Тема.
— На что он тебе?
— Смотреть.
Антон с воплем поджал ноги и заглянул под стол.
На потолке Тема отыскал изъян: углубление размером с ноготь, однако видимое. Он смотрел на это углубление до тех пор, пока со дна его не отделилась частичка побелки и не спланировала прямо ему в глаз. Антон все это время кричал, бегал на кухню за водой и разбрасывал по полу горящие остатки своего состояния.
Тема заморгал. По виску у него потекла слеза. Он хлюпнул носом.
— Я помню, мы с ней как-то гулять пошли, — сказал он негромко. — Мусор выносить, если мне память не изменяет. Много мусору накопилось, ей одной не унести было. Я тоже пошел…
Тема снова энергично поморгал, потом старательно зажмурился и потер глаз кулаком. Кулак моментально намок. Тема вытер кулак о простыню и попытался посмотреть на потолок. Он открыл глаз. Что-то дрожало наверху, переливалось, клубилось — какая-то прозрачная субстанция. Он снова зажмурился.
— Вышли мы с ней из дома, а до помойки еще пилить метров пятьдесят. Если не все восемьдесят. И вдруг у меня мешок порвался, полиэтиленовый. В котором я мусор выносил. Очень много мусору накопилось.
Он достал из кармана носовой платок и высморкался. Он посмотрел на платок. Платок уже неделю, как надо было постирать, но Тема использовал другую тактику: он оставлял платок сохнуть на простыне или на полу — на ночь.
Он огляделся. Вокруг него валялись обгоревшие купюры и лежала неподалеку в луже грязной воды мокрая распластанная тряпка. Тема вздохнул и продолжил:
— И все это высыпалось. Все эти коробочки из-под йогурта, баночки, банки. Тампоны использованные, шнурки какие-то… Шкурки банановые, огрызки, упаковки из-под мармелада… Палочки, которыми в ушах ковыряют… Ватные шарики… Чайные пакетики… Лезвия, конечно… Использованные. Что еще? Тюбики из-под пасты, бутылки… Какие-то колечки… Кружочки… Квадратики…
Глаз прошел. Тема заново пригляделся к окружающей действительности. Белый потолок, белые стены, антикварный книжный шкаф, набитый нераспакованными книгами, дверной проем с темнотой внутри, записка на непонятном языке, приклеенная скотчем к стене: "". Электрические провода на полу, неубранные упаковки из-под гамбургеров, пустые пластиковые бутылки. Ночь за нейлоновой занавеской, если сильно голову запрокинуть. Он застонал негромким абстрактным стоном невовремя проснувшегося человека. Надо было заканчивать рассказ.
— Я стою. Все это лежит вокруг. Все эти бумажки разноцветные, обертки, этикетки… Красные, синие… А Маринка мне говорит… Ты, говорит, настоящий… Как же она сказала? Настоящий, говорит…
— Хочешь, я ей позвоню? — негромко спросил Антон из-за стола.
— Знаешь… Я, наверное, гомосексуалистом стану, — ответил Тема после некоторого размышления.
— На косметику много тратить придется, — сказал Антон, хлопнул по клавише и вышел из-за стола. — Хочешь пиццу?
— А есть? — оживился Тема.
— Можно заказать, — Антон повертел в воздухе телефонной трубкой. — Хочешь, можно проститутку вызвать?
Тема брезгливо поморщился.
— Я, наверное, вообще больше никогда не буду сексом заниматься.
Антон недоверчиво посмотрел на Тему.
— Смотри, — сказал он, подумав, — как хочешь.
Он вернулся за стол, пошуршал газетой и набрал номер.
Прошло два часа.
Полураздетая (фигура речи, — раздетая на 99 процентов) проститутка по имени Надька-Электричка стояла на коленях под столом. Под колени она подложила дохлую темину подушку.
Час тому назад, незадолго до приезда Надьки, Тема вдруг лихорадочно начал сочинять стихотворение. Для начала он уворовал у Антона флюоресцентный маркер и Антон потом несколько раз долго и задумчиво шарил ищущей рукой по кровати и по столу, а один раз даже оторвался от экрана и безнадежно глядя в пустоту, поворошил скопившиеся в пределах досягаемости бумаги. Тема, тем временем, написал несколько строчек и остановился.
Существо, похожее на Элвиса Пресли,
С накрашенным яркой помадой ртом
Спросило меня, что будет, если,
И что случится, если потом?
Теперь он сидел неподвижно, глядя в упор на надькин зад, находившийся примерно в полуметре от его лица. Кружевные красные трусики восклицательным знаком делили этот аэростатический зад на две зеркальные загорелые половины. Через пять минут Тема заметил на правой половине крохотный бело-розовый шрам. Надькина спина уходила под стол, как река под мост. Из-под стола доносилось что-то похожее на плеск.
Антон со спущенными шортами по-прежнему сидел за столом. Лицо у него было сдержанно-одухотворенное, как у знаменитого пианиста, берущего финальные аккорды на благотворительном концерте в психиатрической лечебнице.
На полу лежала открытая коробка с куском пиццы и тремя сотнями крошек.
Неожиданно плеск прекратился. Антон открыл глаза, нахмурился и вопросительно заглянул под стол. По пути он молниеносно пометил курсором кусок письма на экране, в рамочке электронной почты. Текст был такой:
"in KOI8
<
<Яачтчекьх Ъеожех!
