Возраст моего судьи, вероятно, приближался к пятидесяти годам, хотя кутежи и невзгоды военных походов наложили дополнительный отпечаток на его лицо и делали старше. Черные, слегка вьющиеся волосы почти не поседели, но зато уже сильно поредели, так что их приходилось зачесывать вперед, дабы прикрыть плешь. Слегка полноватое лицо с сердитыми черными глазами и ровным носом было вполне правильным. По моде, появившейся в Средиземноморье после походов македонцев, лицо эвпатрида было полностью лишено всякой растительности. Примечательно, что от бороды он избавлялся не бритьем, а эпиляцией, так что на его подбородке совершенно отсутствовали шрамы, оставленные ножом брадобрея, чем здесь мало кто мог похвастать.
Сопровождали столь знатную персону несколько десятков человек: несколько благородных эвпатридов в нарядной одежде из хлопка или даже шелка, а также слуги и рабы. По случаю беспокойного времени благородные опоясаны боевыми ремнями, на которых висели мечи, а двое даже щеголяли кирасами. Все прочие спутники, как свободные, так и рабы, вооружены если не мечом, то кинжалом, топором, или дубинкой. Присутствовали даже четверо полностью оснащенных воинов. У них, помимо меча, имелись копья, длинные овальные щиты, полусферические шлемы, снабженные кожаными нащечниками, и короткие кольчуги без рукавов. Довершали снаряжение холщевые полосы, прикрывавшие голени и предплечья. Еще, по тому, как аристократ энергично почесывал плечо, можно было заключить, что у него под одеждой тоже скрывалась кольчуга плотного плетения.
Не снисходя до вопросов, он лишь вопросительно склонил голову набок, надменно глядя на посетителей, и дожидаясь, пока ему не изложат просьбу.
Судя по тому, что вся свита эвпатрида уже накрыла головы капюшонами или широкополыми шляпами, и держала под уздцы лошадей, кавалькада намеревалась трогаться в путь. Поэтому горожане изложили свое дело быстро и, протянув церу, стали молча ждать вердикта.
Взяв в руки мои записи, «князь», как я его мысленно назвал, прочитал содержимое, беззвучно шевеля губами — сказывалась здешняя мода читать вслух. Местами он не удерживался от смешка и даже громкого хохота, а дойдя до конца, удивленно уставился на меня, вскинув брови.
— Меня зовут Данислав сын Градибора из рода Тихомиров. Я историк, вроде Геродота, только начинающий, и недавно взялся изучать историю эллинов. Но про вашу страну мне пока известно мало, ведь я прибыл из далекой земли, лежащей в тысячах стадиях за Понтом, и сведений до нас доходит крайне мало. Могу только перечислить основные войны вашей истории и назвать имена правителей.
Аристократ искренне заинтересовался, так что его лицо стало почти добродушным, и на правильном койне он, наконец, произнес:
— Скажи Анисла, кто у нас правил … ну скажем, шестьдесят девять лет назад?
Мысленно подсчитав нужный год, я через полминуты выдал ответ и, судя по тому, как заулыбались приближенные «князя», оказался прав.
— А три года назад?
Опять длительные подсчеты и снова в точку. Эвпатрид горделиво вскинул голову, и меня, наконец, осенило:
— Я понял, эти правители — твои родственники. Значит, ты …
— Каэср! А Шестак, столь рано покинувший наш мир, это мой брат.
Понятно, этот человек — аристократ из довольно древнего рода и страшно этим гордится. А у самого-то, между прочим, заслуг с воробьиный клюв. В истории от него только несколько строчек осталось, да и то, ни о каких великих свершениях говорить не приходится. Ну, правил какой-то провинцией, доведя при этом её жителей до белого каления, но зато заработав на этой должности кучу денег. Из-за него эта несчастная провинция восстала, и её придется завоевывать заново. Ну, водил полки под началом своего брата, да только про успешные сражения Каэсра историки не упоминают. Ах да, еще удачно сбежал из осажденного города, спустившись со стены по веревке. Подвиг, конечно. Но вовсе не то, чем должен гордиться государственный муж. Вот, собственно, и все достижения. Естественно, после того, как его брат умер, больше ему войско никто не доверял.
— Вот что, Анис… историк, — трудно ему с моим именем, — я направляюсь в столицу, и если у тебя нет срочных дел, можешь поехать со мной. Будешь учить моего сына эллинской литературе. Я, знаешь ли, не хочу, чтобы потомок столь славного рода был обязан своим знаниям какому-нибудь рабу.
Это как раз понятно. Чтобы раб лупил за неуспеваемость благородного эвпатрида, а тот потом с благодарностью носил портрет невольника? Нет, это участь среднего класса, а высшая знать может себе позволить нанять учителем свободного человека. Ну, а мне все равно надо здесь обживаться, так почему бы не вступить в свиту этого «князя».
— Согласен, но у меня условие.
