— Понимаешь, Архипыч, куча народу отдает бабло за то, чтобы почувствовать себя в шкуре простого немецкого зольдатена, пришедшего покорять дикую Россию. Перед нами все цветет, за нами, блин, все горит… Есть побольше филок — можно и в эсэсовца поиграть. Прикинь, экслюзив-тур, в программу входят допрос партизанки и расстрел подпольщиков. Каково, а?
Он закашлялся снова, попытался рукою схватиться за грудь, болезненно поморщился.
В его последних словах дед многое не понял, но уловил только, что какие-то люди из будущего платят деньги, чтобы поучаствовать в войне на стороне захватчиков. Вот ведь гады! Как такое только в голову человеку прийти могло.
— Что-то я на те слова перешел от волнения, что мне привычны. Попробую-ка без них, — продолжил Костя Ларцев. — Тут еще, понимаешь, дед, такая штука… По какой-то хитрой физике нам в вашем времени ничто не может вреда причинить. Видишь, к чему я клоню? Вы можете в нас стрелять, ножами резать — без толку все, будет проходить насквозь, и никакого вреда.
— А как же твое плечо? — не утерпел Иван Архипыч, перебил Костю вопросом. — Сарычев твой? Он что, тоже из будущего?
— Да, Архипыч, оттуда. Видишь, — он указал подбородком на простреленное плечо, — родные-то пули, из нашего времени, нас вполне цепляют. Зато вам от них вреда не будет. Так вот, работали мы с Васькой когда-то вместе, да потом раскидало нас. По разные стороны баррикады.
— Бывает, — кивнул дед.
— Так вот, это уже не просто туризм, не просто развлекаловка. Это веселая стрельба по мишенькам, которые ничем ответить не могут. Платит человек деньги, прибывает сюда — ему выдают местное оружие, и он идет в полный рост, хлещет из автомата от пуза очередями, и пули его не берут. Видел я такое, что забыть никогда не смогу, наверное. Одна фирма расщедрилась, проплатила корпоративный выезд своих сотрудников… А, да ты ж не знаешь, что это. В общем, собралось десятка два человек и заказало поучаствовать в атаке на советские позиции. Ну, им устроили уличные бои. Представляешь, картина: рушится горящий дом прямо на этих ребят, а им все по… Поровну, в общем. Идут сквозь огонь, все в черных мундирах, и морды черные от копоти, плюют на сыплющиеся сверху балки, палят из автоматов — и улыбаются.
— Погоди, — перебил дед. — Так что, они наших солдат убивают?
— Ну да, — поморщился досадливо Костя. — Здешнее оружие им дают, из вашего времени.
Мол, дед, я тебе рассказываю-рассказываю, а ты до сих пор главного не понял.
— Ну и сволочи же! — дед в сердцах ударил кулаком по столу.
— Всякого я насмотрелся, — вздохнул, успокаиваясь, парень. И опять заговорил тише, все же, дает свое усталость.
— Ты, Архипыч, не знаешь, что такое Хиросима. А вот я там тоже был. Дорогущий тур, для самых богатеньких, но кое-кто себе позволяет, ездят взглянуть собственными глазами, хотя черные очки надевать приходится. Уж больно вспышка яркая…
— Слышь, парень, — неожиданно спросил Иван Архипыч, — ты-то сам какое к этому отношение имеешь?
— Я-то? — Костя задумался. — Я в той компании работал, что все эти приключения организовывает. Вроде как по совместительству и охранник, и экскурсовод. Экскурсовод — это такой человек в музее…
— Знаю, — обиженно перебил его лесник. — Чай, не в тундре живу, а в простом русском лесу, да на двадцать четвертом году Советской Власти.
— Не ругайся, дед, — примирительно сказал раненый. — В общем, водил я группы туристов, а потом как-то раз иду по улице и вижу: топают нагло так, пальцы на растопырку, четверо ребятишек лет восемнадцати, налысо бритые, в камуфляжных комбезах — и у каждого на груди выставка немецких орденов, кресты, орлы, все, как полагается.
— Где ж они их взяли-то?
— А расскажу сейчас, не торопи, — Костя поерзал на топчане, тяжело вздохнул и попросил: — поправь одеяло, Архипыч. Сползает, а я рукой пошевелить еле могу.
Дед накинул сползающее одеяло обратно на плечи сидевшего перед ним парня из далекого будущего.
— И вот идет, — продолжил Костя, — им навстречу старик типа тебя, весь бородой зарос, сгорбился, семенит, на тросточку опирается. Увидел он ребятишек, да как начал кричать. Мы, мол, кровь проливали, и все такое. А те послали деда подальше в разных невежливых выражениях. Ну, старый тоже оказался еще тот фрукт, и хотел одного из них тростью ударить. Зря он так, я думаю, но пришлось мне за дедка вступиться.
— И как?
— Что — как? Архипыч, это сейчас я так плохо выгляжу, а вообще-то четверо ребят с улицы мне не соперники. Побил я их немножко и сдал в милицию. А потом что-то вдруг такая злость взяла. Ну, думаю, неправильно это, нельзя так. И плевать, что некоторые наши защитники прав и свобод вопят во всю глотку: мол, доказано, что изменения в прошлом никак не отражаются на будущем, и войну-то мы все равно выиграли, и неважно теперь, за кого играть. Это же наша страна, старики за нее умирали, чтобы нам жилось лучше, а эти сопляки сто лет спустя учат меня, какую сторону нужно было тогда выбирать. Мол, эсэсовцы — это рыцари, потому что они — в черных плащах, высокомерные, холеные и несут нам настоящий немецкий орднунг. Белокурые бестии, блин. А наши — окопное мясо, потому что в потных вшивых телогрейках, и никакого, понимаешь, дед, орднунга.
