По пробуждению Андрею стоило немалого труда понять, как он оказался в этом месте и откуда в Гостинице мог взяться фонтан. Вспомнив же всё, что с ним случилось перед тем, как он уснул, Андрей серьёзно задумался. Из всего опыта, приобретённого им в Гостинице, мог следовать только один вывод — что он, Андрей, наделён почти сверхъестественным могуществом и одним только желанием может изменять расположение коридоров и комнат и даже создавать новые, невиданные ранее архитектурные формы. Если же исходить из того, что Андрей — всего лишь рядовой проживающий и каждый из обитающих в Гостинице обладает теми же способностями, выходит, что, соберись все постояльцы вместе — и очень многое в отлаженном механизме Гостиницы может полететь к чертям. Может быть (а почему бы и нет?) сама Гостиница создана Проживающими.
Этот вывод ставил всё на свои места. Гостиница бесконечна, потому что в это верят её обитатели. Из неё нет выхода, потому что так считают живущие в ней. Постояльцы не общаются между собой, потому что уверены в бессмысленности этого.
Итак, из Гостиницы нельзя выйти, если не верить в это. Но если сказать себе, что выход есть… Андрей рывком вскочил на ноги и, пошатнувшись, ухватился за бортик бассейна: слабость давала себя знать. Закрыв глаза и всё ещё держась за бортик, Андрей стал повторять: Я стою перед выходом. Передо мной выход… Он так отчётливо представил себе массивную дверь из какого-то благородного чёрного дерева, почему-то с тяжёлым кольцом вместо ручки, что, открыв глаза и увидев эту дверь наяву, не удивился и даже не очень обрадовался. Подойдя к двери, Андрей взялся за кольцо и изо всех сил потянул его на себя.
Дверь не открылась. Сев прямо на пол, Андрей чуть не заплакал от обиды. Столько принято мучений, столько потрачено сил — и всё впустую. В одиночку выйти из Гостиницы нельзя.
А если… если попытаться собрать людей? Много? Всех? Мысль эта приободрила Андрея. Он встал и, опираясь о стену, приказал всем коридорам сходиться у фонтана. Вскоре начали прибывать люди и, видимо, заинтересованные непривычной обстановкой, задерживались, разглядывая фонтан, дверь и бледного с горящими глазами Андрея. Когда народу собралось довольно много, Андрей начал свою тронную речь:
— Люди! Вспомните, кто Вы! Вы люди, а не животные, не какие-нибудь машины для еды и сна! Вы забыли, вы всё забыли. Вы разучились думать! Думать! Вы создали Гостиницу, и только вы сможете её сокрушить. Вы не можете выйти из Гостиницы, потому что верите в это! Только вместе мы сможет преодолеть эти стены! Сейчас, все вместе, представьте, что за этой дверью находится выход из Гостиницы. Вы знаете, что здесь исполняются все желания. Почему бы не исполниться и этому?
Последние слова Андрея повисли в ставшем внезапно горячем и тяжелом воздухе Гостиницы. Время, казалось, замерло — настолько статичны были фигуры слушателей, и только частое дыхание Андрея разрушало эту иллюзию.
…Первым двинулся с места мужчина в тройке, уже встречавшийся Андрею в его походе по Гостинице. Всё с тем же невозмутимым видом он неторопливо развернулся и вальяжно направился в ближайший коридор. С каким-то непониманием Андрей смотрел, как его широкая спина, покачиваясь, исчезла за поворотом. С трудом оторвав взгляд от того места, где только что скрылся обладатель шикарного костюма, Андрей обнаружил, что и другие его слушатели один за другим расходятся по многочисленным гостиничным коридорам. Последним ушёл похожий на зайца невысокий мужичок, замешкавшийся на старте; приклеенное к его лицу внимательно-настороженное выражение, свойственное прислушивающимся к чему-либо людям, лишь подчеркивало его сходство с ушастым зверьком.
Андрей остался у фонтана один. Как и раньше.
Нет. Не как раньше. Не как раньше, потому что раньше у него была надежда; не как раньше, потому что раньше он верил в то, что когда-нибудь выйдет из Гостиницы; не как раньше, потому что раньше он верил в людей. Он не видел раньше такого множества бессмысленных лиц, такого количества людей, в которых комфортные условия существования убили самое ценное, что есть в человеке — его разум, он не знал раньше, что это так страшно — находиться среди глупцов.
Андреем овладела апатия. Плюнув мысленно на все Гостиницы с их фонтанами, выходами и постояльцами, он добрёл до ближайшей двери и лёг на кровать, отвернувшись к стене. Теперь ему всё было безразлично и уже ничего не хотелось. Внутри было пусто, как в шкатулке, откуда вытащили хранившуюся там долго вещь. Вскоре пришел сон.
Несколько следующих дней были похожи друг на друга как близнецы: Андрей читал, слушал музыку, стараясь всё время быть чем-то занятым, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. По Гостинице он больше не ходил, с Администратором тоже не разговаривал.
Часто, особенно по вечерам, Андрею вспоминалась сцена у фонтана; тогда мысли сами собой переключались на неё, и стоило большого труда вернуть их в прежнее русло. Однако теперь Андрей уже не воспринимал случившееся так остро; главным его ощущением было непонимание. Отчаяние, разочарование, безнадежность — всё отступило на задний план перед этим чудовищем, олицетворявшем для аналитического ума Андрея все ужасы преисподней.
Андрей не сомневался, что, найди он ответ на мучивший его вопрос — почему, — ему стало бы легче, но океан его чувств, выйдя из берегов, захлестнул гордившийся своей холодной бесстрастностью материк разума, и, пока не спала вода, Андрей не мог ничего осмыслить и был вынужден оставаться в непонимании, тщётно пытаясь найти опору в скрывшейся под водами твёрдой земле.
Понимание пришло внезапно. Оно не вломилось в дверь, оповещая о своём прибытии радостным криком, но тихо и незаметно вошло и уселось на своём месте, словно никуда и не исчезало. Оно обставило своё появление настолько тактично, что Андрей не сразу понял значение сделанного им открытия, а, поняв, успокоился.
Впрочем, успокоился ли, поняв, или понял, успокоившись? Этот вопрос навсегда остался для Андрея загадкой. Позже Андрей неоднократно возвращался мыслями к событиям тех дней, но так и не смог вспомнить: что же пришло раньше — понимание или успокоение? Оказался бессилен даже анализ, столь почитаемый Андреем, потому что понимание и успокоение образовывали замкнутый круг: чтобы понять, нужно было проанализировать, а для этого — успокоиться, но, чтобы успокоиться, нужно было понять.
Сама же мысль, родившаяся в голове Андрея исподволь, словно бы сама собой, казалась ему теперь настолько очевидной, что он не мог представить, как раньше он не понимал этого. Обитатели Гостиницы были не в состоянии не только самостоятельно найти Выход, но и осмыслить ситуацию, когда им на этот Выход указывали.
Сделав это открытие, Андрей убедился в бесперспективности своих попыток выйти из Гостиницы и зажил жизнью, какой, похоже, жили все Проживающие: ел, спал, гулял по гостиничным коридорам, развлекался, насколько это было возможно. И лишь иногда на него накатывались приступы непонятной тоски, но он отгонял их, говоря себе, что выйти из Гостиницы невозможно, а желать невозможного было не в его привычках.
Как-то в один из таких приступов, когда Андрей в очередной раз убеждал себя в том, что выйти из Гостиницы ему не удастся, так как этого не хотят остальные постояльцы, в голове его мелькнуло что-то пока ещё бесформенное и почти не ощутимое, но несомненно новое. Какая-то новая мысль, даже не мысль, а обрывок мысли, нет — тень мысли, появилась где-то в глубине сознания и тут же исчезла, словно испугавшись самой себя. Тогда Андрей не обратил на это внимания, посчитав, что это лишь одна из изощрённых форм, в которые могла рядиться его тоска, но он ошибся.
Начиная с этого случая, тень всё чаще и чаще посещала его, на глазах обрастая плотью и кровью и обретая форму и наконец явилась во всём великолепии вызревшей, завершённой мысли.
В Гостинице было много Проживающих, и только их совместными усилиями можно было создать Выход; иными словами — чтобы появился Выход, этого должны были пожелать все обитатели Гостиницы. Если бы Андрей жил в Гостинице один, он без труда смог бы выйти из неё. Следовательно, надо было либо выселить из Гостиницы всех Проживающих, что не представлялось возможным, либо создать свою, отдельную Гостиницу, в которой жил бы только он.
Закрыв глаза и максимально сосредоточившись, Андрей принялся представлять себе бесконечные коридоры и бесчисленные комнаты, в которых не было никого — только он, он один, единственный обитатель этой новой Гостиницы. Вот он ходит по мягкому тёмно-зелёному ковру, открывает белые блестящие двери и никого нигде не видит. Вот он подходит к самой обычной, неотличимой от всех остальных, двери, берётся за ручку и…
Андрей открыл глаза. Теперь пора распахнуть эту дверь наяву. Он вышел из комнаты и подошел к двери напротив. Самая обыкновенная дверь, если не знать, что за ней — Выход.
Взявшись за ручку, Андрей потянул её на себя. В лицо ему ударил свежий ветер.
МЕТОД СУБЛИМАЦИИ
Возле громадного здания Института сна, более всего напоминающего многослойный бутерброд, в котором темная глубина окон перемежалась с серыми бетонными полосами, производившими впечатление внушительности, незыблемости и основательности, остановился роскошный автомобиль; из него вылез совсем еще не пожилой, но уже седой мужчина с морщинами на лице, усталым взглядом и тучноватой фигурой любителя пива и дивана. Захлопнув дверцу машины, он неторопливо направился ко входу в здание.
Сидевший за стеклянной дверью сонный ленивый вахтер, увидев посетителя, в мгновение ока оказался у двери и, распахнув ее, слегка поклонился с подобострастной улыбкой:
— Доброе утро, господин Мур! Прекрасный сегодня день…
Еле заметно кивнув головой, Мур сунул руку в карман, извлек оттуда какую-то банкноту и разжал пальцы. Улыбка вахтера стала еще шире; он поймал бумажку на лету и затрусил к лифту, всем своим видом стремясь показать важному гостю, что честно отрабатывает полученные деньги.