Каэср понимающе кивнул и подал знак упитанному слуге, очевидно, казначею. Но я имел ввиду совсем другое:
— Цена меня совершенно не волнует, но у нас принято, чтобы образование было системным, а так как разные дисциплины преподают несколько учителей, нужно согласовывать программу. Ведь кроме литературы, мальчика еще надо обучать риторике, истории, географии, фехтованию, стратегии, юриспруденции и прочим предметам. А чему именно учить, в каком порядке, и каком объеме, должен решать один педагог, составляющий учебный план, то есть я.
Эвпатрда подобный подход немного озадачил, но правильность данного метода была очевидной, и он охотно согласился:
— Хорошо, ты станешь главным наставником и будешь решать, какие предметы ему необходимо преподавать, и какие темы стоит изучать.
Решив, что вопрос закрыт, Каэср великодушно спросил, нужна ли мне лошадь, однако я с гордостью отказался, посчитав, что репетитору надлежит для солидности обладать собственным средством передвижения.
Несколько минут, пока весь отряд будет собираться в путь, у меня есть, и за это время вполне можно совершить покупку. Вот только нужно сначала кое-что уточнить. Взяв под локоть одного из молодых эвпатридов, рассчитывая, что он обязан свободно владеть эллинским наречием, я тихонько поинтересовался:
— Скажи, у вас один денарий стоит четыре бронзовые монеты или десять медных, так?
— Не совсем. Уже наверно два поколения прошло, как ввели новый расчет, и за денарий дают шестнадцать медяков — блеснул юный аристократ знанием экономической истории.
— Так, а сколько стоит лошадь?
— Не меньше сотни денариев, и то, если брать плохонькую. Мул вдвое дешевле, и если ты хочешь сэкономить, бери ослика.
Поблагодарив за совет, я поспешил к загону с лошадьми, благо он находился неподалеку, и остановился в некоторой растерянности. Вот в чем в чем, а в животных я разбираюсь не очень, несмотря на пройденный курс иппологии. Окинув взглядом выставленных на продажу коней, я засмотрелся на маленькую лошадку, которая, как мне казалось, не должна стоить дорого. Барышник, заметив мой интерес, показал руку с двумя пальцами. Ну что же, две сотни бронзовых монет, это пятьдесят денариев, считай бесплатно. Но, уточнив цену, я был обескуражен. Зеваки, среди которых нашлись грекоязычные, со смехом растолковали, что жест означает четыре сотни.
Нет, не подходит. Я, конечно, без труда могу выложить такую сумму. Но, во-первых, незачем привлекать излишнее внимание алчных людей к своей персоне, а во-вторых, если из-за моего неумелого обращения лошадь падет, то я потеряю солидную сумму. Поэтому после краткого колебания я перенес внимание на мулов. Подобрав крепкий, как мне казалось, экземпляр, я жестом спросил стоимость. Торговец одобрительно кивнул, подтверждая правильность выбора, и поднял руку, поджав два пальца. Что, целых три сотни? И опять взрыв хохота. Оказывается, за осла просили только двести монет.
Продавец, наконец-то уразумев, что встретил полного идиота или же иноземца из дальних стран, что одно и тоже, достал абак[4], на котором, щелкая костяшками, подтвердил прейскурант.
Подергав животину за узду, дабы убедиться, что ослик не упрямый, я извлек наготовленный мешочек с пятьюдесятью денариями и вручил торговцу для подсчета.
Аристократ попросил меня немного проехаться рядом с ним и поговорить, что вероятно, было большой честью. Однако никакого подобострастия я изобразить не пытался, и просто говорил, что думаю, тем более, что эвпатрид хотел узнать, как я со стороны оцениваю происходящее в его стране. В общем, беседовали мы на равных, а не как наемный служащий с господином. К тому же, местные лошади довольно низкорослые, не то, что наши донские, да и рост у меня высокий, так что ехали мы с Каэсром почти наравне.
— Жаль, что я попал к вам не в эпоху полуторовекового мира, которая воистину является золотым веком вашей страны, а угодил в период жесточайших войн. Правда, насколько можно судить, этот месяц пройдет спокойно.
— Что, только месяц? — обычная невозмутимость покинула эвпатрида и он округлили глаза. — Почему не больше?
— Посуди сам. О чем сейчас пекутся ваши знатнейшие граждане? Кому достанется командование в походе и, соответственно, вся добыча, верно? Надо признать, все основания рассчитывать на захват несметных сокровищ — золота, серебра, статуй и рабов, у вас есть. Держава Селевкидов давно развалилась, старые эллинские государства приходят в упадок, и право сильного — подчинить их своей власти. Это неизбежный процесс, и вопрос лишь в том, кто станет победителем. Но вместо того, чтобы спокойно договориться, ваши полководцы дерутся за возможность возглавить армию.
— Так Арпин её в любом случае возглавит, это его право, — несколько наивно заявил Каэср.
— Арпин прекрасный стратег, но… — я на миг запнулся, осторожно подбирая слова, — неумелый политик и, к тому же, идеалист. Разве не так? А главное, сейчас войско находится в руках его противника, который не собирается просто так отдавать пост главнокомандующего. Если понадобится, он начнет открытый бунт и захватит вашу столицу, а недовольных просто убьет. Не буду спорить о том, прав он