Из позитивного — войны совсем прекратились. А то, амбиции умерились и воевать незачем стало. Осознав это, ООН на радостях приняла конвенцию: сразу при рождении, а точнее, спустя год, как только организм малыша окрепнет, прививать ему этот ген. Во всём мире этот закон соблюдается.
И что удивительно, детей стало рождаться меньше. Философы тут же под это очередную теорию подвели, мол, идеальное общество (то есть мы теперь) более статично. Излишнее репродуцирование ему ни к чему. Наверное. Я как-то не слишком задумываюсь над этим. Философия не мой конёк. Хотя, наверное, стоило бы. Только излагать кому? У кого в голове лишь лозунги да тезисы, оказывается глух. Странная взаимосвязь при абсолютно здоровом органе слуха. Вот и бурчу лишь себе под нос, маленький человечек на огромной планете, крохотный винтик общественного механизма.
Я — тот самый получиновник, полумедик, что делает прививки честности годовалым малышам. Некоторые из моих коллег мнят себя богами, лепящими праведников из сырого материала, я же чувствую себя посторонним на чужом празднике. Обряд инициации честностью обставляется с большой помпой в каждой семье. Родители малыша приглашают родственников, гостей. Все пьют, радуются. Чиновник из мэрии произносит торжественную речь, свидетели ставят подписи под официальным документом. С этого момента ребёнок считается гражданином. Иногда приглашают священника, тот читает молитву. Обязательно устраивают застолье, на котором пьют, веселятся. Моя же роль в этом обряде фактически самая маленькая. Я достаю ампулу с геном честности, заряжаю ею прививочный пистолет, прикладываю к ручке малыша и нажимаю курок. Легкий хлопок и препарат под кожей у ребёнка. При этом он даже не плачет. Процедура прививки за столетие стала практически безболезненной.
Я собираю свои инструменты в чемоданчик, тоже ставлю подпись под документом и ухожу. Меня приглашают отпраздновать со всеми, но я отказываюсь, мол, служба. Ну, в самом деле, к чему размениваться на пару фужеров шампанского или чего покрепче. Дома меня ждёт увесистый пакет от родителей этого малыша. Вчера вечером папаша зашёл ко мне. После обмена паролями и рекомендациями он оставил деньги в обмен на маленькую услугу. Я должен буду подменить ампулу с вакциной на пустышку. Я нисколько не удивлён его просьбе. Он один из немногих, не желающих, чтобы ген честности портил его семью. В моих силах помочь ему. Это мой маленький гешефт. Надеюсь, вы не будете распространяться о нём? Полагаюсь на вашу порядочность. Вы же тоже имеете свой, в другой сфере. И когда-нибудь я приду к вам с просьбой. Не бесплатно, конечно же. Наш мир стоит на этом, как на одном из слонов. Меняется всё, но человек — нет.
ПОПАДАНЕЦ
Удар под дых. Ну как без него? Больно, дыхание сбивает, но не это главное. Его задача сломать психологически, посеять безнадёгу и обречённость. Мол, ты сейчас никто, руки твои связаны, и мы сделаем с тобой всё что угодно.
Старший Инквизитор, а по совместительству шеф местной тайной полиции, щерится, обнажая кариозные зубы. Бьюсь об заклад, во рту Инквизитора их штук пять-шесть не хватает. Не в драке или бою потерял он свои резцы и коренные, любит, гад, сладенькое. И всё равно дрищь. Не в коня корм. Не будь меня, ещё стольких бы зубов лишился, шамкал бы сейчас, как старуха. В 15-м веке стоматология примитивна донельзя — зуб заныл, топай к кузнецу, вырвет. Можно, конечно, обратиться к знахарке, но последнюю года три как извели. Обвинили в колдовстве и сожгли на площади как ведьму. Я давал Инквизитору болеутоляющее и научил полоскать рот отваром хвои. Это всё на что меня хватило. Заставлять местных чистить зубы — дело безнадёжное.
Только дыхание восстановил стражник, опять под дых сунул. Ох, не стоило жалеть Инквизитора. Как говорится, не делай добра, не получишь и зла. Глядишь и не стоял бы сейчас со связанными за спиной руками.
В принципе этого и следовало ожидать. Быть лекарем-аптекарем в Средние века — все равно, что ходить по лезвию ножа, легко можешь попасть под «Молот ведьм», как та знахарка. Ну а кем ещё быть здесь, если по образованию фармацевт? В крестьяне податься — глупо, проще сразу в петлю, чтоб не мучиться. В солдаты — неперспективно, да и не возьмут, кость тонка. В мытари, поскольку грамоту ихнюю как-никак знаю? Увольте, последнее отбирать — это натуру соответствующую надо иметь.
Я бы писакам, что строчат свои опусы о попаданцах, молотком от души по пальцам, по пальцам, чтоб по клавиатуре не могли стучать. Спросите почему? А потому, что слово материально. Не верите? И я не верил, пока на собственной шкуре не испытал. Вы знаете, сколько за год на Земле людей пропадет? По самым осторожным оценкам около пяти миллионов! Далеко не все они становятся жертвами криминала. То, о чем твердят уфологи и фантасты тоже имеет место. Возможно инопланетяне этим балуют, спорить не буду, не знаю. Меня похищали наши потомки из далёкого будущего. Шёл себе тёмным переулком, вдруг яркий свет и рукой-ногой не пошевелить. Раз, и я уже в прозрачной капсуле, а через стекло на меня глядят доктора в противочумных костюмах. Явно не инопланетяне, лица человеческие и глаза. Опять же две руки, две ноги у каждого. А почему из будущего спросите? Так оборудование и лаборатории их словно из фантастических фильмов, у нас такого пока нет. Опять же слова, которыми они перебрасывались между собой, на наши схожи.
Зачем они со мной это сделали, мне не докладывали. Думаю, научные исследования проводили. Короче, попользовались мной, как лабораторной крысой, иголками кололи, приборами разными светили и слушали, затем вернули обратно. Только не откуда взяли, из 21-го века, а в 15-й и не в Россию, а во Францию. Нормально? Из демократии и прогресса в дикий феодализм и дремучесть. За пять веков до электричества! Что-то у них там с машиной времени не того, с системой временно-пространственных координат, если такие погрешности при возвращении пациентов обратно. Беспредел, жаловаться некому.
А я в своё время удивлялся, откуда вдруг на Земле время от времени появляются учёные, резко толкающие науку вперёд. Все эти Архимеды-Авиценны, Леонардо да Винчи и Теслы. Их возвеличили до гениев, а они просто мои собратья, по несчастью, такие же жертвы экспериментов, возвращённые не домой, а разбросанные по векам. Современные знания делали их на голову выше обитателей того временного отрезка, в котором они вынуждены были доживать. Думаете Нострадамус будущее предвидел? Ага, ждите. Небось историю в 20-м веке преподавал в какой-нибудь школе. Попав в 16-й век, о чём помнил, о том катраны свои и строчил, потихоньку радуясь, что след в истории оставит. А, может, плакал ночами вспоминая своё время с телевидением, фастфудом и конкурсами красоты. Он, как говорится, нашел себя в своем времени. А в моём 15-м особо не разгуляешься. Тут нравы покруче и люди пожёстче. Здесь народ развлекается, глазея на казнь. Тут не до предсказаний, выжить бы. И к тому же я не балабол-историк, а провизор. Как я не хотел лечить людей, а всё ж пришлось. Как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Я же почему в своё время фармацевтический выбрал, не панацею изобрести мечтал. Этим пусть безумцы занимаются. Не хотел сам народ лечить. Призвания в этом нисколько не видел. А куда ещё идти, если врачевание — моя фамильная династия. Папа, мама и дед, соответственно, тетка по отцовской линии и дядька по материнской — все доктора. Потому я просто обязан был возложить свою жизнь на алтарь медицины. В нашей семье это воспринималось как само собой разумеющееся. Только меня больше к химии тянуло, чем сострадать больному. Потому и фармацевтический факультет, а не лечебный. И уж если пользу приносить, то без обратной тяги за добро. Помню, мне десять было, когда отец пришёл с работы весь чёрный. Его, хирурга по призванию, обвинили во врачебной ошибке, уголовное дело возбудили. Или взять маманю-эндокринолога. Подвижница, одним словом. Это какие нервы надо иметь, чтобы сидеть на приеме в районной поликлинике.
— Ну, показывай, где у тебя что? — спрашивает Инквизитор, — Где яды, зелья приворотные? А где оборотные, что превращают людей в зверей?
— Этого в нашей корчме навалом, — хмыкаю я, — Начинай пить и превратишься сначала в петуха, будешь хвастлив. Затем храбрым и сильным станешь, как лев. А пить не остановишься, то и до свиньи докатишься.
— Умничаешь?
И снова мне прилетает под дых. Теперь уже от Инквизитора. Ого! Чего это он так раздухарился? Наш Барон пока ещё в силе. Без его ведома Инквизитор и не чихает, а тут вдруг в мой дом с обыском пожаловал, ручками машет. Знать, с подачи господина. Чем это я вдруг ему не угодил? Вроде не косячил. Напел кто или что заковыристое на ум хозяину пришло, если мои прежние заслуги оказались забыты. Кто в его владения чуму не пустил? Я! Я, я, я! Если бы не введенный мной карантин с кордонами на дорогах, хлорирование колодцев и открытие мыловарни, не досчитался бы он половины своих подданных, а то и больше. Вот у соседей и четверти населения после эпидемии не осталось. И опять же всякие услуги для его благородия, сеалекс, например. Именно благодаря моему препарату за ним закрепилась слава неутомимого любовника. А вспомнить конфликт с соседом? Допинг отряду барона и его воины лихо наваляли войску неприятеля.
— Где философский камень? — вопрошает Инквизитор.
Ах, вот оно что! Поиздержался господин. Откуда узнал о Камне? Раньше у нас разговора о нём не было. Книг Барон не читает, неграмотен. Кто рассказал ему о Камне?
— Ну, а ты что скажешь? — хватает за ухо моего Подмастерье Инквизитор.
— Не знаю где, — кривится от боли тот, — хозяин его хорошо прячет.
Вот я идиот! Так и хочется треснуть себя по башке, но верёвки мешают. Это своему пареньку-подмастерье я рассказывал о философском камне. Чёрт меня дёрнул пустится в исторический экскурс науки химии. Но я говорил о нём как о заветной мечте каждого алхимика. Дважды повторил, что существование философского камня противоречит всем законам бытия. Именно это малец пропустил мимо ушей. Не удивительно, люди слышат только то, что хотят услышать. Ах, я дурак. Попал на чужую сторону, веди себя как разведчик — «нашёл — молчи, потерял — тоже молчи». А тут понесло меня, захотелось побыть значимым в чужих глазах.