— Кто тут? — грозно осведомился он. — Тень отца Гамлета?
— Дозвольте добавочки и я поведаю вам о нашем несчастии, — скорбно сказал гнусавенький.
— В долг, — подумав, ответил Щукин.
— Воля ваша, — отозвался голос и, почавкав, удовлетворенно икнул. — В долг, так в долг. Чумпарос. Итак…
— Итак, в результате несчастного случая я оказался на волосок от полного распада. До вашего жилища, уважаемый Эраст Аполлинариевич, добралась едва ли десятитысячная часть от того, что было во мне априори. Ваша энергия пришлась как нельзя кстати. Грация. Я остановил процесс распада, сильно окреп и теперь являюсь эмбрионом безвременно погибшего астронавта по имени Ту Фта. Разрешите представиться — астропсихолог Ту Фта Совершенный.
— А где ж ты, милейший? — спросил Щукин. — Что-то я тебя никак не разгляжу.
— Увы, я мал, — признался эмбрион Ту Фта. — Но это не играет роли. Я и большой буду для вас невидим, так как являюсь носителем иной формы жизни — волновой. В вашей основе органика, в моей основе — многомерные волны. И то и другое, сами понимаете, материя. Однако, наша форма жизни мне кажется удобней.
— Не скажи, — возразил Щукин. — Я вот, к примеру, по жаре могу пивка попить. А ты, тень, или как тебя — эмбрион отца Гамлета, как попьешь пивка, если у тебя и горла-то нет? Так что не надо мне извилины пудрить.
— Не в пиве счастье, — сказал Ту Фта. — Ваше пивное тело стареет и дряхлеет, угнетая ваш дух, вы — рабы своего тела. Наш дух свободен. Но если надо, мы можем приобрести любой облик и находиться в нем достаточно долго. Можем и пивка попить. Шелдок касьяварешка. Удобно?
— Что за варежка? — вместо ответа осведомился Щукин.
— Касьяварешка? — уточнил Ту Фта. — Это алабашлы. Он общепринят у всех цивилизованных брассо. В меня напичкали столько земных языков, что путаюсь и перехожу на алабашлы.
— У тебя звук идет с искажением, — покритиковал Щукин.
— Это верно, звук ни к черту, — сказал Ту Фта. — Я нахожу то, что может колебаться: стекло, пуповид, диффузор, струйчак, — действую на него электрической составляющей, и оно дребезжит. Сейчас дребезжит диффузор в приемнике. Мумизье? А вы слышите вашими слухачами. О, мы хотели воспользоваться вашей системой звукоисторжения и даже приняли человеческий облик, но, увы, произошла катастрофа. Конфуз.
Пока эмбрион держал речь, Щукин высекал из строптивой зажигалки искру. Высек. После этого, поставив на огонь еще теплую кастрюльку с гуляшом, спросил небрежно:
— Чего ж тебя, бедолагу, к нам потянуло? На родине с харчами туго?
— Туршет. У нас изобилие, — обиделся Ту Фта. — Вам и не снилось такого изобилия.
— Чего ж притащился-то? — гнул свое бессердечный Щукин. — Дай, мол, джоуль. А если б не дал?
— Так ведь в долг, — угрюмо сказал эмбрион.
— То-то же, — Щукин назидательно поднял указательный палец. — Долг превыше всего. Ну, давай, что там у тебя за конфуз? Валяй.
— Это очень трагический конфуз, — сухо сказал Ту Фта. — Для удобства общения мы материализовались на внешней орбите, после чего начали снижение. И вдруг на высоте пятнадцать тысяч двести метров — взрыв. Папавиончи. Я не специалист, но предполагаю, что вещество, которое мы выбрали в качестве материала для крейсера и наших бедных оболочек, вступило в реакцию с какими-то газами или парами. У вас ужасная атмосфера. Лапсердак. Сероводород.
— У нас, мой милый, делают такие стекла, что чихнешь погромче, оно и развалится, — отозвался Щукин, переставляя кастрюльку с разогретым гуляшом на свободную конфорку, а на ее место водружая чайник. — Я к тому, что не было никаких взрывов.
— Нет был, — хмуро возразил эмбрион. — Нас разнесло на элементы прежде, чем сработала система защиты.
— Нечего было в четверг прилетать, — сказал Щукин, накладывая в тарелку дымящееся мясо и щедро поливая его золотисто-коричневой подливой. — Тебе положить кусочек, приятель?
— Издеваетесь? — мрачно спросил Ту Фта.
— Ладно, не обижайся. У нас на обиженных воду возят. Я пожую, подзаряжусь, а ты можешь взять у меня малость джоулей. Так и быть. Но в долг. Получится, будто мы жуем на пару.
Щукин поудобнее устроился на табуретке, вооружился вместо вилки ложкой, чтобы мясо захватывалось с подливой, и принялся за еду. Делал он это неторопливо, по старой цирковой привычке стараясь не есть хлеба, ну разве что полкусочка за весь обед, Наконец он облизал ложку, налил себе чаю покрепче и заметил:
— Ты, брат, какой-то скучный. Рассказал бы о себе, что ли. Как у вас со снабжением? Откуда берутся дети? С жильем как? С культурой?
— Отчего же, — откликнулся эмбрион и сыто икнул. — Пардон… Конечно, расскажу.
— …И даже покажу, — продолжал Ту Фта. — Перед вашими глазами будет как бы экранчик, и на нем по мере надобности будут появляться картинки…
— Не картинки, а изображения, — грубо поправил Щукин. — Тут тебе не детский сад.
