ом, ни запахом, ни движением, но тем не менее Мур был убежден, что кто-то находится рядом с ним, видит каждый его шаг, слышит каждое произнесенное им слово и остается в тени.
Многих обитателей Страны Мур рассмотрел во всех подробностях, других видел лишь мельком, третьих только слышал, но даже и о них он мог составить себе какое-то представление на основе издаваемых ими звуков. Когда же дело касалось Нечто, у Мура не было почвы даже для догадок, и это было самым страшным.
В то, первое, появление Нечто Мур еле ощутил его присутствие, но с каждым новым посещением Страны все явственней становилось чувство его близости. Оно пряталось за скалами в горах, растворялось во влажном воздухе джунглей, поднималось испарениями над поверхностью болот.
Нервы Мура были уже на пределе, но он как наркоман снова и снова стремился в свою Страну, не отдавая себе отчета, чем это может ему грозить.
Лифт остановился на девятнадцатом этаже, и, пройдя длинным коридором, Мур очутился в знакомой ему лаборатории, где его уже ждал профессор Ретт. Кресло, похожее на стоматологическое, «шлем» из проводов и электродов, стоящая вдоль стен аппаратура с экранами, кнопками и тумблерами — все было как обычно, и даже легкая дрожь, внезапно охватившая Мура, была, скорее всего, лишь признаком азарта — азарта исследователя, писателя, человека.
Однако было в лаборатории и нечто новое — вместо привычного Муру ассистента Лапа профессору помогал невысокий темноволосый молодой человек с карими глазами, восхищенно смотревшими на Мура — ассистент Боул, как представил его профессор.
Выполняя привычную процедуру, Мур снял пиджак, отдал его Боулу и, расстегнув запонку с бриллиантом на правом рукаве рубашки, слегка засучил рукав. Снова какая-то трепетная дрожь овладела им, сердце, словно сжатое стальной рукой, затрепыхалось в груди, участилось дыхание.
— Пульс учащен и давление повышено, — сказал профессор Ретт, снимая щуп прибора с запястья Мура. — Как Вы себя чувствуете?
— Великолепно, — солгал Мур. — Просто я прошел пешком два этажа.
Подойдя к креслу, Мур удобно устроился в нем и услышал слегка дрожащий от волнения голос Боула:
— Господин Мур, я восхищаюсь Вашим талантом. Все Ваши книги пронизаны просто дьявольским ужасом. Не могли бы Вы дать мне автограф?
Откуда-то сбоку вынырнула «Зловещая долина» — последняя книга Мура — с лежащей на ней авторучкой.
— Дьявол — младенец по сравнению с монстрами, которых я вижу, — снисходительно улыбнулся Мур. — Дьявол был рожден сознанием человека, а мои видения возникли еще в мозгу тираннозавра. А автограф будет после опыта.
Мур привык к таким знакам внимания со стороны своих поклонников, и они уже нимало его не трогали.
— Обычный режим? — спросил профессор, закрепляя на голове Мура «шлем», и вновь писатель почувствовал необъяснимое волнение, захлестнувшее его.
«Что за черт? — раздраженно подумал он. — Может, отказаться?.. Ну нет, этого еще не хватало. А вот нервы никуда не годятся, надо обратиться к врачу.». Все эти мысли пронеслись в голове Мура с быстротой молнии; вслух же он сказал лишь одно слово:
— Да.
Через несколько мгновений Мура охватил мрак.
Когда тьма рассеялась, Мур обнаружил себя бредущим через джунгли. Ядовитые лианы свешивали свои усики, громко хлюпала под ногами грязь, горячие испарения так насыщали воздух, что взгляд проникал не более, чем на десять метров. Пройдя немного, Мур увидел у себя под ногами маленьких желтых змеек. Значит, где-то поблизости их жилье. Он поднял глаза и осмотрелся.
На одном из деревьев, метрах в пяти слева, он увидел две массы — белую и желтую. Белая, плотно охватив ветви, была неподвижна, желтая же беспрестанно меняла свой объем и форму — то растекалась по стволу, то стягивалась в ком. По прежнему опыту Мур уже знал, что это гнездо змеек. Белая масса — их яйца, прикрепленные к дереву клеем, желтая — они сами, змейки-убийцы, охраняющие яйца и ищущие добычу. Снова переведя взгляд на ноги, Мур обнаружил, что несколько крохотных желтых созданий уже ползет по его сапогу. С остервенением раздавив их другой ногой, он повернулся вправо и побрел прочь от мерзких, отвратительных ему исчадий ада.
Не пройдя и нескольких шагов, Мур наткнулся на скелет какого-то животного. Глаза его расширились, сердце забилось сильнее, по всему телу пробежала мучительная дрожь. Он узнал этот скелет, узнал по переломанной задней лапе. Он уже был здесь — в тот день, когда впервые ощутил присутствие Нечто. Оглянувшись по сторонам, Мур ринулся вперед. Преодолев таким образом метров двадцать, Мур остановился, тяжело дыша. Сердце готово было выскочить из груди, по спине лился пот. Горячий влажный воздух, попадая в легкие, не приносил облегчения, и, с трудом переводя дух, Мур подумал: «Нет, так я долго не протяну». Кое-как отдышавшись, он двинулся дальше.