<З номбTй пеиъп, импмоьх Ъмимйма ноеномамдуй кле.
<АъT ыпм мбелщ пчйчлпйуам, зоим, ъаетм ам клмжус депчйзс. Ле кмжйу юь Аь ноуъйчпщ пенеощ пеиъпч нмюмйщэе, уц очцльс бчъпех омкчлч у уцймтупщ мюшяв ичлая у ъяпщ. Очъъичтупе, нмтчйяхъпч бяпщ нмдомдюлее м ъеюе у ъамTк йупеочпяолмк юьпуу.
<Ньпчйуъщ йу мюочшчпщъз а Чодуъ уйу а Ыокупчт и Ерукмая?
<Пеиъп дмсмдуп смомэм а пеиъпе нуъщкч. Пчи бпм Word 7 ле лятел.
<Ъ лчуйябэуку нмтейчлузку
<Кусчуй Чокчйулъиух"
Из-под стола послышался звонкий надькин голос:
— Эй! Ты чего там делаешь?
— Я?! — удивился Антон покорно, — ничего. — Он быстро исправил помеченные строчки. — Кодировку меняю.
Текст на экране стал другим:
"in KOI8
<
<сБЮФЮЕЛШИ яЕПЦЕИ!
<ъ ОПНВTК РЕЙЯР, ЙНРНПШИ яНЙНКНБ ОПЕОПНБНДХК ЛМЕ.
<бЯT ЩРН НВЕМЭ РЮКЮМРКХБН, ЪПЙН, ЯБЕФН БН ЛМНЦХУ ДЕРЮКЪУ. мЕ ЛНЦКХ АШ бШ ОПХЯКЮРЭ РЕОЕПЭ РЕЙЯРЮ ОНАНКЭЬЕ, ХГ ПЮГМШУ ВЮЯРЕИ ПНЛЮМЮ Х ХГКНФХРЭ НАЫСЧ ЙЮМБС Х ЯСРЭ. пЮЯЯЙЮФХРЕ, ОНФЮКСИЯРЮ ВСРЭ ОНДПНДАМЕЕ Н ЯЕАЕ Х ЯБНTЛ КХРЕПЮРСПМНЛ АШРХХ.
<оШРЮКХЯЭ КХ НАПЮЫЮРЭЯЪ Б юПДХЯ ХКХ Б щПЛХРЮФ Й еТХЛНБС?
<рЕЙЯР ДНУНДХР УНПНЬН Б РЕЙЯРЕ ОХЯЭЛЮ. рЮЙ ВРН Word 7 МЕ МСФЕМ.
<я МЮХКСВЬХЛХ ОНФЕКЮМХЪЛХ
<лХУЮХК юПЛЮКХМЯЙХИ»[1]
— Нет, не ты, он, — Надька мотнула головой под столом и стукнулась. — Ой, блин. Он. Что он там делает?
Антон посмотрел.
— Пишет.
Надькина мокрая физиономия высунулась из-под стола.
— Нет, правда. Мы так не договаривались.
— А в чем дело? — спросил Антон.
— Я не телевизор.
— Какая тебе разница? — тоскливо спросил Тема с той стороны стола.
— Ты импотент? — весело спросила Надька. — Я знаю, есть молодые импотенты. Ты не стесняйся. Я одного импотента видела, ему четырнадцать лет было.
— Какая тебе разница? — беспомощно повторил Тема.
Надька подумала.
— Мне щекотно.
— Правда? — спросил Антон заинтересованно.
— Сам попробуй, — возмущенно ответила Надька. — Вот просто попробуй, из любопытства, — она пригласительно махнула рукой под стол. — А я посмотрю, будет тебе щекотно, или нет.
Как у всех проституток, защитная реакция была у нее преувеличенной.
— Я верю, верю, — торопливо сказал Антон и вопросительно посмотрел на Тему.
Тема нехотя расстегнул штаны и встал на своем надувном матрасе на колени позади Надьки. Матрас пружинил под ним и, чтобы не упасть, он ухватился за фундаментальные надькины ягодицы. Подумав, он неловко стянул с нее трусы.
Этот традиционный жест, то, как трусы скрутились в непременный жгут над ее коленями, в сотый раз внезапно открывшийся лапидарный пейзаж с одинокой расселиной посередине — вся эта череда банальностей вызвала в нем мгновенное отупение, куда более глубокое и, если можно так выразиться, интенсивное, чем тот творческий ступор, в котором он пребывал последние полчаса.
Он постоял некоторое время на коленях, ничего не делая, в позе раскаявшегося грешника, задумчиво глядя в пространство между гениталиями. Его некрупный… (Крупный! — затравленно закричал внутренний голос. — Крупный!! Когда надо — крупный!). Хорошо. Его огромный пенис виновато уставился в паркет вместе с хозяином. Не зная, что делать дальше, Тема протянул руку и как ребенок, решившийся в первый раз погладить незнакомое животное, неуверенно потрогал то, чем ему предлагалось овладеть.
Как от прикосновения филиппинского целителя нежная электричкина плоть неожиданно раскрылась и Тема застыл, не в силах глаз отвести от хирургически влажных, пригласительно поблескивающих внутренностей, как будто окаменевший под запоздалым взглядом только что выколотого глаза.