— А чего тогда придуривается? — проворчал я, одеваясь.
— Так это не корабль придуривается, а кое-кто другой, я тебе сразу сказала.
— Эрнестина, — я погладил ее по белоснежной спине, чувствуя, как сжимается сердце, — ты понимаешь, что это все значит?
— Ты должен покинуть мою планету, и у тебя нет для этого никаких препятствий, — горько сказала она.
— И ты не расстроишься?
— Я только что успела прочитать еще и девятое правило.
— Ты же утром сказала, что вспомнила все?
— Последние правила меня раньше никогда не касались, поэтому вспоминать было нечего, — усмехнулась нимфа, заворачиваясь в свое платье. Я привычно помог поддержать ей ткань на плечах, пока она завязывала лиану-пояс. — «Если истинная любовь глубоко поразила тебя — будь осторожна, ты недалека от гнева».
— Лучше ты, чем зубастые твари и змеи из гнилого болота, — быстро сказал я.
Она вздрогнула.
— Ты это к чему?
Я промолчал. Нимфа забежала вперед и перегородила мне дорогу.
— Нет, ты скажи, ты о чем сейчас подумал?
На миг мы напомнили мне двух подростков, выясняющих, кто на кого не так посмотрел на перемене. Я уже догадывался, что рано или поздно вызову ее гнев, но не собирался делать это в ближайшие дни, жизнь все еще казалась мне прекрасной.
— Я же говорила тебе о восьмом правиле. Тебе ничего не грозит с моей стороны, напротив, я могу защитить тебя от любой опасности на моей планете.
— О каком же тогда гневе речь?
— Да о любом. На дождь, на бессердечников, на твоего пилота. Могу просто так рассердиться, могу по твоей просьбе…
Я прервал ее, обхватив и крепко прижав к себе.
— Не сегодня, дорогая. Не сегодня и не завтра, хорошо?
Мы выторговали друг у друга еще неделю. Расставаться было трудно, но затягивать я тоже не решался. Слишком велико было желание забыть про остальной мир и поселиться здесь с Эрнестиной навсегда.
Вылет назначили на вечер, чтобы провести еще один день вдвоем. Она заглянула в конец своей книги и выглядела на редкость спокойно.
Чего никак нельзя было сказать о Девисе.
Увидев нас, он как-то задергался и заметался. Эрестина подошла к нему справа, а я слева.
— Что там дальше по плану? — поинтересовался я.
— Ничего, — он шарахнулся от нимфы, как от ядовитой жабы.
Нимфа протянула руку и осторожно взяла у него тетрадку.
— «Сведения подтверждать только фактами. Ни догадок, ни слухов, ни сомнительных сведений». Похоже на мой «Заповедник».
— Я не понимаю этого указания, — пробормотал Девис, пятясь в кабину. Я запрыгнул на свое пассажирское кресло. Нимфа вскочила на выдвинутую подножку.
— Зато я могу объяснить, — спокойно сказала Эрнестина, прищуриваясь. В прошлый раз она так делала, выясняя мысли нашего корабля. — Сведения об исправности корабля можно подтвердить простым его включением. Если все лампы загорятся зеленым, то вы можете улетать хоть сейчас.
Девис жалобно посмотрел на меня. Он выглядел совсем испуганным, и мне даже захотелось перестать его мучить.
— Включай.
— Не могу.
— Хочешь знать, что это такое, милый? — Эрнестина брезгливо потрясла тетрадкой. — Это никак не конспект лекций, это мертвые буквы. Они не несут знаний. Тот, кто их писал, ни к чему новому не стремился, более того, особенно не вникал в смысл.
Девис вжался в сиденье и стал похож на блохастого бродячего кота.
— Расскажи нам, Девис, где ты списал это?
— В м-м-музее космонавтики, пока ждал Ники. Там на станции был такой музейчик в одну комнату, я купил сувенирную тетрадку и переписал в нее слова со стенда, решил, что так будет правдоподобнее…
— Правдоподобнее что? — вступился в разговор я.
— Промахнулся ты, мальчик, — сказала Эрнестина, снова прищуриваясь. — Тебе нужен был стенд с аварийной проверкой систем, но он был на реставрации, и ты решил обойтись «Правилами контроля систем, применяемыми при разработке». Для объяснений простому художнику сойдет, так ты подумал?
Девис кивнул и схватился за голову, будто закрывая от нимфы свой бесполезный мозг.
— Так за что тебе заплатили? За скармливание Ники Макарова злобной нимфе? Ты ведь знал о моей планете? Время от времени ее перепродают эксцентричным миллионерам, но поселиться тут пока никто не рискнул, добираться неудобно, да и чистить от леса долго… И самое страшное, здесь водятся непредсказуемые чудовища.
Эрнестина отступила на шаг и подмигнула мне. Я послал ей воздушный поцелуй.
Нимфа развела руки в стороны. На ее ладонях образовались два огненных шара.
Она нахмурилась и поднесла один из них к открытой дверце.
Хорошо, что я успел пристегнуться.
Окна и двери захлопнулись. Корабль заурчал и взмыл в небеса.
Я не успел увидеть, но предполагал, что, выпустив для устрашения пару-тройку огненных снарядов и спалив полянку, Эрнестина со слезами на глазах перечитает последнюю страницу своего «Заповедника»:
«Будь сильна. Если истинная любовь посетила тебя, умей отпускать».