Внезапно — или это ему только показалось? — Мур услышал тяжелый вздох, разнесшийся над джунглями. Во вздохе этом была такая безнадежная тоска, что Мур, несмотря на жару, похолодел. Это была тоска хищника по пище и тоска жертвы, сознающей, что ей не уйти от погони, тоска, смешанная со страхом, тоска, отзывающаяся холодом в желудке, тоска, заставляющая волков выть на луну, а людей — накладывать на себя руки. В этом вздохе было то, что будило дремлющих в юрских болотах динозавров, то, что заставляло жаться к костру пещерных людей, то, что вызывало неосознанный ужас во всех сердцах.
Остановившись, Мур стал прислушиваться, но вздох (или галлюцинация?) больше не повторился. Ни звука не было слышно в этих джунглях, кроме тяжелого дыхания Мура, стука его сердца и нестерпимого звона в ушах. И тем не менее — ошибки быть не могло — Мур ощущал Нечто, оно было ближе, чем когда-либо, казалось, на расстоянии вытянутой руки.
Мощный бросок адреналина в кровь немедленно отозвался во всем теле — от головы до ног. Дико оглянувшись, Мур повернулся и зачем-то стал пятиться спиной вперед, затем опять повернулся и бросился бежать, упал, споткнувшись о корень, лицом в грязь, и лежал так, боясь поднять голову, чтобы не встретиться взглядом с Нечто, которое — он это знал — стоит сейчас прямо перед ним.
— Пульс поднялся до ста, — ассистент Боул сидел в глубоком вращающемся кресле перед экраном и заинтересованно изучал показатели жизнедеятельности Мура. — Давление — сто сорок на восемьдесят пять.
— Это нормально, — не отрываясь от своего занятия, отозвался профессор Ретт, склонившийся над микроскопом. — У него каждый раз бывает хуже. Впрочем, это неудивительно: с такими-то снами.
На несколько минут в лаборатории воцарилось молчание.
— Пульс сто двадцать, — снова сообщил Боул.
— Дайте знать, если поднимется до ста сорока.
— Хорошо, профессор.
Теперь тишина в лаборатории уже не была полной: она нарушалась частым тяжелым дыханием Мура. Подержавшись немного на ста двадцати, пульс снизился, затем стал резко расти. Когда он дошел до ста сорока, Боул окликнул профессора. В тот миг, когда Ретт встал из-за стола, пульс равнялся уже ста пятидесяти и продолжал стремительно учащаться. Мур стал дышать со всхлипами. Лицо его исказила гримаса ужаса. Приняв решение прекратить опыт, профессор Ретт нажал большую красную кнопку на пульте. В тот же момент нечеловеческий, поистине безумный ужас отразился на лице Мура; писатель широко раскрыл глаза, изогнулся всем телом, открыл рот, словно желая что-то сказать, и внезапно обмяк. На экране засветились нули.
ПАЛОМНИК
Должно считать истинным то, во что веруют повсюду, всегда и все.
Странник шел, опираясь на корявый дорожный посох. В босые ступни впивались острые камешки, но он не замечал их, как не замечают что-то привычное — шум листьев или небо над головой. Всклокоченная борода и длинные нечесаные волосы развевались под порывами свежего осеннего ветра. Все больше признаков приближения родины встречалось по дороге: теплее становился климат, одни породы деревьев сменялись другими, и усыпа́вшие землю камни уступали место мягкому травяному ковру. Да и сам воздух был напоен запахами, знакомыми с детства, запахами, не замечаемыми дома, но столь ощутимыми после долгих скитаний, запахами, преследующими даже в самых отдаленных уголках мира.
Солнце светило ласковее, и звонче журчала вода в многочисленных ручьях, но страннику, казалось, не было до этого дела: он шел, нахмурясь, отбивая посохом четкий ритм своих шагов, и чем больше он приближался к дому, тем мрачнее и угрюмее становилось его лицо. Но не пройденное расстояние было тому причиной, нет — странника одолевали тяжелые раздумья. За долгое время пути он научился думать на ходу, уносясь мыслью и к небесному куполу, и в земные недра, следя в то же время за дорогой, чтобы не угодить в яму и не попасть в лапы хищным зверям. Сейчас странника занимали воспоминания о прошлом и думы о грядущем.
«На расстоянии восемнадцати тысяч анов на север находятся священные горы Бала, — говорилось в древних преданиях. — Высотой они до неба, в длину же бесконечны. Горы Бала находятся на самом краю мироздания; за ними нет ничего, только пустота. Оттуда пришли наши предки, где они жили весело и счастливо. Всем хватало еды, и никто не зарился на чужое, и все были довольны, пока не пришли злые духи. Они нагнали холод, и люди обратились к богам, спрашивая их совета, и боги сказали: идите на юг, и найдите долину, удобную для жилья, и живите там, пока не будет вам знамения от нас.»
Слова эти, простые и безыскусные, как и положено словам Истины, были с детства знакомы Ману, как были они знакомы всем его соплеменникам. Сотни лет племя жило на теперешнем месте своего обитания, где приходилось трудиться с утра до вечера, чтобы добыть хоть какое-то пропитание и где постоянно угрожали набеги воинственных соседей. В реках водилась рыба, а в лесах — дичь, но слишком мало, чтобы можно было без особых хлопот накормить всех досыта, поэтому племя жило в постоянном страхе голода. Жило и мечтало о возвращении к подножию священных гор Бала, где благодатная земля рожала все, что нужно для безбедного существования и где меж двух высочайших вершин мира лежала долина, в которой обитали добрые боги, оберегавшие племя от всяческих невзгод.