Иван Архипыч не знал, что такое орднунг, но мог согласиться с Костей в том, что гитлеровские захватчики вряд ли могли принести стране что-то доброе.
— Потом я еще выяснил, что те четверо, они действительно в прошлом на войне были, и то — медали свои с трупов поснимали, чтобы там, у нас покрасоваться. Сначала я как-то завелся, пошел к начальству, начал что-то кричать, заявление об увольнении на стол бросил. И вдруг — как молния перед глазами сверкнула — я понял, что это никого не волнует! Ну, уволюсь я — и что? Найдут нового на мое место. И тогда я, Архипыч, взял пистолет, и отправился сюда, к вам, на войну. Знаешь, зачем?
Лесник, похоже, понял, что собирается поведать ему Костя, но на всякий случай покачал головой: мол, коли говоришь, так давай, не прерывайся, мало ли что я думаю.
— Я уже четверых на тот свет отправил, — словно похвастался парень. — И каждый раз на курок нажимаю и думаю: может, поймет хотя бы следующий, что война — это не игра? Может, чудо случится, и перестанут они переть сюда как в тир, по живым людям пострелять. На все войны Земли меня не хватит, так хоть Великую Отечественную от таких туристов постараюсь спасти. Вот мое начальство спохватилось и послало за мной Ваську Сарычева, он-то меня и прищучил. Ну, почти… Говорю тебе, — вновь завел свою песню спасенный, — завтра с утра он за мной придет.
— Утро вчера мудренее, — глубокомысленно заметил лесник. — Все мне рассказал?
Костя опустил голову в знак согласия.
— Спи тогда. Давай, я тебе подушки поудобнее положу.
— Высплюсь перед смертью, — вымученно улыбнулся парень.
— А про смерть, — строго велел Иван Архипыч, — и думать забудь. Не станешь ее поминать — она и не придет…
На этом месте старик очнулся от воспоминаний и пристально вгляделся в черневший по краю поляны лес.
И тут за окном он увидел тех, кто шел по следу Кости Ларцева.
Они не особенно таились, три неясные тени, скользившие от дерева к дереву. Думали, наверное, что никто в этом мире ничего не мог с ними сделать. Никто, кроме одного-единственного человека, забывшегося сном на кровати в лесниковой избушке.
Дед вздохнул, нащупывая в кармане пистолет, который он нашел на поляне рядом с Костей. Парень про оружие и словом не обмолвился, решил, наверное, что потерял с концами. Ну и пусть так думает.
Иван Архипыч еще раз осторожно выглянул в окно. Три тени подошли ближе. Жаль, что в пистолете неизвестной системы осталось всего три патрона, так что бить придется только наверняка. Зато, если лесник правильно понял рассказ спасенного им лесу парня, их оружие не сможет причинить старику никакого вреда, ведь они пришли не за ним, а за Костей.
«Повоюем?», неожиданно весело подумал дед. В нем как будто неожиданно проснулась бесшабашная шальная молодость. «Примем бой за то, чтобы в том далеком будущем, из которого выбросило ко мне странного парня Костю, решившие поразвлечься толстосумы не чувствовали себя в безопасности, стреляя, как в тире по мишеням, по тем, кто защитил их страну от самого страшного в ее истории нашествия?»
Первый из троицы вышел из-под прикрытия деревьев.
Дед медленно поднял руку с пистолетом. И вдруг вспомнил последний вопрос, который задал уже засыпающему Косте. До последнего не хотел спрашивать, так, на всякий случай, чтоб не сглазить. Тем более, что из слов пришлеца из будущего, вроде, и так все было ясно. Однако мало ли…
— Извини, парень, — окликнул он тогда сонно клевавшего носом Костю. — Я тебя, все ж таки, еще спрошу.
На удивление, Костя понял, о чем идет речь, еще не услыхав дедова вопроса.
— Да все в порядке, Архипыч, — пробормотал он, ворочаясь осторожно под своими одеялами, — ты все верно понял. Не бойся, мы выиграли. Тяжело стране будет, не скрою. Очень тяжело. Но, если повезет, ты еще доживешь до победы.
«Хотелось бы», подумал Иван Архипыч, нажимая курок.
ИУДИНО ПЛЕМЯ
В тесную комнатушку церкви прихожан набилось как селедок в бочку. О бочках Юрка имел представление, а про селедку только слышал, что это такая рыба. Рыбу Юрка видел только в консервных банках, но там она называлась килька в томате. Старики рассказывали: раньше, до Взрывов, рыбы плавали в морях и реках, плавали и ловились в сети. Даже присказка была такая у рыбаков — «Ловись, рыбка, большая и маленькая». А рыбаки — это те, кто рыбу ловят. Наловят, и давай заталкивать ее в бочки — да теснее, чтобы побольше вошло.
Вот с этого момента Юрка все очень хорошо понимал. Побольше — это правильно, еды должно быть много, иначе в голодный год и помереть можно.
Тут он вздрогнул, отвлекся от посторонних мыслей и обратился к проповеди, которую читал отец Сергей. Рыжий, носатый священник монотонно бубнил: