— Я потерял мизинец, когда мы воевали с Йорком. А потом, когда мы уже в союзе с йоркистами вторглись в Уэльс, арбалетной стрелой мне выбило левый глаз. Вот смотрите — он у меня стеклянный. Так что теперь я в запасе, и возьму алебарду, только если враги осадят Лондон.
— Простите, — удивленно переспросил я, — вы сказали стрелой. Но разве у армий нет огнестрельного оружия? Я видел ружья у постовых полицейских, наверно и у солдат такие должны иметься.
— Конечно, есть. Но сами посудите — чтобы вооружить таким дорогим оружием всю армию, никаких денег не хватит.
— Хм, логично. Но, раз вы в совершенстве знаете историю, то расскажите, пожалуйста, после завоевания острова нормандцами страна долго оставалась единой?
— Последний раз была единой при Генрихе Ученом, — нехотя пояснил одноглазый. Видимо, тема развала страны была ему не по душе. — Правда, шотландскому Давиду III удавалось захватить ненадолго почти весь остров, да французы несколько раз вторгались, но иностранные интервенции не считаются.
— Значит, в середине двенадцатого века случилась катастрофа? — задал я уточняющий вопрос.
— Вот именно, после смерти Генриха все и началось. Его сын Вилли Этелинг оказался наихудшим правителем за всю историю острова. Он печально прославился еще в юности, когда ему было восемнадцать лет. Только представьте, наследный принц додумался перед отплытием напоить всю команду корабля — от гребцов до капитана. Пассажиры, естественно, тоже от них не отставали. Они пили весь день, а ночью вся эта невменяемая компания пустилась в плаванье, почти сразу же и закончившееся. Ни малейших шансов у пьяных людей в ледяной воде не оставалось. Увы, но Вильгельм не утонул вместе со всеми. У него вдруг заболел живот и, на нашу беду, он сошел на берег. А теперь представьте, каким было правление этого легкомысленного монарха — постоянная анархия, бунты, внешние вторжения, разлады с прелатами. Еще оставалась надежда, что следующий король исправит ошибки Вильгельма Безземельного но, увы, здоровье короля оказалось железным, и он успел процарствовать достаточно, чтобы у Англии не осталось шансов возродиться снова.
— А что в двенадцатом веке происходило в Европе?
— После того, как французские короли отняли у Вилли Безземельного все владения на континенте, они стали гегемоном Европы. Французы вторгались в Испанию, мешая пиренейским королькам бороться с неверными, вмешивались в дела Германии, постоянно воевали с горожанами Нидерландов. Они возомнили себя всемогущими и отказались признавать власть Папы Римского, конфисковав владения церкви, вследствие чего в католическом мире началась Реформация и он распался. Это было тем более неприятно, что стало невозможно организовывать крестовые походы против православных и магометан.
— Но если Франция столь сильна, — вздрогнул я, — то значит, у нее много колоний по всему миру.
— Зачем же ей осваивать дикие земли за океаном, — удивился мой собеседник, — если их хватало и здесь. Главное — удержать от алчных соседей то, что имеется. Ну, а когда во Франции началась смута, лягушатникам тем более стало не до колоний.
Все ясно, без освоения новых земель европейская цивилизация не получила стимул к развитию и варилась в собственном соку. США — страна мигрантов и безграничных возможностей, куда стекались самые активные люди, так и не появились. Россия в нашей истории только в двадцатом веке начала догонять запад, и лишь усвоив всю европейскую науку, смогла изобретать новое, выйдя в космос. Здесь же у нее не было таких учителей, и начинать ей пришлось с азов. В общем, технологии отстали примерно на век, да и ресурсов колоний у европейский стран почти нет. А тем временем, в Латинской Америке, Африке и, тем более, Азии, появились мощные туземные государства.
Стремление выяснять дальше местную историю у меня пропало, и, поблагодарив консультанта, я понуро ушел.
Планшет я, конечно же, уничтожил. Если бы местные узнали, какого будущего их лишили, они бы меня не помиловали. А все богатства, что лежали в аппарате, я вложил в заморскую экспедицию. Все-таки надо попробовать колонизировать Северную Америку. Вдруг у нашей страны еще есть шанс.
УЧИТЕЛЬ РИТОРИКИ
Начало текста написано греческими буквами, на языке, определенно относящемся к славянской группе, однако не похожему ни на один современный, и имеющему значительную примесь индоиранских и дравидских слов. В лексике присутствуют также германские, греческие и тюркские заимствования, но в небольших количествах. Большинство терминов можно идентифицировать с высокой точностью, хотя иногда, для удобства, они заменены близким по смыслу.
Следует отметить, что в начале текста автор обычно старается переводить встречающиеся ему топонимы, прозвища людей и даже имена на свой родной язык. Причем, зачастую, вместо общепринятого на тот период наименования человека по имени и прозвищу, автор в тексте приводит только кличку, полагая, что историку и так понятно, о ком идет речь. Для сохранения стиля повествования эта манера сохранена, тем более, что доступ к тексту имеется только у специалистов, изучающих данный период истории.
Леший бы побрал всю эллинскую культуру. Нет, понимаю, что на первый взгляд это слово — культура, в применении к грекам выглядит смешно. Горстка городов, постоянно воюющих между собой, и категорически не способных объединиться, просто обречена быть завоеванной более сильными державами. Вроде бы понятно, что ничего путного из такой разрозненной аморфной нации появиться не может. Но, тем не менее, в Греции существовали неплохие философские школы, выдвигавшие очень даже интересные идеи. Заимствована ли эта философия из Македонии, Египта, Персии, или же туземцы сами создали её, пока неизвестно. Историческую науку этот забытый уголок никогда особо не интересовал. Он знаменит только тем, что рядом с ним обитали македонцы, дошедшие до Индии и создавшие рядом с ней крупную державу. Македонский хронисты даже утверждали, что их басилевс разгромил войско Пора, хотя почему-то последний не только остался править своей землей, но даже и расширил владения.
Итак, по некоторым дошедшим до нас обрывкам сведений стало ясно, что наши ученые мужи недооценили эллинов, и что даже такая убогая культура способна на удивительные сюрпризы. Отправиться в командировку пришлось мне, Даниславу Градиборовичу Тихомирову, как единственному специалисту, владеющему древнегреческим языком, и вызубрившему все сведения о тогдашнем периоде истории Средиземноморья. Конечной точкой прыжка было выбрано время правления Александроса III Филипыча Македонского, так как в этот период в Греции стало значительно меньше войн, и можно было передвигаться сравнительно безопасно.
Чтобы у афинян не возникло вопросов, как я очутился в Греции, меня планировалось высадить не в самой Элладе, а в какой-нибудь отдаленной стране, и уже оттуда на купеческом корабле я вполне легально приплыву в Афины.
План был замечательным, но, к сожалению, произошли технические неполадки. Судя по всему, коротнули какие-то провода в схеме времялета. Не пойму, вроде бы рукотворцы уверяли, что источник питания и катушка темпоприводов основного контура продублированы, не могли же они сгореть все одновременно.[1] Резервный контур подключился автоматически, но его, конечно же, не хватило бы на доставку времялета к месту назначения. Он предназначен лишь для экстренного торможения и жесткой посадки там, где аппарат застала авария.
Отцепив ремни, я кое-как вылез из кресла, оказавшегося почти под потолком, и огляделся. Кроме подсвеченных люминесцентной краской клавиш ничего не светилось — ни дисплеи, ни индикаторы. Переносной планшет, увы, тоже не включался, потому что питался исключительно лишь от бортовой сети. Ни батарейки, ни аккумулятор, ни солнечные панели к нему подключить нельзя в принципе. Чертовы дурацкие правила! А все потому, что служба безопасности не доверяла сознательности исследователей, и приняла меры, чтобы в прошлом у них не было соблазна носить с собой современные устройства. И теперь из-за этих предосторожностей вся аппаратура обесточена, а значит, невозможно узнать координаты, как географические, так и темпоральные. Хотя я примерно запомнил, сколько времени длился полет, но в какой век меня забросило, сказать точно нельзя, ведь траектория движения во времени не линейна. Сначала идет разгонный участок, затем постепенное замедление. Навскидку можно прикинуть, что до цели осталось еще несколько столетий.
Географическое место падения также достоверно неизвестно. Пока аппарат находится во временном канале, его движение приблизительно синхронизируется с движением планеты, которая крутится и вокруг оси, и вокруг солнца, и вокруг центра Галактики, да еще постоянно совершает ряд осцилляций. А «приблизительно», это значит плюс-минус несколько сот верст, ведь держать аппарат во время хронопрыжка постоянно рядом с точкой назначения никакого смысла нет. Главное, на случай аварии, чтобы машина в любой момент могла выскочить над сушей, и желательно, в малонаселенном месте. А вот где это точно произошло, выключенный бортовой компьютер уже не подскажет.
Итак, на технику надежды нет. Остаются только мои знания, сумка с вещами, кинжал, и помимо обычного кошелька, еще спрятанные под хламидой десять фунтов золота. Да, еще есть одна хорошая новость — мне не нужно маскировать аппарат. Снаружи он выглядит как заросший мхом огромный валун, да еще скатился в овраг, где его почти полностью скрыл кустарник.
Выбравшись из буерака, я осторожно прошел по кипарисовой роще в направлении юго-запада, где по моим соображениям должно находиться море. И действительно, вскоре с той стороны подул соленый влажный ветер, подтверждая правильность выбора. Через полчаса путь пересекла прямая дорога, посыпанная щебнем, и передо мной встал выбор: Стоит ли идти по шоссе, рассчитывая, что оно приведет к какому-нибудь городу, или же брести по бездорожью дальше к берегу? А может,