— Изображения? Телевичок? — переспросил Ту Фта. — Это посложнее… Ну ладно, так и быть, но я буду вынужден иногда подпитываться от вашего энергоресурса.
— С возвратом, — в который уж раз уточнил Щукин.
— Ну, разумеется, — сказал Ту Фта. — А теперь — начали. Вот такими нас должны были увидеть жители Земли.
Перед глазами Эраста возник черный квадрат, через пару секунд на нем появилось изображение металлической ладьи, испещренной множеством заклепок, в которой находилось с дюжину бородачей в бронированных, судя по всему, телогрейках и головных уборах, смахивающих на современные армейские каски. У этой ладьи почему-то была труба, из которой валил клочковатый дым.
Величием от зрелища и не пахло.
— А так нас провожали, — воодушевлено продолжал эмбрион. — С оркестром, цветами. Были милые юные девушки.
По экрану пошла радужная помеха.
— Простите, — сказал Ту Фта. — Увлекся. Перевожу на земную систему считывания.
Щукин увидел духовой оркестр. По случаю жары оркестранты были в светлых кепочках, а один из них, толстяк с огромным «басом», взамен кепочки пристроил на голову платок с завязанными уголками. Оркестранты потели, надували щеки, вокруг них крутились шустрые черные мухи. Затем появились «милые юные девушки». Самой младшей было лет шесть, самой старшей — все пятьдесят. Их роднила, точнее — сближала, униформа: беленькие маечки, короткие белые юбочки, беленькие гольфики и беленькие же тапочки, сверху — беленькие панамочки. Что было действительно хорошо, так это цветы. Множество ярких, пышных, разноцветных букетов.
Щукин отметил, что у «юных девушек», которым ближе к пятидесяти, ноги не в меру полны. Совсем как у засидевшихся в цирке матрон, никак не желающих понять, что они и бикини — несовместимы.
— А вот такие у нас города, — сообщил Ту Фта.
Щукин увидел пальмовую рощу, хижины на сваях. Хижин было пять, рядом с одной из них, привязанная к свае толстой веревкой, ела банан маленькая суетливая обезьянка.
— А это — мы, — с некоторой торжественностью сказал Ту Фта.
Щукин увидел пустыню и бредущее по ней стадо верблюдов.
— Нет, не эти, а вот эти — мы, — поспешно сказал Ту Фта.
Щукин увидел стоящих столбиками сусликов.
— Накладка, — произнес Ту Фта, и экран превратился в черный квадрат. — Вы все время видите совсем не то, что я хочу вам показать. У вас странное мироощущение.
Внезапно экран вспыхнул, на нем возникла зеленая лужайка, по которой бродили, собирая цветы, загорелые девицы в легкомысленных купальниках.
— Вот это ближе к делу, — сказал Ту Фта. — Сейчас появятся особи мужского пола и произойдет чудо.
Щукин мигнул, а когда через мгновение открыл глаза, то увидел, что девицы с лужайки исчезли. Их место заняли плоховато одетые старушки с авоськами, рыскающие в поисках порожней стеклотары.
— Сдаюсь, — еле слышно сказал Ту Фта.
Экран исчез.
— Почему прекращен показ? — сухо осведомился Щукин.
— Ваши стереотипы, — промямлил эмбрион. — Их ничем не прошибешь.
— Сапожники, — напористо сказал Щукин. — На самом интересном месте…
Ту Фта промолчал.
Мыть посуду Щукин не стал, для этого существовала жена.
Он, вообще-то, не особенно любил хлопотать по хозяйству. Сорить не сорил, но и убирать не убирал, так — раз в месяц пройдется по паласу с пылесосом — и баста. А все потому, что содержал семью. В иные месяцы вносил в семейный бюджет по шестьсот рублей. Разумеется, бывали периоды, когда приходилось потуже затягивать пояс: во время репетиций новой программы, например, или же смены партнеров, которых Щукин как руководитель номера подбирал лично. Очень положительно, прямо обеими руками «за», он оценивал зарубежные гастроли. Вот тут бюджет прямо-таки пух. «Лады», «Панасоники», «Грюндики», разного рода промтовары вплоть до мелочей типа французских теней с блестками не просто грели душу, а и имели твердую стоимость. Если рубль гремит с пьедестала, то «Шарп» непоколебим. Это Щукин усвоил еще в самом начале карьеры, когда с превеликими трудами вырвался на гастроли в братскую Монголию и обнаружил, что там с дубленками и консервами из конины нет проблем.
Все же к пенсии он кое-чего подкопил. Если бы еще удалось с загадочной Японией, тогда вообще можно было бы, как говорят, жить на проценты, но вот не удалось. А накопленного по нынешним ценам явно маловато…
Мысли Щукина прервались. Ту Фта с кем-то общался.
— Надо понемножку, — говорил эмбрион, — иначе структуру перекосишь.
— Куль-куль, муль-муль, — слышался в ответ тонюсенький голосок.
— Я понимаю, что вкусно, я понимаю, что полезно, — терпеливо увещевал Ту Фта, — но надо понемножку. И так уже симметрия нарушена: живот есть, а рук как таковых не видно. Все, хватит с тебя. Следующий.
Раздались невнятные звуки, этакое мелкое почавкивание, после чего Ту Фта сказал:
— Если ты в гостях, то хозяин должен тебя понимать. Он не знает алабашлы. Разговаривай по-землянски. Ну-ка, смелее.
— Шпашиба, — пропищал кто-то невидимый.
— Ту Фта, ты кого тут еще пригрел? — насторожился Щукин.