Щукин, недолго думая, ответил:
— У нас так дела не делаются. У нас есть руководители разных звеньев. Чтобы попасть к руководителю высшего звена, надо начать с самого низового руководителя…
— С младшего инспектора, — подсказал Страстоперцев.
— Или с его помощника, — продолжал Щукин. — И так ступенька за ступенькой. Глядишь, на второй или третьей ступеньке к главному-то аборигену и расхочется идти. А зачем он тебе?
— Вы оба валяете дурака и не говорите, почему был взрыв, — сказал Ту Фта. — Мы спросим об этом главного аборигена. Если и он будет валять дурака, мы вас цвиркцвирк папавиончи.
Страстоперцев, не чувствуя опасности, пренебрежительно махнул рукой и начал тушить сигарету в пустой консервной банке, а Щукин настороженно спросил:
— Что ты имеешь в виду. Ту Фта?
— Есть много способов папавиончи ган, — кровожадно отозвался Ту Фта. — Но мне бы хотелось, чтобы это было эффектно. Например, убрать часть атмосферы. Что будет! Или поместить между Землей и Солнцем отражающий экран. Вечная ночь, холодище, бр-р. Или…
— Чем ты лучше зум-зума, Ту Фта? Опомнись, — проникновенно сказал Щукин. — Ты же пришел к нам с великой миссией.
— Ты — хитрый абориген, — заявил Ту Фта. — Ты думаешь совсем не то, что говоришь. Ты лжив, насекомое. Но у тебя самые жирные, самые вкусные джоули в мире. Если бы не это, я бы тебя давным-давно папавиончи ган. Веди меня к главному аборигену, негодный хитрец.
— Директор фирмы не подойдет? — полюбопытствовал Страстоперцев. — Очень уважаемый хлопец. На любой вопрос даст любой ответ. Прямо-таки компьютер, а не человек. Наперстюк его фамилия.
— Ладно, пусть будет хлопец Наперстюк, — согласился Ту Фта.
— Аборигешканаперстюк, — возликовали малыши-невидимки.
— Тогда вперед, в «Чувяк», — провозгласил Страстоперцев, поглаживая живот, в котором громко бурчало.
Небо, такое прозрачное и глубокое утром, было сплошь затянуто грязноватыми тучами, стало прохладно, и на асфальте уже проявились первые крупные капли начинающегося дождя.
Щукин не признавал Страстоперцева за нормального водителя. Тот не превышал, не обгонял, жался к тротуару и вообще за рулем был похож на осторожного пугливого пенсионера. Это как-то не вязалось с его внешней бесшабашностью. Но, что поделаешь, приходилось терпеть. Свои капризные «Жигули» Щукин прошлым летом продал, понадеявшись на зарубежное турне и связанные с этим финансовые возможности.
Совсем скоро небесные хляби разверзлись, и на машину обрушился такой водопад, что «дворники» совершенно не помогали.
— Стой, — сказал Щукин, разглядев в бушующей за стеклом стихии красные огоньки стоп-сигнала.
Красные огоньки принадлежали самосвалу, а еще дальше угадывался трамвай, перегородивший перекресток.
Впрочем, Страстоперцев и сам во всем прекрасно разобрался и тормознул, когда надо. И виду, что Щукина как водителя тоже не признает, не подал.
Внезапно разгалделись эмбриончики, один из них выдохнул с одышкой «Уф», затем почему-то заглох двигатель. Этот галдеж и это «Уф» стали понятны, когда Страстоперцев попытался завести мотор. Уже и трамвай ушел, и самосвал скрылся за поворотом, а генкина колымага стояла, как вкопанная. Сзади надрывались десятки клаксонов.
— Пойти толкнуть? — ворчливо спросил Щукин, открывая дверь, но тут же, озаренный догадкой, захлопнул ее и спросил: — Ту Фта, вы зачем обесточили машину?
— Вкусно, — отозвался Ту Фта. — Вкусно и полезно.
— Верните, а то дальше пойдем пешком, — посоветовал Щукин.
— Кульма, — после некоторого молчания сказал эмбрион. — Заан пту… Пту… Все, готово.
После этого «пту» мотор завелся с пол-оборота. Вскоре дождь кончился, но по дороге вовсю бежали веселые ручьи, и встречные машины щедро обдавали лобовое стекло веером грязной воды.
Страстоперцев свернул с шоссе, долго колесил узкими кривыми переулками, где Щукин никогда в жизни не бывал, выехал, наконец, на скромную, застроенную двухэтажными домами улицу под названием «Индустриальная» и тормознул напротив дома номер 16. Никакой таблички, повествующей о существовании фирмы «Чувяк», не было, но Генку это не смутило. Покинув машину, он уверенно нырнул между домами во двор.
Щукин опустил стекло. Воздух после дождя был замечательно свежий, с озончиком. Небо было серое, но не такое безнадежно серое, как полчаса назад, кое-где между тучами уже угадывались окна, сквозь которые готово было брызнуть ослепительное солнце. Не хотелось думать, что снова может хлынуть ливень. Щукин вышел из машины. В рубашке было довольно прохладно.
Мимо, расплескивая мелкие лужи, лихо промчался желто-красный троллейбус. Между его длинными несуразными токосъемниками и проводами контактной сети проскакивали голубые искры. Снова неуловимо повеяло озоном. Затем где-то во дворах дружно и разом вскрикнула орава звонкоголосых ребятишек и притихла.
— Вай! — Завопила вдруг походившая мимо женщина. — Смотрите, что это? Вай!
Щукин посмотрел на полную женщину, по виду чисто русскую, но почему-то кричащую с кавказским акцентом, затем переместил свой взор туда, куда она показывала рукой.