— Так чего ты ко мне привязался, теперь-то можешь объяснить? — спросил я, уничтожая последний пакетик с орешками. Мы уже покинули последний туннель и кружили над Миланом-12, ожидая разрешения на посадку.
— Серьезные ребята предложили мне заработать. Они сказали, что Ники Макаров собирается приехать к закрытию своей выставки на Милане-12 и присутствовать на аукционе. Если бы Ники Макаров задержался больше, чем на месяц, и следов его нельзя было обнаружить на официальных трассах, то его можно было бы признать пропавшим без вести или умершим, но в любом случае стартовая цена картин возрастала более чем в десять раз. А дальше…
— Понятно, — я потянулся. — И ты решил денежек подзаработать и фирме своей нагадить, корабль же не твой?
— Они мне центы жалкие платили. Сожрут их полиция и страховая контора, так им и надо, — сердито сказал Девис, — а мазня твоя, если хочешь знать, вообще ничего не стоит, пока ты жив.
— Что ж ты тогда на мою папочку с рисунками Эрнестины весь полет косишься?
Девис снова заерзал.
— А, уже прихватил пару листочков, да? Пока я отлучался из кабины, небось прихватил, да?
— Не найдешь, я их хорошо припрятал.
— Думаешь, после тюрьмы хорошо на них подзаработаешь?
Девис злобно сверкнул на меня глазенками.
— Да не нервничай ты так, никто тебя не посадит, — рассмеялся я. — Ники Макаров давно уже прилетел на свою выставку и благополучно распродал самые выдающиеся картины. Возможно, даже пустил на благотворительность десяток-другой карандашных набросков.
— А ты кто?
— А я просто оказался без денег на захолустной станции, ты искал своего пассажира, но в лицо его не знал. Спросил у меня, не художник ли я, а я когда-то давно учился в художественной школе и с чистой совестью кивнул. Как-то так сразу решил воспользоваться шикарным предложением «пролететь с ветерком».
Девис застонал и стукнул кулаком себя по коленке.
— Так что давай потихонечку сядем на самую дальнюю площадку и разойдемся мирно, — предложил я. — А рисунки мои не выкидывай, уж очень красивая на них девушка.
ЗАЛИВНОЕ ИЗ БИТОНГА
Корчмарь с любопытством наблюдал за спешившейся девушкой, которая ловко привязывала дракона между стареньким ишаком и роскошным золотым грифоном.
То, что прокатная контора не предоставляет транспорт в голодном виде, известно почти любому жителю планеты. Поэтому сам по себе поступок девушки безрассудным не был, но знала ли об этом она?
Девушка-то явно не местная. Хоть и летела аккуратно, и сидела не мешком, и приземлилась ловко. И в корчму зашла спокойно, уверенно.
А только заметно, что все это проделано нарочито небрежно. Слишком правильно. Слишком спокойно. И к одежде она явно непривычна, старается не хрустеть новой кожаной курткой. А уж обувь ей как не по нраву. Будто пытается при ходьбе пританцовывать, есть такая категория подвижных женщин, но не может, подметки не гнутся, земля по пяткам больно поддает. Получается, что она не легко и непринужденно подходит к двери, а контролирует себя, чтобы шаг был ровным, спина прямая, голова вверх, под ноги не смотреть, вид невозмутимый не потерять.
И на кого хочет впечатление произвести? Местные уже давно напились и либо по домам разошлись, либо под столы закатились. Корабль с туристами-зрителями только завтра прибывает, к финальной части битонгомахии. Из игроков лишь красавец Родриго присутствует, но он, во-первых, спиной к дверям сидит, во-вторых, бумаги перебирает, а в-третьих, на такую невзрачную птаху и глядеть не захочет. Звезда. Фаворит.
Девушка тем временем ненавязчиво отодвинула корчмаря из дверного проема, села за свободный столик и открыла папку меню.
Голодная, но виду не показывает. Корчмарь подошел к ней и принял выжидательную позу. Почтительную на всякий случай.
— Салат «Чистейшая зелень», заливное из битонга, пасту «Удар в сердце» и родниковую воду.
— Мясо из какой части? Плечевая вырезочка, хребтовая полоска или середина яблочка?
По лицу девушки при желании можно было прочитать полное незнание особенностей разделки битонга. Но для наблюдателя не столь внимательного, как Гарри, посетительница показалась бы искушенным едоком.
— Хребтину, — не моргнув глазом, ответила она.
Вполне обоснованный выбор, заливное было фирменным блюдом заведения Гарри, упомянутая часть стояла в меню первой, хотя и не была самой дорогой. Беседа не налаживалась, и Гарри пришлось отправляться на кухню.
Его супруга Элоиза крутилась между полками, печью и ледником, ловко сервируя блюдо. Прозрачный брусок со снежно-белой сердцевиной щедро посыпать зеленью, уложить овощи по краям, кроваво-алым соусом нанести витиеватые украшения. На отдельную тарелку горячие хлебцы, на каждый — кусок масла.
Проблем друг другу на кухне Гарри и Элоиза не создавали. Привычные движения, давно разделенные обязанности. Гарри рубил салат и рассказывал жене о незнакомке. Элоиза, несколько раз привстав на цыпочки, постаралась рассмотреть девушку в щель.