Мокрые провода, которые прошедший троллейбус заставлял искрить, теперь были облеплены наплывами голубоватых «виноградин», которые шевелились, менялись местами и беспрерывно росли. По мере роста они сливались, принимая сферическую форму, и, оторвавшись от провода, плавно взмывали вверх. Щукин насчитал девять шаров. Они были около двух метров в диаметре и двигались крайне медленно, как бы ожидая, когда, наконец, созреет и освободится самый большой, десятый шар. Под ахи, охи и вай-ваи прохожих он созревал еще с минуту, достиг в диаметре метров двадцати, после чего нехотя этак отлепился от провода и поплыл вверх.
И тут до Щукина дошло, что вовсе не ребячьи голоса слышал он сразу после того, как прошел желто-красный троллейбус, — это мимо на кормежку, звонко вопя, промчалась команда Ту Фты.
Как бы в подтверждение этому большой шар остановился над низкими крышами, где его ожидала группа мерцающих искрами мелких шаров.
Троллейбусные провода начали дребезжать, как плохо натянутые басовые струны. Щукин с трудом разобрал в этом дребезжании следующее:
— Какие вы мелкие и жалкие, людишки. Это говорю я — великий Ту Фта. Хаба.
Сразу после его слов в вышине полыхнула молния. Грозовой процесс и не думал прекращаться, он сделал временную передышку и теперь снова набирал силу. На глазах небо потемнело, светлые окна затянулись. Щукину по темечку ударила полновесная капля. Дождь мог начаться с минуты на минуту.
— Вам, жалкие аборигешки, никогда не стать великими, — продолжал между тем Ту Фта. — Почему? Я отвечу. Потому что вы тупы и агрессивны. Даже если среди вас появится кто-то разумный, вы сожрете его из зависти. Единственный, кто мог бы вам помочь — это я, Ту Фта Совершенный. Но я не хочу этого, ибо вы агрессоры, кучамаруча. Не-ет, мы не позволим папавиончи наши крейсера. Лучше мы вас, гнусных аборигешек, папавиончи ган…
Ту Фта явно перебрал дармовой энергии. Наверное, ему нравилось проявиться в таком эффектном искрящемся виде и говорить разящие словеса. Но Бог с ним, с Ту Фтой и его честолюбием. Щукина беспокоило другое: напряжение в контактной сети составляло 500–600 вольт, и теперь Ту Фта со своими малышами, переполненные электроэнергией, представляли собой реальную опасность. Достаточно ничтожной случайности, чтобы вся эта энергия, непонятным образом удерживаемая в определенном объеме, по всем законам физики устремилась к земле. И тогда все, что окажется на ее пути, будет испепелено.
— Значит так, быстренько разошлись, — непререкаемым тоном сказал Щукин.
Русская женщина с кавказским акцентом пронзительно взвизгнула, остальные не обратили на Щукина внимания. В толпе шло обсуждение:
— Голову морочат, что тарелочки. Какие ж это тарелочки?
— Пузыри.
— Вот те и пришельцы. Воздушный шар увидят — пришельцы. Шаровую молнию — опять же они, бедолаги…
— …утечка энергии. Надо бы звякнуть…
— Ей-ей, инопланетяне…
Между тем Ту Фта продолжал свою нетрезвую речь, которую понимал, возможно, один лишь Щукин.
— Вы еще бесполезнее, чем прошлогодний винегрет. Вас прогрессом только портить. Вы, кучамаруча, погрязли в грехе, невежестве и агрессии. Пусть уж лучше будет новая раса. Хаба.
Затем интимно добавил:
— А ты, Эрастик, насекомое, не бойся. Все равно твои джоули лучше, чем это гадкое вонючее пойло. Мы вскормлены твоими джоулями. Ты — мама, а маму…
Это были последние слова Ту Фты Совершенного.
Щукин не смог точно определить, что же произошло на самом деле, все случилось очень быстро. Кажется, сначала полыхнуло в низко нависших тучах, после чего пророкотал гром, между шарами возникла ослепительная электрическая дуга, и тут же в мостовую ударили десять белых молний. Когда после этого фейерверка глаза перестали слезиться, Щукин увидел, что шаров над крышами нет, а в том месте, куда ударили молнии, асфальт покрылся мелкой рябью, этакими застывшими барашками. Впрочем, аналогичная рябь, причем много внушительнее, в виде колдобин и выбоин, имела место по всей мостовой, так что доказательством посещения эти следы, увы, служить не могли.
Хлынувший дождь вмиг разогнал любопытных. Щукин скрылся в машине раньше, чем успел вымокнуть. В глазах нет-нет, да и вспыхивали белые молнии. Удивительно, что обошлось без жертв.
Где-то в салоне тонко зудел комар. Эти комары совсем обнаглели, для них не стало времен года.
«Объем — это пи дэ в кубе, деленное на шесть, — вспомнил Щукин. — Диаметр шарика два метра. 3,14 на 2 в кубе, нет, не так. Два в кубе делим на два, будет четыре. Четыре кубометра. Вот тебе и малютка — четыре тонны воды, если переводить на воду. А в Ту Фте? Диаметр — 20 метров. 20 в кубе пополам. Ничего себе: четыре тысячи тонн. Это сколько же будет киловатт?»…
За окнами, выходившими во двор, было грязно и пусто, и лишь пожелтевшие листья огромного тополя вздрагивали под ударами крупных, как град, дождевых капель. В кабинете главы фирмы «Чувяк» горел свет. Не подозревающий о происшествии на Индустриальной Страстоперцев увлеченно расписывал возможности пришельцев, а Наперстюк, изредка кивая лобастой головой, по мере рассказа делал пометки в блокноте…